— Флот может подойти по морю, — объяснил Хайреддин, — но никакая сила не пересечёт пустыню.

Алжир был основан финикийцами задолго до рождения и Христа и Мухаммеда; римляне знали его как Икосиум. Многие последующие завоеватели разграбили город и оставили на его месте руины, но в X веке он был возрождён берберами и номинально управлялся берберским правителем. Последний был очень доволен тем, что Хайреддин использует город как свою базу. Это не только обеспечивало, защиту ему и его людям, но и давало десятую часть всего награбленного и рабов, приведённых сюда пиратами.

Город на самом деле оказался гораздо больше, чем ожидал Гарри. Его меткий взгляд тут же определил, в каких местах оборонительные сооружения должны быть укреплены.

Хайреддин, конечно, вышел на берег как бейлербей, хотя и был не вправе использовать здесь этот титул. Он приветствовал местных властителей, они кланялись, приветствуя его.

Хайреддин и Гарри посетили дворец дея[65], где Гарри представили Ал-Рашиду, маленькому человек ку с непропорциональным лицом, горячо приветствовавшим посла султана. Очевидно, у него не было и тени подозрения, что это его первый шаг на пути насильственного и безоговорочного подчинения Порте.

Затем Хайреддин и Гарри прошли по касбе[66] и поднялись по лестницам на узких улочках наверх, где была крепость. За крепостными стенами находился дворец Хайреддина, в котором жили множество молодых женщин, самых красивых из пленённых им.

Гарри проводили на самую высокую башню — теперь перед ним как на ладони лежал маленький суетливый порт, омываемый водами Средиземного моря.

— Если бы ты видел на двести миль вперёд, — сказал Барбаросса, — то узрел бы горы южной Испании. Они поднимаются между нашими и Гранадой и однажды по воле Аллаха будут принадлежать нам.

— Так близко... — удивился Гарри, пощипывая бороду. — Я не понимаю, как это испанцы до сих пор не уничтожили нас.

— У императора есть дела поважнее или ему так кажется. Кроме того, он знает, что мы ему не по зубам. Мы увидим его флот задолго до того, как он приблизится к нам, и подготовимся к этой встрече.

— А вдруг он начнёт атаку, когда тебя здесь не будет?

— Откуда ему знать, где я, Гарри? Кроме того, он немного опоздал. Теперь один из нас всегда будет здесь. Разве не так?

Часть своего дворца Хайреддин отдал в пользование Гарри, который разместил здесь своих жён и наложниц.

Однако вскоре Гарри присоединился к Барбароссе в его походе на Сицилию. Его удивила та лёгкость, с которой корсары прокрались в пустынную бухту. Затем они забрались в горы и, захватив внушительное селение, удерживали его в течение двух суток. За это время пираты полностью опустошили его, захватили около пятидесяти девушек и юношей, а также огромные запасы зерна и скота. Заметив большие войсковые подразделения, направлявшиеся в их сторону, пираты покинули селение.

— Это секрет ведения войны на море, — объяснил Барбаросса. — Мы можем идти куда угодно и высаживаться где угодно. Ни одну береговую линию невозможно защитить до конца. Таким образом, любая береговая линия достаточно уязвима. Теперь, обладай мы Тунисом...

Гарри не надо было убеждать, что именно таким способом и следует вести войну. В конце концов он взял одну из маленьких и быстрых галер Барбароссы и вернулся в Константинополь. Султана там не было. Он оставил Ибрагима командовать армией в войне против Персии и снова повёл армию на Вену. И снова был вынужден отступить от стен этого города...

Гарри навестил мать и тётку, уверил их, что здоров, и отправился догонять великую армию. Он застал султана в Белграде и был очень обеспокоен тамошней обстановкой.

— Рад тебя видеть, Хоук-паша, — сказал Сулейман, когда охранник доставил Гарри в личные покои султана. — Рад видеть человека, которому можно доверять, — сказал падишах.

Гарри не думал, что во всей империи не было человека, которому этот всеми любимый султан не мог бы довериться.

— Меня окружают ложь и предательство, — сказал Сулейман, — а мне ещё так много надо сделать. Я должен бороться с Австрией, я должен сражаться с Персией, а затем решить дома вопросы законности и религии. И кому я могу поручить что-либо, на кого мне положиться в надежде на понимание и преданность?

— Конечно, Ибрагиму... — предположил Гарри.

— Ибрагим! Ха! Этот грек — предатель. Я поднял его из грязи. Тебе известно это, Гарри. Мы с тобой знаем друг друга с юных лет. Ты помнишь, как мои отец был недоволен этой дружбой с греком. Без сомнения, он был прав.

— Ибрагим предал тебя? — Гарри не верил своим ушам.

— Нет ещё. Но остался только один шанс, что он не сделает этого.

— У тебя есть доказательства?

— Зачем мне доказательства? Ибрагим практически правит в Анатолии. О да, он провёл несколько замечательных операций и отразил не одну атаку персов. Он показал себя хорошим командиром, но выгодно ли это мне? Он всё продолжает набирать войско. Зачем ему такое огромное войско? Он говорит — чтобы отбросить персов... А может, для того, чтобы пойти на Константинополь и восстановить правление греков?

— О падишах, я не верю в это. Это твой самый верный слуга. И нет никаких доказательств его предательства...

— Есть люди, знающие грека лучше, чем ты, Гарри.

«Рокселана! — подумал Гарри. — Ибрагим был прав — она хочет испортить его отношения с султаном».

— Но это меньшая из моих бед, — рявкнул Сулейман. — Предательство затаилось даже в моём собственном гареме.

— Предательство, падишах?

— О да! Уже всё раскрыто. Мой собственный сын, Мустафа, пошёл против меня. К счастью, теперь мне есть кому доверять. — Он вздохнул. — У меня есть ещё сын. — Внезапно его лицо ожило. — Я назвал его Селим. Разве это не справедливо?

Ребёнок от русской рабыни назван в честь величайшего из османских воинов! Бог мой! Гарри не думал, что амбиции Рокселаны зашли так далеко.

— Что ты собираешься делать, падишах? — спросил он.

— Я собираюсь действовать. Я должен по очереди разобраться со своими врагами. Сейчас я веду переговоры о мире с Фердинандом Австрийским, я собираюсь завершить войну в Европе. Я пойду на Восток и в Анатолию. Я сам буду командовать и сам разберусь с персами. Я также сведу счёты и с Ибрагимом.

Гарри не нашёлся, что ответить; ответить было нечего.

— Теперь скажи, с чем ты пришёл? — спросил Сулейман.

— Я пришёл просить людей, падишах, — выдохнул Гарри.

— Ха! — воскликнул Сулейман. — Тебе-то я могу доверять, Хоук-паша...

«Благодаря сестре Рокселаны?» — размышлял Гарри.

— Зачем тебе эти люди? — спросил Сулейман.

Гарри сообщил о своих планах.

— Но раз ты хочешь мира с Европой, падишах, мои планы теряют смысл.

Сулейман поднял палец:

— Не совсем так. Я не говорил, что ищу мира с Европой или с императором. Я ищу мира с королём Фердинандом, императором Австрии. Я не ищу мира ни с его братом Карлом, ни с предателем Франциском. Всё, что здесь произойдёт, можно назвать пограничным перемирием. А ведь действительно, Хоук-паша, чем больше ты высосешь сил из испанцев и чем больше нагонишь на них страха, тем лучше. Я дам тебе людей и желаю тебе успеха.

— Пусть у тебя всё будет хорошо, падишах, — поклонился Гарри.

— Я только тем и занимаюсь, чтобы всё было хорошо, — мрачно сказал Сулейман.

— Молю тебя: не принимай поспешных решений и не суди без доказательств...

— Я поступаю так, как считаю нужным, — отрезал Сулейман.

Гарри больше ничего не мог сделать, как бы он ни предчувствовал возможное развитие событий. Он вышел из Константинополя с двенадцатью галерами и тысячей солдат, не считая командиров, и достиг Алжира две недели спустя. Не однажды его манила возможность лёгкого захвата того или иного судна, но он не должен был отвлекаться от своей цели.

Ал-Рашиду только что и оставалось пощипывать бороду при таком неожиданном наплыве турецких сил; не могли успокоить его и объяснения Гарри, что люди прибыли для ведения войны с Тунисом. Ал-Рашид ненавидел Мулай-Хасана, дея Туниса, за то, что Мулай в отличие от него был в хороших отношениях с императором, и поэтому боялся последствий.