Свистнул воздух, рассеченный плетью, затрещало электричество. Ремис крепко зажмурился, лишь бы не видеть, что сейчас происходит. Хотелось зажать уши, чтобы не слышать надрывных девчачьих визгов и плача. Он не смотрел, но будто вживую видел, как электроплеть удар за ударом превращает спины девчонок в обугленные куски мяса, как они извиваются и корчатся от боли, до крови обдирают запястья, пытаясь вывернуться из металлических оков.

Пятнадцать ударов. Хатт побери, да как такое можно выдержать?!

Он не выдержал, посмотрел — и от увиденного ему стало дурно. Милли уже почти не дергалась: едва вздрагивала, когда по ее спине приходился очередной удар. Похоже, отключилась. Ремис молился, чтобы не навсегда.

"Они выдержат, — повторял он, как заведенный. — Они выдержат".

К концу экзекуции Ремис чувствовал себя так, будто сам висел с девчонками на одном из тех столбов. На них смотреть было страшно. Ни одна не продержалась в сознании до конца — и это, наверное, было хорошо. Хотя бы они почувствовали не все. По крайней мере, Ремис надеялся на это.

Когда послушникам наконец позволили разойтись, Ремис несколько раз споткнулся на ровном месте. Перед глазами все расплывалось из-за слез. Он никогда еще не чувствовал себя настолько мерзко и беспомощно. Это ведь он во всем виноват! Из-за него их поймали. Это он их выдал. А теперь… теперь неизвестно, выживут ли они вообще. Может, кто-то из них уже погиб. Милли, например. Она же такая слабенькая…

Чья-то рука легла ему на плечо и настойчиво потянула в сторону от группы. Ремис не удивился, увидев Ясха. Что-то надзиратель часто общался с ним, как с особенным, хотя сам говорил, что особенных в их группе нет.

— Ремис. — Он сдавил плечо мальчика, подчеркивая важность того, что собирался сказать. — Сегодня в восемь часов вечера явишься к повелителю Танатону. Он пожелал тебя видеть. Никому ни слова об этом.

Ремис кивнул. Новость, еще вчера заставившая бы мир перевернуться с ног на голову, сейчас не отозвалась ничем. Ну, явится. Конечно. Будто у него есть выбор.

— Ты слышал меня, мальчик? — Во взгляде Ясха мелькнуло что-то похожее на беспокойство. Похоже, он решил, что Ремис болен.

— Да, надзиратель, — сухо ответил Ремис. Вежливо склонил голову — это у него уже получалось на автомате. — В восемь вечера. К повелителю Танатону. Никому ничего не говорить.

Не понимал он одного: зачем? Но, как ни странно, сейчас это его ничуть не волновало. В ушах все еще стояли крики девчонок. Его бедных, измученных девчонок, за которых никто не заступился. Которых он сдал сам, потому что надеялся, что в этой поганой галактике все-таки есть справедливость. Хоть где-нибудь.

Похоже, права была Рисса. Он тупой и не лечится.

Очухался Ремис только к вечеру, когда занятия были неведомо как пережиты (он под угрозой смертной казни не смог бы рассказать, что сегодня проходили на уроках), ужин — съеден и даже не замечен, а времени до встречи с повелителем Танатоном осталось всего-ничего. Весь день Ремиса распирало от вопросов, и самым главным был: "Почему?!". Почему Танатон позволил всему этому произойти, почему не сделал ничего, чтобы к девчонкам отнеслись по-человечески? Он же знал, как было дело, и обещал, что с беглянками обойдутся справедливо! Но в том издевательстве ничего справедливого не было. Девчонки же не преступницы какие! В смысле, преступницы, конечно, но только формально. В чем они виноваты? В том, что жить хотели? Никто бы их не спас, никто бы не заступился, и повелитель точно это понимал — потому и простил Ремиса! А девчонок все равно до полусмерти забили… Это отказывалось укладываться в голове, и Ремис чувствовал, что просто обязан спросить обо всем повелителя. Даже если сам окажется после этого на столбе.

Как и обещал, Ремис не стал ничего рассказывать даже Киру. Не то чтобы он так боялся нарушить приказ надзирателя — просто не хотелось сейчас, чтобы друг накинулся с расспросами. Киру-то все нипочем было: уже к обеду он, похоже, и думать о девчонках забыл, и все его мысли прочно заняли предстоящий тест по физике и обещанный к следующей тренировке спарринг с инструктором. Его группа была сформирована месяца на три раньше, чем Ремис попал в Академию, и на Кира с однокашниками уже штормовым фронтом надвигались промежуточные экзамены, по итогам которых на позорных столбах мог оказаться уже кто-нибудь из послушных и правильных имперских ребят.

— Тебе алгебру подтянуть надо, — обеспокоенно сказал он, доедая свою порцию зеленоватого желе из каких-то жутко питательных водорослей. — У тебя с ней вообще никак, и если ты сейчас не разберешься в азах, потом точно не наверстаешь. Давай после ужина позанимаемся?

Ремис помотал головой:

— Не, Кир. Сегодня вообще никак. Потом, ладно?

Кир нахмурился:

— Тогда завтра, — безапелляционно заявил он, и голос у него стал совсем взрослый, даже учительский. — У меня скоро времени вообще не останется: экзамены на носу, а после них нас начнут учить обращаться с Силой. Лучше с твоими пробелами сейчас разобраться, пока у меня хоть вечера свободны.

Ремис едва не застонал. Да как до этого человека не доходит, что ему сейчас не до гребаной алгебры с экзаменами?! Как можно быть таким умным и таким тупым одновременно?!

— Слушай, — четко, почти по слогам проговорил Ремис, очень стараясь не орать и не материться. — Моих подруг избили на виду у всей Академии. Им сейчас очень плохо. Они, может, вообще умирают, а мне даже подойти к ним не дают! Как думаешь, мне сейчас до уроков?!

— Думаю, что тебе всегда должно быть до них. — Кир строго посмотрел на Ремиса. — Ты что, можешь сейчас чем-нибудь помочь девчонкам? Нет? Вот и не дури. К тому же их пожалели: побег всегда смертью наказывался, а им назначили порку. Все с ними будет хорошо, уже завтра в медблок положат. Не переживай так.

Кир ободряюще хлопнул его по плечу. Ремис покосился на друга, вымучил ухмылку, хотя сам медленно закипал — странно, что пар еще из ушей не валил. "Да ему плевать, — подумал он. — Киру я друг, а не девчонки. Его вообще не трогает, что с ними происходит. Даже если кто-то из них умрет, он мне посочувствует для проформы, а потом сядет алгебру решать".

Разговор сворачивал куда-то не туда — Ремис был почти готов высказать другу что-нибудь обидное, — но очень вовремя запищал планшет: без пятнадцати восемь. Ремис отставил пустую тарелку, поднялся из-за стола.

— Кир, бежать надо, — бросил он торопливо. — Давай завтра все, ладно? Бывай.

Ремис не хотел узнавать, что будет, если он опоздает к повелителю Танатону. До сегодняшнего дня он думал, что его общение с Советником началось и закончилось на единственном разговоре, и, в принципе, не слишком из-за этого расстраивался: с такими как он, сильными и важными, никогда не угадаешь, что взбредет им в голову в следующий момент. Ремис понятия не имел, чего ждать от этой встречи, но бояться, скорее всего, было нечего: если бы он чем-то не угодил повелителю, тот не стал бы так долго ждать, чтобы вздрючить наглого мальчишку, и уж точно не стал бы этого делать сам. Больно много чести для одного мелкого оборванца.

На третьем этаже Ремиса, едва он вышел из лифта, остановил суровый темнокожий дядька в красных латах. Если его и удивило, что повелитель Танатон вызвал к себе мальчишку-послушника, то виду он не подал: просто велел подождать, пока он сверяется с какими-то данными на датападе. Ремис от нечего делать — и чтобы справиться с волнением, не без того, — рассматривал его крутые кибернетические глаза. Любопытно, а лазерными лучами они стреляют? Ремис бы на такое посмотрел.

— Проходи, юноша, — наконец позволил гвардеец. — Дорогу знаешь?

Ремис дорогу примерно помнил, но на всякий случай спросил: меньше всего ему хотелось бы заблудиться на этаже Совета. С прошлого раза он подметил, что коридоров, залов и комнат здесь целый лабиринт, и потеряться в них — легче легкого. Объясняй потом кому-нибудь из повелителей, что вовсе не хотел вламываться к ним прямо посреди важного разговора о судьбе галактики.