— Я понимаю, о падишах.

— Тебя будут сопровождать два моих советника, Халим-паша и Мехман-паша. — Мехмед улыбнулся. — Ты не против того, чтобы путешествовать со своим тестем?

— С удовольствием.

— Ты будешь во главе посольства. Мои люди пойдут на это, несмотря на то, что ты очень молод, Хоук-младший. Сколько лет тебе исполнилось?

— Двадцать, о падишах.

— Я был годом старше, когда мне пришлось принять наследство. Это случилось в прошлом году. Не упусти возможность послужить мне и подняться к величию.

— Я сделаю всё для этого. — С этими словами Энтони поклонился.

Стража Византия замерла, пушки дали холостой залп. Никто из стоящих на крепостной стене не мог заметить, что посольство состояло не только из турок — лица всадников были не видны из-под низко надвинутых шлемов.

Посольство из шестидесяти всадников мчалось по открытой местности. Их зелёные и красные знамёна с золотым полумесяцем развевались на ветру. Над ними поднимались крепостные стены с башнями, на которых также колыхались знамёна.

Когда-то Энтони думал, что под этими знамёнами он будет сражаться. Теперь он знал, что будет их уничтожать. Около двух лет назад он во мраке ночи покинул этот город с отчаянием в сердце. Теперь он вернулся, чтобы всё это предать.

Энтони не чувствовал жалости. Где-то за этими стенами находился прах его брата. Где-то за этими стенами жила его сестра. Он надеялся и молился.

Джон и Мэри Хоквуд были в ужасе от миссии, возложенной на их сына.

— Как только Нотарас увидит тебя, он потребует твоей казни, — предостерегал Джон.

— Он не посмеет. Я буду послом эмира, — убеждал Энтони отца с большей уверенностью, чем чувствовал на самом деле.

— Ты наш единственный сын, — всхлипывала Мэри.

— Нет, мама. У тебя ещё есть дочь. Я привезу тебе известие о ней, — пообещал Энтони.

«Я даже могу привезти её сюда», — думал Энтони. Он давно мечтал об этом. В лагере турок всё возможно, если тебе покровительствует эмир. На самом деле Энтони хотел вернуться в Константинополь как победитель... и чтобы это увидела когда-то любимая им сестра. И всё семейство Нотарасов... каждый из них.

Лейла не могла понять переживаний старших Хоквудов, потому что они говорили по-английски. Ей было невдомёк также, почему муж не берёт её с собой в путешествие, как настоящий мусульманин, а также, почему он не разрешил своим спутникам взять многочисленную свиту.

— Нас ждёт долгое и опасное путешествие, — настаивал он. — Мы возьмём только телохранителей.

Тем не менее Лейла была горда.

— Ты едешь по делу эмира, муж мои, — радовалась она. — Ты станешь пашой, как мой отец. У тебя всё будет хорошо, пока он рядом с тобой.

Эмир-валиде казалась расстроенной во время последнего свидания с Энтони перед его отъездом.

— Эмир волен распоряжаться своими воинами, — тихо сказала она. Теперь он удаляет тебя от меня.

— Иногда мне кажется, что ему известно о нас, Мара.

Несколько секунд Мара задумчиво смотрела на Энтони. Потом, улыбнувшись, сказала:

— Это невозможно, Хоук-младший. В противном случае ты лишился бы головы или, что ещё хуже, члена. Мне хотелось бы, чтобы ты вернулся ко мне. Знай это.

— Когда я вернусь, Мара, я отправлюсь воевать вместе с эмиром.

— Я знаю. И всё равно я хочу тебя увидеть перед тем, как ты уйдёшь. — Она вложила ему в ладонь кольцо с изумрудом. — Это мой любимый камень. Передай кольцо моему племяннику и расскажи ему обо мне. — Игривая улыбка тронула уголки её губ, — Расскажи ему о моей власти здесь.

Но теперь время страха и мечтаний осталось позади. Посланники и их свита вели коней по улицам великого города, и толпы народа высыпали поглазеть на них. Энтони показалось, что город почти не изменился; он приглядывался ко всем мелочам. Стены как всегда были неприступны. Пушки стояли так, как когда-то их разместил его отец. Огромная цепь преграждала вход в Золотой Рог всем кораблям, за исключением торговых.

И люди казались такими же: великолепно одетыми и шумными, разболтанными и крикливыми. Без сомнения, здесь по-прежнему проходили бега, сопровождаемые различными происшествиями, одно из которых послужило причиной несчастья семьи Хоквудов.

Энтони никогда раньше не ступал в зал для приёмов в императорском дворце. Теперь он двигался по центральному проходу, его рука покоилась на рукоятке кривой турецкой сабли, зелёный шёлковый плащ спускался с плеч, а свет, струившийся из оконных витражей, отражался от его кирасы и стального шлема. Халим-паша и Мехман-паша шли чуть позади. Хотя по возрасту они годились ему в отцы, ни один из них не выказывал недовольства по поводу того, что столь солидные мужи подчиняются мальчишке и к тому же чужестранцу.

Халим-паша никогда раньше не видел императора; не успел он рассмотреть и лица стоявших позади трона, когда поклонился.

— Господин мой, — начал Халим-паша, — эмир Мехмед, второй правитель этого бессмертного имени, властелин Сиваса и Карамана, Анатолии и Хандара, Румелии и Греции шлёт привет его величеству Константину, одиннадцатому правителю этого имени, императору Византии.

— Приветствие твоего эмира сильно запоздало, — тихо заметил Константин. — Из Брусы и Анкары уже донеслись слухи об оружии и доспехах той многочисленной армий, которая поднимается против нас.

Энтони выпрямился.

— Не против вас, я уверяю, ваше величество. У эмира много врагов в Европе и в Азии. Ему есть что защищать...

Константин в недоумении посмотрел на Энтони. Волосы Энтони были скрыты шлемом, но скрыть его рост и цвет лица, даже несмотря на загар, было невозможно.

— Ей-богу! — внезапно воскликнул великий дука Лука Нотарас, стоявший, как всегда, позади трона. — Это сын Хоквуда.

Энтони поклонился.

— Имею честь им быть, мой господин.

— Схватить мальчишку! — взревел Нотарас. — Это тот самый выдворенный изменник!

Стража бросилась выполнять приказ, но турки взялись за свои сабли. Энтони стоял не шелохнувшись.

— Я послан эмиром, ваше величество, — повторил Энтони.

Император поспешил дать знак своим воинам отступить.

— Тогда ты предатель вдвойне, — зарычал он.

— Почему же, ваше величество? Мой отец был полон решимости верно служить делу вашего величества. Но мы были изгнаны, а мой брат убит. Но я пришёл сюда не для того, чтобы вспоминать прошлое. — Он повысил голос, когда византийские аристократы начали перешёптываться. — Что было, то было. Теперь я прибыл сюда как эмиссар своего нового господина, эмира Мехмеда, господина всех турок-османцев.

Шёпот постепенно затих.

— И пришёл я с миром, — продолжал Энтони, понизив голос. — Эмир Мехмед хочет только мира. Он послал меня сказать тебе об этом. Более того, он просил меня посвятить тебя в его планы. Эмиру стало известно, что князь Дракула из Валахии собирается в поход на юг.

— Я слышал об этом человеке, — пробормотал Константин. — Его поступки даже варварского язычника делают святым.

— Значит, ты понимаешь, что эмир должен защитить свои территории от этих варваров.

— Территории эмира к югу от Дуная обширны, — заметил Константин.

— Но недостаточно укреплены людьми, ваше величество. Эмир хочет построить мощную крепость на берегу Босфора, к северу от Галаты.

В ответ послышался приглушённый шёпот множества людей.

— Такая крепость защищала бы Константинополь наравне с владениями эмира, — громко сказал Энтони.

— Или бы могла быть использована против Константинополя, — вмешался Нотарас.

— Зачем эмиру пытаться разрушить Константинополь? — спросил Энтони. — Крепость будет построена, чтобы обуздать амбиции этого Дракулы. Это слово эмира Мехмеда. Тем самым эмир протягивает византийцам руку дружбы и приглашает заключить с ним мирный пакт.