Мехмед заметил волнение Энтони и улыбнулся.

— Вот уже шесть месяцев ты женат. Твоя жена ещё не беременна?

— Увы, нет мне благословения.

Мехмед вздохнул.

— На самом деле я тоже не получил благословения. Мой сын Баязид ничем не занят, он только спит. В четыре года я уже играл с саблей, он — нет. И всё ещё он остаётся моим единственным сыном. И у меня много женщин, но все они ленивы. Ты должен высечь жену и взять другую. Я дам тебе другую.

— Всё в твоей воле, — согласился Энтони, хотя и не знал, что ему делать с другой женщиной. Лейла, наверное, на самом деле не может забеременеть — однако в этом могла быть и его вина, — но она, как никто, удовлетворяла его страсть. Даже Мэри полюбила его жену за серьёзное отношение к жизни и неиссякаемое чувство юмора, несмотря на её острый язычок, который Лейла не боялась пускать в ход. Энтони удивляло, как быстро его жена привыкла к новому для неё ритму жизни. Она была возмущена, обнаружив, что Хоквуд не молился даже на рассвете, что в их доме не было гарема и что она вынуждена трапезничать вместе с мужем и свёкром и открывать лицо перед ними обоими. Её приятно поразило, что Энтони проводил с ней каждую ночь, не отдалял её даже на время менструаций, когда все мусульманки считаются «нечистыми». Поняв стиль жизни франков, Лейла оценила его по достоинству и нашла в нём много преимуществ, конечно, с точки зрения женщины. Энтони ни за что не лишил бы Лейлу обретённого счастья и не привёл бы в дом другую женщину, но если этого хочет эмир...

— Получишь другую жену сразу, как выполнишь свою миссию, — сказал Мехмед.

— Мою миссию, о падишах?

— Пора основательно начать готовить удар по Константинополю. У меня нет иллюзий, Хоук-младший. Эти стены стояли тысячу лет и выдержали тысячи атак. Армия Константина теперь, без сомнения, стала многочисленнее. Твой отец, возможно, прав. Флот даст мне возможность атаковать город со всех сторон. Это будет величайшее в истории сражение, но если я буду разбит... — Он задумался. — Такому не бывать! Я должен хорошо подготовиться прежде, чем бросаться в атаку. Я делюсь с тобой самыми сокровенными мыслями, Хоук-младший. Я знаю, ты никогда не предашь меня.

Энтони склонил голову. Он понимал, что никогда не сможет предать эмира, а поступи он иначе, жестоко пострадают его родители и, конечно, Лейла. В то же время он сомневался, что ему удастся это сделать, даже если его близкие каким-то сверхъестественным образом спасутся. Мехмед мог быть равнодушен, как змея, и кровожаден, как голодный тигр, но являлся типичным представителем своего народа. Его окружала аура величия и обожания. Кроме того, эмир собирался взять Константинополь...

— Для максимальной поддержки артиллерии, — произнёс Мехмед, — я должен построить укрепления на европейском берегу Босфора.

— Но у тебя уже есть обширные владения в Европе, о падишах, — рискнул вставить Энтони.

— Эти земли в любую минуту могут атаковать христиане, правители Сербии и Валахии. Я должен решиться на осаду Константинополя. Этот вопрос я и хотел бы обсудить с тобой... Но меня волнует и уязвимость моих владений: все христиане коварны, когда это касается отношений с нами. Им достаточно напутствия священника, который объяснит, что договор с мусульманами не имеет значения в глазах Бога, и они разорвут его. Я должен рассчитывать только на себя и свои силы. А моя сила — это Анатолия. Но пополнять армию выходцами из Анатолии опасно, потому что мне нужны моряки, а не наездники. Я слышал, что сюда может прибыть генуэзский флот, и тогда мне придётся расстаться с надеждой на завоевание Константинополя.

— Ты можешь набрать опытных моряков из Венеции. Они будут счастливы сражаться против генуэзцев, их вечных конкурентов в торговле, к тому же они заклятые враги византийцев.

— Венецианцы ведь христиане? Один раз они пообещают, а в следующий — увильнут. Аллаху известно, что они задерживают поставку ружей, которые твой отец считает необходимыми для претворения нашего замысла в жизнь. Нет, если я хочу, чтобы всё было по-моему, я должен черпать силы в самом себе. У меня должна быть крепость на европейском берегу Босфора. Я возведу её к северу от Константинополя. Но, как только я приступлю к постройке, Константин заподозрит, что я что-то замышляю. Никто из моих предшественников так не поступал. Константин сможет собраться с силами и разрушить это укрепление раньше, чем оно будет способно отразить атаку. Так вот, это не должно произойти...

Сердце Энтони гулко стучало. Не станет эмир ни с того ни с сего поверять ему свои мысли.

— Я должен рассеять подозрения византийцев, — сказал Мехмед. — Я хочу, чтобы ты, Хоук-младший, сделал это для меня.

— Я, о падишах?

— Ты знаешь их повадки, ты выучил их Язык. Ты жил среди них. Пока что у нас с Константином не было никаких контактов, кроме обычного обмена любезностями. Ты отправишься к нему моим послом и убедишь его, что я и мои люди хотим только мира, а что строительство крепости на европейском берегу Босфора начато для нашего общего блага в защиту от притязания Валашского князя Дракулы. Слышал о таком?

— Только имя.

— Хорошо. Я слышал, что он очень жестокий человек, настоящее чудовище. — Мехмед замолчал.

Энтони удивился, что Мехмед называет кого-то жестоким человеком, не подозревая о том, что по жестокости ему самому нет равных.

— Помнишь ли ты, о падишах, — спросил он, — что меня вышвырнули из Константинополя под страхом смерти?

Мехмед посмотрел на него.

— Ты отправляешься туда моим послом. Чего тебе бояться? Ты будешь находиться под моим покровительством. За любой волос, упавший с твоей головы, я вздёрну сотню детей. Скажи им об этом. Добейся успеха, помоги мне взять этот проклятый город, и я скажу тебе: проси у меня всё, что есть в этих стенах, и это будет твоим.

Энтони судорожно сглотнул. Его воображение разыгралось, рисуя ему... картины возможной мести. Но он не мог позволить мечтам опережать действительность.

— Я выполню твоё поручение.

— Начнёшь с Константинополя, оттуда отправишься к господарю Сербскому Георгу Бранковичу. — Эмир замолчал, глядя на Энтони. — Ты что-нибудь слышал о нём?

Энтони облизнул губы. Уже не в первый раз у него возникало подозрение, что Мехмед узнал о его связи с эмир-валиде. За те шесть месяцев, которые он был женат на Лейле, его приглашали в спальню Мары шесть раз. Они страстно любили друг друга, казалось, ещё сильнее, чем прежде.

— Посетишь его... в качестве моего посла. Мне нужно его обещание, что сербская армия не поднимется против меня, если я начну этот великий поход, и что армии с Запада не будут пропущены через его земли.

— Понимаю, — сказал Энтони. При одной мысли о том, что такой молодой человек способен покорить почти всю Европу, у него закружилась голова.

— Ещё я хотел бы, чтобы ты встретился с Яношем Хуньяди.

— С Хуньяди? — нахмурился Энтони. — Но он наш враг. Все мадьяры наши враги.

— Он стар, Хоук-младший. Когда-то давно он сражался против сыновей Османа. Ты предложишь ему от моего имени заключить мир между нашими народами. Хуньяди согласится на моё предложение.

Энтони склонил голову; признавая правоту эмира.

— Ещё один властелин, которого ты посетишь, это князь Дракула, — продолжал Мехмед.

Энтони резко вскинул голову.

— Он охраняет северные подступы к Трансильванскому проливу. От него я должен получить обещания в нейтралитете, Хоук-младший. Дракула — опасный человек. Шесть месяцев назад я отправил к нему посольство, и до сих пор никто оттуда не вернулся. Я даже не знаю, дошли ли мои люди до князя. Но ты должен найти его и убедить в том, что я могущественный правитель и что народ мой силён. Тебе это по силам, а моим советникам не удастся... Ты говоришь на языках этих людей.

Валашском?

— Дракула знает латынь. Ты поговоришь с ним и расскажешь обо мне. Но не о моих планах. Я требую только его нейтралитета. В противном случае в один прекрасный день мои янычары вторгнутся в его владения и бросят его самого к моим ногам, — разъярился Мехмед. — Они всё равно поступят так, как только Константинополь будет моим.