Рисса понимала, что от нее ожидают того же. Женщина смотрела прямо на нее, слегка нахмурив тонкие брови. От нее исходила угроза, как от зубастой и очень крупной хищницы. Даже красота ее была какой-то хищной, от вытянутых к вискам глаз с приподнятыми уголками и точеных скул до прямого носа и строго очерченных губ. Внешняя властность уравновешивалась реальной силой: глядя на нее, Рисса чувствовала инстинктивное желание припасть на брюхо и отползти подальше. Эта могла раздавить, едва шевельнув пальцем.

Еще недавно Рисса испугалась бы. Теперь в ее жизни появилось слишком много ситхов, способных размазать ее по стенке и даже не заметить.

— Тебя не учили правилам хорошего тона, дитя?

От ее мелодичного, бархатистого голоса пробирала дрожь. Рисса с трудом подавила порыв вскочить на ноги и согнуться в три погибели.

— Нас тут вообще не особо учили. — Рисса дерзко вздернула подбородок, очень стараясь, чтобы голос не сорвался от страха. — Что вам нужно от нас?

Женщина неодобрительно покачала головой. Плавно повела холеной, украшенной крупным золотым браслетом рукой, и Риссу смело с постели, больно приложив об пол. Едва она попыталась подняться, вторая волна силы обрушилась ей на спину, вдавливая в металлическое покрытие и мешая дышать.

— В моем присутствии ты будешь вести себя как подобает, девочка. Если не хочешь, чтобы тебя приучали к послушанию болью, как дикое животное.

Нажим усилился, и Рисса, не выдержав, застонала: казалось, еще немного, и либо кости треснут, не выдержав давления, либо порвутся внутренние органы. Полюбовавшись видом распластанной Риссы, женщина наконец отпустила ее.

— Надеюсь, ты сама догадаешься, что должна сказать?

"Да пошла ты на хер, сука!" — Тяжело дыша и всхлипывая от боли, Рисса свирепо глянула на женщину. Как же хотелось сказать ей это в лицо! Как же Рисса их всех ненавидела. Как же понимала республиканцев, в свое время почти уничтоживших этих мразей! Было за что. Ой как было.

— Оставьте нас в покое! — Рисса с трудом приподнялась на дрожащих руках. — Мы тут смертницы, если вы не в курсе. Можете прямо сейчас убить, хоть быстрее выйдет.

"И что Иллин с Милли так на меня таращатся? Да какой смысл перед ними пластаться, раз все равно нас в живых не оставят?!"

Женщина неторопливо подошла ближе, шелестя подолом тяжелого, расшитого золотом платья. На ней вообще было слишком много золота: на платье, на руках, в ушах, даже в прическе — тяжелые локоны перехватывал затейливый золотой обруч. Рисса с ненавистью подумала, как же эта стерва богата. И почему в этой гребаной галактике все достается таким, как она?

Рисса соврала бы, сказав, что не боялась. Нет, от страха у нее поджилки тряслись — но на ситку она все же взглянула прямо и не отвела взгляд, даже когда та подцепила ее подбородок длинными, изящными пальцами.

— Мне нравится твоя смелость, дитя, но не твоя наглость, — она презрительно поджала губы, до боли впиваясь ногтями Риссе в кожу. — Силу и храбрость ты проявила, когда бросилась с оружием в руках защищать своих подруг. Сейчас же ты демонстрируешь лишь глупость и дурное воспитание. Чуть позже ты ответишь за свое поведение. Сейчас мне не до тебя.

Отпустив Риссу, она отошла на пару шагов.

— Мне сообщили, что одна из вас может рассказать мне о последних часах моего сына. Пусть эта девочка выйдет вперед.

"Сына?!" — Рисса удивленно уставилась на ситку. Тот мертвый парень точно был красномордым, а эта… что-то в ней, может, и было от них, но это "что-то" пришлось бы искать под микроскопом.

Милли шагнула вперед, держа руки сложенными на животе, а голову — склоненной.

— Это я, миледи.

— Расскажи мне все, что видела, — велела она, присаживаясь на край койки. — Ничего не скрывай. Я хочу знать, как он умер.

У глыбы льда было больше чувств, чем в голосе ситки. Казалось, это не у нее сын погиб, а у какой-то ее дальней и не слишком любимой знакомой. Когда Милли начала рассказывать, как этот придурок полез в храм Варадина, чтобы порадовать какого-то повелителя Анграла, взявшего его в ученики, она плотно сжала губы. Когда рассказ дошел до мумий, вздохнула чуть глубже обычного.

— Тиатан очень любил вас, — тихоньким, жалостливым голоском говорила Милли. В ее глазах блестели слезы. — Он хотел вернуться к вам и сестре. Надеялся, что вы будете гордиться им.

Ситка кивнула. Поднялась на ноги, оправила платье.

— Спасибо, что рассказала мне, дитя. Я сообщу повелителю Танатону о твоем похвальном поведении. Полагаю, оно тебе зачтется.

Она перевела взгляд на Риссу, все еще стоявшую на коленях.

— Как видишь, глупость наказуема. Чем раньше ты усвоишь этот урок, тем меньше шансов, что когда-нибудь тебе придется заплатить за него своей жизнью.

Когда ситка подошла к дверному проему и вызвала надзирательницу, Риссе показалось, что руки у нее немного дрожат. Всего на секунду — а потом силовое поле погасло, чтобы выпустить ее из камеры, и девочки снова остались одни.

За ними пришли на следующий день. На сей раз Ясх заявился в сопровождении незнакомого младшего надзирателя — молодого крепкого парня с бритой налысо головой. Их до жути серьезный, почти торжественный вид ясно давал понять: сегодняшний день будет для девчонок особенным. В смысле — особенно ужасным. Ни на что хорошее Рисса не рассчитывала, и все же сердце у нее беспокойно зашлось, а коленки задрожали. Как бы она ни петушилась, как бы ни убеждала себя, что ей на все плевать, страх никуда не делся. Каждую минуту он грыз ее изнутри назойливым червячком, старательно превращая в труху смелость и гордость.

Ясх вел их вглубь тюремного блока, и червячок стремительно рос, превращаясь в того зубастого слизня из гробницы. Девчонки, недавно наперебой убеждавшие ее, что их не собираются казнить, заметно подрастеряли оптимизм. Иллин вела Милли за руку и старалась держать голову прямо, а плечи — расправленными. Милли казалась до жуткого отстраненной, будто ее кудрявую головку занимали думы поважнее какого-то там приговора, от которого зависит ее жизнь. Только побелевшие губы и нетвердая походка выдавали, что на самом деле малявка была напугана до полуобморочного состояния.

Рисса старалась не думать о том, что их ждет. Чем больше ужасов она себе напредставляет, тем ей же хуже. Лучше вспомнить что-нибудь хорошее. Например, Девва с Вильком — не рабов, а жизнерадостных оболтусов с кучей безумных планов на будущее. Или маму с папой — не обрюзгшую, рано состарившуюся от пьянства и тяжелой работы женщину, не предателя, бросившего жену и дочь подыхать с голоду, а красивую, счастливую пару: смешливую добрую пышку и лихого мачо, ожившую мечту любой девчонки. Здорово, что они когда-то были такими. Не настолько уж, значит, и херовая жизнь у Риссы была, раз хоть о чем-то она могла вспомнить с теплотой. Вон той же Милли о чем вспоминать? О хозяйкиных подачках? Так себе счастливые моменты.

Впрочем, у малявки все еще будет. За нее Рисса была почти спокойна: редкие таланты не валяются на дороге, и к тому важному дядьке из Совета ее вряд ли таскали просто так. А вот их с Иллин Сила никакими особыми дарами не наделила. Вся их ценность — стоимость на невольничьем рынке, да и ту Риссе присвоить не успели.

Путь закончился быстро и неожиданно — в допросной. По крайней мере, именно так Рисса представляла себе допросные: тесные силовые клетки на одного человека, зловещего вида столы, рабочий терминал прямо напротив них… Ее бросило в дрожь: их что, пытать собрались?! Зачем?!

Иллин впилась в ее руку:

— Смотри, — шепнула, выразительно глянув на клетки. — Это же…

Рисса и сама уже рассмотрела за красным силовым полем знакомое лицо. В имперском плену Сваар заметно осунулся. Балагуристый "крутой парень", которого девчонки знали совсем недавно, исчез — вместо него в клетке сидел замученный узник, вздрагивающий от любого движения. Риссе вдруг стало жаль его: да, Сваар собирался продать их в рабство, но… нравился он ей, хоть ты что делай. Нравились его шутки, нравилось, как он общался с девчонками — не как с грузом или служанками, а как с младшими подругами. Вряд ли именно ему пришла в голову та паскудная идея с продажей. Может, он даже против был, да только против босса разве попрешь?