— Он из Темного Совета. В Империи это что-то вроде правительства, только еще выше. Поверить не могу, что у Ремиса хватило дури сунуться к нему!

— Дури? — Рисса фыркнула. — Да у этого крысеныша мозгов побольше, чем у нас. Что-то я его ни в одной камере не видела, и врач тот о нем как о живом говорил. Значит, нормально он все придумал. Правильные сапоги облизал.

Слова так и рвались с языка — едкие, жгучие, как яд, который надо поскорее выплюнуть, пока не отравил ее саму. Рисса сама не понимала, почему так злится на Ремиса: подумаешь, случайный, в общем-то, знакомый оказался крысой. Нашла трагедию! Так нет же: едва речь заходила о нем, как внутри все вскипало. И почему-то на глаза слезы наворачивались. Рисса решительно стерла их, чувствительно надавив костяшками пальцев на веки.

Это все потому, что она не могла дать Ремису по роже. Вот слезы и льются — надо же злости куда-то деться?

— Рисс, по-моему, зря ты так о Ремисе. Откуда тебе знать, как все было? Может быть, он всего этого не хотел: собирался рассказать об Аргейле, а когда речь зашла о нас… — Иллин, замявшись, уставилась на свои ладони. Ее голос упал до шепота: — Поверь, Ремис не смог бы никого выгородить, даже если бы захотел. Пока ты была в отключке, Танатон задал мне несколько вопросов. Это было страшно, Рисса. Я ни о чем думать не могла, говорила — и сама не знала, что скажу в следующую секунду. Будто кто-то вселился ко мне в голову, просмотрел воспоминания и заставил их пересказать, а я ничего не могла с этим сделать. Меня до сих пор трясет от этого. И как подумаю, что Милли сейчас с ним одна…

Иллин помотала головой, будто хотела вытрясти из нее страшные фантазии и воспоминания. Разговор застопорился, и никто не горел желанием его продолжать. Рисса не хотела больше думать, а уж тем более спорить о Ремисе. Не стоил он того. О Милли говорить было страшно: девчонки ничего не могли сделать, чтобы ей помочь, — только и оставалось, что строить догадки одна другой хуже.

В тишине Рисса быстро провалилась в сон. Не сон даже — то противное состояние, когда бодрствовать уже нет сил, а глупый мозг все никак не дает телу отключиться. На фоне серого потолка сменяли друг друга картинки из прошедших дней. Калейдоскоп был мерзким, но завораживающим. Рисса пялилась на него широко раскрытыми глазами, не в силах закрыть их или хотя бы перевернуться на бок.

Щелчок силового поля и радостное: "Милли!" сработали лучше будильника. Рисса подскочила на койке, даже не проснувшись до конца.

— Милли, малышка, ты как? — Крепко держа Милли за плечи, Иллин рассматривала ее со всех сторон: нет ли ран, не идет ли кровь? — Он не обидел тебя?

Милли отмалчивалась. На первый взгляд она казалась вполне здоровой — только если присмотреться, можно было заметить, что девочка дрожала и едва стояла на ногах. Она покачнулась, и Иллин, спохватившись, заботливо усадила ее на койку, закутала в одеяло. Рисса вытащила из-под подушки припасенный специально для малявки белковый батончик. Ей-то ничего, она и голодная посидит, а вот Милли точно одной порции будет мало.

— Мелочь, держи. — Рисса хлопнула ее по плечу и протянула батончик. — Тебе после такого поесть точно не помешает.

Милли взяла его, немного подержала в руке и, помотав головой, вернула Риссе.

— Не хочу, Рисс, — сказала Милли едва слышно. — Все нормально, девочки. Просто… можно я немного посижу в тишине? Мне очень надо.

Иллин и Рисса обменялись обеспокоенными взглядами. Вблизи Милли выглядела куда хуже, чем Риссе показалось сначала: кожа была бледной и ледяной на ощупь, глаза покраснели от полопавшихся сосудиков, все тело мелко тряслось.

— Лучше полежи, Милли. — Иллин ласково уложила Милли на подушку, помогла поднять на кровать непослушные ноги.

Рисса отдала малявке вторую подушку и свое одеяло — уже третье, поверх тех, в которые ее завернула Иллин. Милли, вымучив благодарную улыбку, свернулась в клубочек. Так она здорово напоминала больного зверька.

В тишине пришлось сидеть долго: Милли не засыпала, но выглядела до того паршиво, что доставать ее расспросами сейчас было бы натуральным живодерством. Наконец она зашевелилась. Высвободив ручонку из-под одеял, протянула к девчонкам раскрытую ладошку:

— Пожалуйста, можно мне поесть?

Рисса чуть не стукнула ее по белобрысой головенке. Ну что за дите?! Неужели встреча с Танатоном прошла настолько жестко, что Милли опять разучилась нормально разговаривать?

— Нельзя, — с суровой миной заявила Рисса. — Мы уморим тебя голодом и сожрем твою тушку. На, бестолочь! — Она протянула малявке батончик. — Может, скажешь наконец, что там с тобой творили?

Помотав головой, Милли подняла вверх указательный палец — погоди, мол, не до тебя, — и держала его так, пока не сжевала весь батончик и не высосала стакан воды. Хороший знак: если организм хочет жрать, значит, не так уж с ним все плохо. У Риссы даже немного полегчало на сердце.

— Он много спрашивал о моих способностях, — тихонько сказала Милли, когда от батончика остался только мятый фантик. Смотрела она почему-то в стакан. — Когда они проявились, как это произошло, умею ли я ими управлять, — словом, ничего ужасного. Потом отвел меня в комнату, похожую на музей. Там много всяких старых штуковин было: оружия, свитков, книг, статуэток, украшений… — Милли поежилась, плотнее завернулась в одеяла. — Многие вещи были плохие. Я даже смотреть не хотела, но он заставил меня показать, возле каких есть тени. И… посмотреть. Рассказать их истории. Сначала было не очень тяжело, но потом он подвел меня к какому-то алтарю, а там… там… — Милли сглотнула. — Не хочу даже вспоминать. Когда-то на нем мучили и убивали людей. Тени там были страшные: сплошная боль и злоба, больше ничего. Я сказала ему об этом, просила не заставлять меня смотреть, но он все равно заставил. Не буду рассказывать, что я видела, ладно? Вам о таком слушать точно не захочется. В какой-то момент я потеряла сознание и пришла в себя уже на кресле в кабинете. Повелитель мне ничего не сказал — просто вызвал надзирателя, как только я очнулась, и велел отвести в камеру.

— И все? — удивилась Иллин, присаживаясь рядом с Милли. — Неужели вообще ничего не сказал? О тебе, о нас?

Милли помотала головой.

— Я даже не поняла, поверил ли он мне. Наверное, все-таки поверил.

— Мудак, — заключила Рисса. — Мог бы и сказать, чего ради над тобой измывался. Но хоть по-другому не мучил?

— Нет. — Милли крепче стиснула стакан в руках. — Но мне хватило.

— Бедная моя. — Иллин нежно погладила подружку по волосам. — А сейчас ты как? Тебе лучше?

Рисса никогда не была сильна в воркованиях, так что просто хлопнула Милли по плечу. И в этот момент заметила движение в коридоре.

— Девчонки, эти, похоже, к нам, — шепнула она, толкнув подружек под локти.

Действительно, две фигуры — младшей надзирательницы и какой-то незнакомой женщины, — остановились прямо перед их камерой. Щелкнув и загудев, погасло силовое поле.

— Вы можете быть свободны, — незнакомка небрежно кивнула надзирательнице. Та поклонилась, но ее спутница даже не заметила этого: вошла в камеру, не удостоив девицу и взглядом. Силовое поле тут же включилось за ее спиной.

"А ты еще кто?"

Рисса была на сто процентов уверена, что никогда прежде не видела эту женщину. Она была не из тех, по кому можно скользнуть взглядом и тут же забыть. Высокая, стройная, с горделивой осанкой, в молодости она, наверное, могла бы заставить любую фотомодель удавиться от зависти. Да и сейчас могла. Рисса понятия не имела, сколько этой дамочке могло быть лет: на смуглой, с золотистым отливом коже не было ни морщинки, а в чернющих волосах — даже ниточки седины, но юной она не выглядела. Что-то в ней выдавало возраст не меньше сорока с большим хвостом — то ли взгляд, то ли манеры женщины, привыкшей, что окружающие падают перед ней ниц и не смеют пикнуть без разрешения. Вот как Иллин и Милли: девчонки вскочили, едва незнакомка вошла в камеру, и застыли в глубоком поклоне.