Воины в кольчугах стояли на городской стене подле ворот Святого Романа и смотрели на стремительно приближающихся всадников.

Стена, с кладкой из камня и кирпича, со сторожевыми башнями, над которыми полоскались на ветру флаги, возвышалась на двадцать пять футов над бруствером, поднимавшимся из рва шестьдесят футов шириной и пятнадцать глубиной.

Прямо за рвом до самого горизонта простиралась пустынная местность. Она не оставляла врагу ни малейшей надежды незаметно приблизиться к городу. Часть этих земель возделывалась, часть служила пастбищами. И вот теперь пастухи и согбенные, одетые в рубище землепашцы, оторвавшись от своих дел, то с тревогой и неприязнью смотрели на всадников в разноцветных шелках, то оглядывались на городские стены.

Константинополь казался неприступным. Сторонний наблюдатель мог видеть не только воинов, чьи шлемы и пики сияли на солнце, но и шестьдесят футов открытой полосы, заканчивающейся ещё одной стеной. Эта стена поднималась на сорок футов и была увенчана ста двенадцатью башнями, каждая высотой в шестьдесят футов. Защищённый столь основательно, народ Византийской империи, без сомнения, мог пребывать в мире и спокойствии; эти стены, построенные императором Феодосием II в VI столетии, никогда ещё не подвергались разрушению.

Но, как и землепашцы, воины, заметив приближающуюся кавалькаду, встревоженно загалдели, теребя свои бороды. Над всадниками развевалось зелёное знамя с золотым полумесяцем, знамя турок-османцев.

Ворота были открыты, и лошади зацокали по узким улочкам города, высекая копытами искры из булыжной мостовой. Греки высыпали из домов и лавок посмотреть на прибывших — на их смуглые лица с крючковатыми носами и длинными усами, на их окладистые бороды и богатые шёлковые мантии, на остроконечные шлемы и пластинчатые нагрудники, на восхитительных арабских скакунов, на сверкающие пики и кривые турецкие сабли — на всех этих людей, вызывавших смешанное чувство ненависти и страха.

Когда-то, тысячу лет назад, Византийская империя занимала пространство от Тавра до Пиренеев, от Аравийской пустыни до Дуная. Теперь от неё остался один город, и те земли, на которых прежде красовались воины в кольчугах, теперь принадлежали туркам-сипахам[3].

Весть о прибытии османского посольства быстро распространилась по всему городу. Всё новые и новые люди, побросав работу, заполняли улицы, плотной толпой следуя за турками, направлявшимися к внутреннему городу старого Византия, где находился императорский дворец.

Люди месяцами ждали известий о великой армии, возглавляемой прославленным воином Яношем Хуньяди[4], отправившимся на Восток из Венгрии по велению самого Папы Римского. Люди годами ждали помощи с Запада, как раньше призывали на помощь потомков Османа. Но ни у одной из тех армий не было такого вождя, как Хуньяди. И вот теперь принесли вести...

Но посланцы не были рыцарями с Запада и вовсе не выглядели побеждёнными.

Императорский дворец находился во внутреннем городе старого Византия. Саган-паша был препровождён в большой императорский зал для приёмов. В огромном дверном проёме с колоннами он задержался: ему никогда не доводилось бывать здесь раньше.

Не в привычках посланца эмира Мурада было восхищаться чем-либо у чужаков, и всё же Саган не смог скрыть, что поражён великолепием убранства дворца. Никогда прежде он не бывал в таком длинном и широком зале с таким высоким потолком, подпираемым множеством симметрично расположенных колонн. Никогда раньше не ступал по столь изысканному узору выложенного мраморной плиткой пола, не видел такой великолепной росписи потолка. Оглядевшись, Саган-паша почувствовал досаду: стены были покрыты изображениями женщины и младенца. Для всякого мусульманина изображение человеческого тела было оскорблением учения Пророка. К тому же здесь оказались женщины — на противоположной стороне зала виднелись их высокие головные уборы и тяжёлые парчовые одеяния. Присутствие женщин там, где мужчины обсуждали дела, было неуместным.

Неслышно ступая, Саган пошёл вперёд; свита следовала за ним. Он достиг трона, находившегося на возвышении в конце зала. Саган-паша почтительно склонился перед императором Иоанном VIII Палеологом[5], как если бы тот по-прежнему был самым могущественным монархом в мире, затем выпрямился и посмотрел на людей, расположившихся позади трона. Среди них находились брат императора Константин Драгас, великий дука Лука Нотарас, самый могущественный человек в городе, принцы крови Теофил Палеолог и Андроник Кантакузин, аристократы, братья Боккарди, Теодор Каристос и патриарх Геннадий. Подобно воинам, охранявшим городские стены, эти богатые и известные люди стали оглаживать бороды, расправлять усы, одёргивать прекрасные одежды, малиновые и голубые, с кружевом из золотых и серебряных нитей, и перешёптываться при приближении турок.

Что-то вроде улыбки промелькнуло на лице Саган-паши, но он скрыл её, поднеся руки к усам, и лицо его снова стало бесстрастным.

— Это была великая битва, ваше величество.

Иоанн Палеолог подался вперёд, его морщинистое лицо исказило тревожное предчувствие. Он всё ещё оставался красивым мужчиной, несмотря на возраст и постоянно угнетённое состояние. Его усы были коротко пострижены, борода нарочито заострена, чтобы придать лицу надлежащую суровость. На нём была пурпурная мантия с жёстким воротником и высокая островерхая фетровая шапка. Он ждал.

— Под Косово, — произнёс посланник, — двадцать пять тысяч вооружённых людей шли под знаменем Хуньяди. У них были ружья...

Шёпот волной пробежал среди византийских придворных. Многие из них знали о ружьях только понаслышке.

— Эмир встретил их, — продолжал посланник, — стотысячной армией. У янычар были только луки и стрелы.

— Они разбиты? — прошептал Иоанн, не смея надеяться. — Янычары разбиты?

Теперь Саган-паша открыто улыбнулся:

— Битва длилась два дня. Воины обеих армий соорудили бревенчатые заграждения, их отделяло друг от друга едва ли сто футов. Ружья сделали своё страшное дело. Тридцать тысяч янычар полегли на поле. Теперь это место называется полем Чёрных Птиц. Из-за воронов, слетевшихся на пир.

Иоанн вздохнул. Тридцать тысяч турок.

— А христиане?

Саган-паша поклонился снова. Он постарался приберечь главную новость напоследок.