— Ты поведёшь армию на своих сыновей? — Анна Нотарас стояла перед мужем, дрожь пробегала по её телу. Она была всего на два года моложе Энтони — ей исполнилось сорок семь лет, — но во многом оставалась четырнадцатилетней девочкой, которую Энтони полюбил, а потом возненавидел за то, что она предала его.

Анна оставалась девочкой и вместе с тем женщиной, которую он страстно желал. В тот памятный день, когда пал Константинополь, он увёл её с матерью и сестрой Кэтрин. Остальных женщин бросили в темницу. Энтони приказал своим слугам раздеть Анну Нотарас, чтобы он мог насладиться видом этой хрупкой белокожей мечты.

Анна сразу поняла, что у неё небольшой выбор — или подчиниться Энтони, или её бросят на утеху янычарам. Энтони был мрачен и непредсказуем. Анна знала, что он достаточно силён, чтобы сломать ей руку или позвать слуг, которые будут держать её, пока он будет брать её силой.

И хотя она легла с ним в постель не сопротивляясь, в её сознании это было насилием. Анна причитала и обзывала его, но сопротивления не оказывала. В гневе Энтони ударил её... и бил до тех пор, пока ягодицы её не стали жёсткими. Анна не противилась, она только кричала.

Энтони часто впадал в отчаяние от её непримиримости и своего безнадёжного влечения к ней. Его сестра Кэтрин, которая ничуть не меньше ненавидела брата, сражавшегося на стороне антихриста, оказалась не более податливой и присоединилась в проклятиях к невестке. Иногда он думал, что надо посадить их обеих в мешок и бросить в Босфор. Тогда он избавился бы от постоянного ворчания сестры, которую когда-то любил. Энтони отдал её в жёны турецкому паше, Кэтрин приняла это без возражений, но, без сомнения, Зиглял-паша тоже побивал её. Совсем недавно Кэтрин умерла, и Энтони надеялся, что она была хоть немного счастлива в конце своей жизни.

Анна отказывалась смягчиться. Энтони наслаждался с нею всеми способами плотской любви, которым научился у эмир-валиде. Он садился на неё как турок и любил её как христианин. Иногда он ласкал её только руками. На поле любви он был искусен. Даже Анна Нотарае, ненавидевшая его всеми фибрами души, не могла устоять перед мужчиной, обученным Марой Бранкович.

Но это была пустая победа. Анна всё ещё ненавидела его и всё, что с ним связано. Её унижало то, что она жена, подчинённая Лейле, она ненавидела турецкий образ жизни. Она ненавидела то, что её муж вероотступник, и часами восхваляла ортодоксальные ритуалы в надежде разозлить его.

Неудивительно, что он охотно уезжал на войну, сражался с отчаянным и бездумным мужеством, чем вызывал восхищение даже у янычар. Но когда надо было возвращаться домой, он не испытывал прилива радости...

Вскоре Анна забеременела. Её нескрываемая радость от рождения сына Джона подсказала Энтони дальнейший путь укрепления их семейной жизни. Анна беременела в течение следующих десяти лет. Некоторые дети умерли при рождении, некоторые — ещё младенцами. Но пятеро выжили — три сильных парня и две крепкие девочки.

Анна постоянно находила всё новые и новые причины, чтобы ненавидеть Энтони. Её возмущало решение мужа учить детей английскому и латыни, а не греческому, а также то, что он решил воспитывать их в католической, а не в ортодоксальной вере. Каждая новая вспышка ненависти уже не имела никакого значения. Он постепенно справился со своей страстью. Если христианское воспитание удерживало Энтони от того, чтобы привести вторую жену после безвременной смерти Лейлы, дорогой Лейлы, которая, была постоянным утешением во враждебном ему доме, он вместо этого взял ещё наложниц и в конце концов оставил жену в покое.

К тому времени он почти забыл свою мать, которая скончалась вскоре после падения Константинополя, и даже своего отца. Но он назвал своих сыновей в память о близких: старшего — именем отца, второго — именем деда и младшего — именем брата, расправа над которым византийцами сделала Энтони тем, кем он был сейчас.

Но Хоквуды теперь стали османцами. И если Энтони не вставал на колени лицом к Мекке, то ещё меньше он заботился о посещении месс Геннадия или тех священников, которые служили в генуэзской церкви при католической общине. Он стал отступником из всех отступников. Энтони стал слугой дьявола.

Его дети, рождённые от гречанки и англичанина, выглядели и вели себя как франки. Но он не надеялся, что Хоквуды будут жить в следующем поколении, и поэтому всех своих сыновей женил на турчанках и тем самым дал новый повод для страданий Анны. Он даже не мог предположить, что кто-то из его внуков будет учить английский...

Энтони продал душу дьяволу даже в большей степени, чем его отец. Он наслаждался дьявольским процветанием и своим собственным успехом.

Другого счастья у него не было.

Но даже дьяволы умирают. И теперь Энтони должен поплатиться за свои грехи. Если он не мог любить свою жену и потерял связь с дочерьми, отправив их в гаремы, то всё ещё любил своих сыновей. И теперь поведёт одного из них на войну, чтобы, возможно, уничтожить двух других.

Всего два месяца назад весь мир лежал у его ног.

— Да, Анна, — сказал он. — Я поведу армию на своих сыновей. И если они предали султана, я привезу их головы Баязиду. Если нет, я привезу их тебе здоровыми и невредимыми.

Энтони оставил Анну в рыданиях.

— Их так много, — проговорил принц Джем, подёргивая редкую бороду. Он стоял на высоком обрыве вместе со своими военачальниками, вглядываясь в дорогу, тянувшуюся по долине Гёк. Было раннее утро, и солнце, только что поднявшееся над горами на востоке, огромной лампой освещало равнину. Дорога, обсаженная деревьями, следовала изгибам реки, берега которой круто обрывались, и шла из Сакарьи на севере. По ней, насколько видел глаз, двигались различные подразделения османской армии.

Вильям Хоквуд сразу увидел передовой отряд сипахов, потом беспорядочно двигавшихся башибузуков, зелёные рубахи анатолийской пехоты. Последними следовали янычары в своих красно-голубых кафтанах; белые султаны из конского волоса раскачивались в такт их шагам.

Там же, сзади, двигались военачальники султана. Значит, там был и его отец.

За янычарами и военачальниками сопровождаемые эскадроном сипахов громыхали пушки. Они сильно отличались от бомбард, которые его дед отлил для Завоевателя для того, чтобы разбить стены Константинополя. Нынешние пушки были усовершенствованы его отцом. Они стали меньше, более манёвренными, стреляли из них более лёгкими снарядами. Умелое пользование такими пушками могло уничтожить армию противника.

Вильям Хоквуд знал, что пушками распорядятся умело.

За пушками шли обозы с продовольствием и снаряжением, запасные лошади, слуги и гаремы пашей.

Не один раз за свою жизнь Вильям останавливался, чтобы приветствовать войско турок, шагающих на войну и несущих смерть и разорение всем на своём пути. Но он даже не мог представить, что однажды будет смотреть, как эта орда направляется против него...

Вильям обернулся. В нескольких милях отсюда, также в долине Гёк, армия Джема разбила свой лагерь. Он расположился вблизи селения Ени-Шехр, из которого они получали продовольствие.

Это была впечатляющая сила. В знойные летние месяцы, начиная с того времени, когда Джем бросил вызов своему брату, он и его военачальники провели обширную вербовку. В этом лагере находилось около сорока тысяч человек. И только военачальники знали, что воинские качества их большей части оставляют желать лучшего. Здесь был отряд янычар, согласившихся поддержать принца из-за щедрого вознаграждения, данного каждому. Но будут ли они по-настоящему сражаться против своих же братьев по оружию?

Здесь также было несколько эскадронов сипахов, на которых, как предполагал Вильям, можно положиться. Они были воспитаны самим принцем. Но в основном повстанческая армия состояла из поспешно собранной пехоты. Джем называл их анатолийцами, но они были больше похожи на башибузуков. Они могли неплохо показать себя во время беспорядочного боя, но не знали своего места в развёрнутом строю.