Прийдя в себя, Рисса обнаружила, что лежит на боку, свернувшись в комочек и обхватив себя руками. Из приоткрытого рта стекала струйка слюны, язык болел и кровоточил — похоже, прикусила. Застонав, она попыталась найти позу, в которой тело будет болеть чуть меньше, но чья-то сильная рука схватила ее за шиворот и заставила встать на колени. Проморгавшись, Рисса сообразила, что все еще находится в кабинете, и верховный наставник даже не думал приостанавливать допрос из-за нее.

— Мы никогда бы не связались с осквернителями могил, если бы у нас был выбор, милорды, — певчей птичкой заливалась Иллин. — Мы лишь хотели выжить и не знали лучшего способа. Умоляю, проявите снисхождение к нашей глупости! Мы не знали ничего, кроме бесправия, и еще не научились вести себя как свободные люди.

— И ты считаешь, что вас это оправдывает?

Иллин вздрогнула, склонила голову еще ниже.

— Нет, милорд. Я лишь прошу о снисхождении и шансе доказать, что мы можем исправиться.

Верховный наставник презрительно поморщился.

— Речи рабыни, — припечатал он. — Своим поступком вы проявили полную неспособность вести себя, как подобает свободным людям и послушницам Академии. Приняли решение, достойное непокорных рабов. Скажи мне, послушница, как поступают с беглыми рабами?

— Н-наказание определяет господин, — пролепетала Иллин непослушными, побелевшими от ужаса губами. — От порки до смертной казни.

Она плакала, дрожа всем телом. Не было больше спокойной, рассудительной и не по годам взрослой Иллин — была лишь маленькая девочка, у которой не осталось сил притворяться большой. Все ее надежды на то, что с ними поступят справедливо, позволят объясниться, рушились на глазах, разбивались о презрение и ледяное равнодушие. Уже второй раз за ее жизнь.

— И чего, по-твоему, заслуживаете вы? Презревшие законы Империи, связавшиеся с осквернителями наших святынь, плюнувшие в лицо государству, давшему вам шанс на лучшую жизнь?

— Вам решать, милорд, — выдавила Иллин едва слышно и залилась слезами. Большего из нее сейчас и под пытками не получилось бы вытянуть.

Рисса почувствовала, как внутри поднимается ярость — не обычная злоба, а что-то куда более мощное и разрушительное, грозящее сжечь ее саму, если не найдет выхода.

— Если все уже решено, — прохрипела она, — зачем вы тратите на нас время? Казните нас, и дело с концом. Зачем это все?

За спиной шагнул вперед Ясх, вскинул руку, но вдруг остановился, практически отшатнувшись: тот, что молчаливый и седой, холодно глянул на него и отмахнулся, как от слуги.

— Приказа о наказании не было, надзиратель. — Его голос был тихим и даже приятным — только вот на мгновение Риссе показалось, что кто-то впустил в комнату страшную темную сущность из храма. — Продолжайте, повелитель Харрад.

— Да, милорд, — верховный наставник уважительно склонил голову. — У меня остался последний вопрос. Световой меч, изъятый у послушницы Праус, — как вы получили его?

Он впился тяжелым взглядом в Риссу, а она и рада была ответить. Злость вытеснила страх; хотелось язвить, хамить и "плевать в лицо" ублюдкам, которые с чего-то взяли, что имеют право втаптывать их в грязь, требовать лебезить и унижаться перед ними только для того, чтобы потом удобнее было бить сапогом по ребрам.

— Нашла, — ответила она, с вызовом глянув на Харрада. — Бывший хозяин сдох, когда пытался стащить этот… голокрон. Ему ума не хватило от мумий убежать. Нам оружие было нужнее.

— Ложь. Никто из Ордена не ступал в Варадин больше тысячи лет. Мне куда больше верится, что вы уподобились своим новым дружкам и украли меч из гробницы или заброшенного дома. Надзиратель Ясх…

— Но это правда! — Милли вскочила на ноги, напрочь игнорируя Иллин, в панике дергавшую ее за одежду. — Милорды, Рисса не врет! Мы не воровки. Того парня звали Тиатан Фархан, он был учеником повелителя Анграла и очень хотел, чтобы учитель и мать им гордились. Он надеялся, что сможет принести учителю достойный подарок из Варадина, но погиб. Я знаю это, потому что видела!

— Что за чушь ты несешь, девчонка?! — рявкнул верховный наставник, подаваясь вперед. — И кто позволил тебе встать?

Милли съежилась, отступила и медленно опустилась на колени — но взгляда не отвела. Причем смотрела малявка отнюдь не на Харрада.

— Пожалуйста, поверьте, — попросила она тихо и жалобно. — Ему было очень плохо, когда он умирал. Он хотел, чтобы кто-нибудь рассказал его маме, что с ним случилось, но никто так и не нашел его.

— В изобретательности тебе не откажешь. Вы не только украли меч у покойника, но и в его личных вещах и документах успели покопаться? — Харрад, не став дожидаться ответа, обернулся к седому: — Повелитель Танатон, я услышал все, что мне требовалось. Если у вас нет вопросов, я прошу позволения вынести решение.

Седой даже не посмотрел в его сторону.

— У меня есть вопрос к тебе, Милли, — сказал он мягко. — Как зовут мать погибшего юноши?

Лицо Милли посветлело.

— Сехмин, — выпалила она, не задумываясь. — Сехмин Фархан. Она человек, у нее длинные черные волосы и она очень красивая. Тиатан вспоминал о ней перед смертью.

Рисса думала, что сейчас верховный наставник рявкнет на нее, но он молчал. Только бороду задумчиво поглаживал. Танатон же не сводил взгляда с Милли, и лицо его не выражало ровным счетом ничего — может, размышлял о том, какая их малявка необычная, а может, прикидывал, какая казнь будет более подходящей для девчонок и назидательной — для остальных послушников.

— Теперь и я услышал все, что хотел. Прикажите отвести девочек обратно в камеру, повелитель Харрад. Всех, кроме Милли. Ее я хочу видеть в своем кабинете.

Милли не было уже полчаса. А может, и целый час — без окон и хронометра следить за временем было сложновато. За все это время Иллин и Рисса ни словечка друг другу не сказали. После того, как их вернули в камеру, Рисса сразу же повалилась на койку и съежилась под тонким одеялом. Ей хотелось одного: закрыть глаза и проснуться где-нибудь еще, подальше от Академии, Империи и всех ситхов в галактике. Наверное, у нее сейчас голова должна была разрываться от впечатлений, догадок и страхов, но на деле голова если от чего и разрывалась, то только от боли. Похоже, у нее снова поднималась температура. Или наоборот — упала ниже низкого. Умом Рисса понимала, что должна беспокоиться за малявку, да и за себя с Иллин, но то ли измученный организм отказывался тратить энергию на эмоции, то ли страх стал ей настолько привычным спутником, что перестал ощущаться.

Иллин сидела на койке, прижав подушку к груди. "Трофейный" гребень с выломанным зубцом валялся рядом. Иллин пару раз бралась за него, проводила по волосам и откладывала. Она больше не плакала — только глаза были краснющие и припухшие. Рисса подозревала, что сама выглядела не лучше. Ну и плевать.

Первой затянувшегося молчания не выдержала Иллин.

— Ее уже долго нет. Рисса, я волнуюсь.

Рисса вяло перевернулась на бок, чтобы смотреть на подружку, а не в потолок.

— А я, по-твоему, не волнуюсь? Но что ты предлагаешь? Пойти и сказать тому типу, чтобы отстал от нашей малявки? Ну, тогда ты первая. Как поймешь, как убрать эту светящуюся хрень с дороги, свистни.

Иллин кинула в Риссу подушкой. Рисса поймала, положила поверх своей и чуть не застонала от удовольствия: еще одна подушка между ее головой и жесткой койкой делала жизнь почти сносной.

— Кстати, а что этот Танатон за тип-то? — спросила Рисса, больше для того, чтобы отвлечь Иллин. — Похож на важную шишку. И стремный он какой-то… в смысле, еще более стремный, чем остальные ситхи. А это показатель.

Она поежилась. Про Танатона даже вспоминать было страшно: вроде бы мужик как мужик, в молодости, наверное, даже красивым был, а глянешь на него — и жуть пробирает. Рисса даже представлять не хотела, каково сейчас Милли. Хоть бы этот старый хрыч ее не трогал…

"Ну вот, теперь и я начала волноваться".