— Остановите её! — завизжал он. — Схватите её!

Когда охранники побежали вперёд, Эме в панике посмотрела на них, затем в темноту за окном. Она не имела понятия, что находилось там. Внизу могли быть или ласковая вода, или острые камни.

Но это лучше, чем струна и мешок.

Когда добежавший охранник потянулся к ней, она вскочила на подоконник и бросилась вниз, в темноту.

«Когда-то я ненавидел этого человека», — думал Вильям Хоквуд, глядя на бывшего султана Баязида II.

Но можно ли было теперь ненавидеть этого сгорбленного, разбитого, жалкого человека?

Складки жира на подбородке и плечах, груди и животе затряслись от страха, когда Баязид предстал перед сыном.

— Иди с этими людьми, отец, — приказал Селим.

Баязид затрясся ещё больше.

— Ты не умрёшь, — сказал ему Селим. — Но мир никогда больше не увидит твоего лица. Иди с этими людьми.

Баязид, понурив плечи, направился вперёд в окружении охранников. Поравнявшись с Вильямом, он взглянул на него и снова вздрогнул. Теперь он стоял в Порте и смотрел на стройные ряды янычар. Его войска, во главе которых он никогда не стоял.

Теперь они принадлежали его сыну и за него они пойдут на край земли.

«Селим Грозный! Это имя себя оправдало», — подумал Вильям. Вместе с этим именем он будет мстить.

— Мне очень жаль, Хоук-паша, — сказал новый султан, — но обстоятельства вынуждают меня нарушить данное мной слово. Твоя жена мертва. — Он указал на ожидавших евнухов. — Эти люди говорят, что она выбросилась из окна, чтобы не быть задушенной по указанию моего отца.

— Никто не может избежать своей судьбы, падишах, — сказал Вильям. — Позволишь ли ты мне вернуться в свой дом?

Селим сжал его плечо — величайший знак уважения в мусульманском мире.

— Занимай свой дом, Хоук-паша, — сказал он. — Но нас ожидают великие дела — тебя и меня.

Оставалось ещё двое братьев, и их надо было уничтожить, шах, которого надо было разбить, и весь мир, которому надо было показать, что новая сила поднимается в Константинополе.

— Я готов, падишах. — Вильям поклонился.

Он переправился в Галату и вошёл в дом отца; юный Гарри сопровождал его. Слуги низко поклонились ему. Наложницы Энтони Хоквуда и жена-турчанка Джона Хоквуда удивлённо смотрели на Вильяма. Они так и жили здесь на протяжении восемнадцати лет. Теперь у них был новый хозяин.

— Покойся с миром, — сказал Вильям, входя в личные покои своего отца.

Гарри задержался в дверях.

— Я немедленно пошлю за твоей матерью, — сказал Вильям. — Здесь снова будет наш дом. А теперь оставь меня.

Мальчик вышел. Вильям подошёл к окну и посмотрел вниз на Золотой Рог. Наконец-то он дома, здесь он не был более тридцати лет. В девятнадцать он уехал отсюда в Брусу с принцем Джемом; дважды он возвращался сюда на несколько дней. Теперь ему вряд ли удастся остаться здесь надолго, если он понадобится султану. Но теперь это был его дом, дом, принадлежавший Хоук-паше.

Бесполезно оглядываться назад, останавливаться на том, что могло было быть. Он знал победы и знал поражения; теперь он будет служить Селиму и впереди их ждут только победы. Гарри Хоквуд будет гордиться своими славными предками.

Он знал и счастье и печаль. Теперь он был печален. Но Джованна скоро придёт к нему, и, если она никогда не могла заменить ему Эме, она всё-таки всегда могла его успокоить.

И тогда...

Вдруг он услышал какой-то звук, обернулся — и увидел перед собой привидение.

Инстинктивно он сделал шаг вперёд.

— Я должна была снова увидеть тебя, — сказала Эме.

Они смотрели друг на друга.

— Я должна знать, — продолжала она, — могу ли я снова начать жить и смеяться. И любить...

Он молча смотрел на неё.

— Увы, — сказала она, — кажется, лучше было бы, если бы меня задушили.

Вильям Хоквуд протянул к ней руки.

— Взгляни туда, юный Хоук! — Диниз схватил хозяина за плечо. — Надо поворачивать назад.

Гарри Хоквуд прищурился.

На севере несколько минут назад появились десять галер, как огромные пауки они тянулись к ним по водной глади.

Но не они беспокоили его. В год 1525 от Рождества Христова Чёрное море было почти турецким озером.

Но вдруг галеры исчезли в завесе мглы, которая, всё увеличиваясь, нависала над морем. Чёрное море славилось внезапными штормами.

Гарри оглянулся. Берег и даже сверкающие купола Константинополя пропали из поля зрения. На этот раз он ушёл в море дальше, чем обычно.

Гарри посмотрел вперёд. На судне не было вёсел. Его специально для него сконструировали венецианцы. Оно было шире по бимсу и глубже в осадке любой галеры. Судно было быстрым и легко управляемым, в нём можно было укрыться от жары и сутолоки величайшего города мира.

Теперь ему предстояло доказать свою морскую пригодность — у Гарри уже не было времени искать укрытия в Босфоре.

Судно было без палубы, его легко могло затопить. Экипаж был наготове и с тревогой наблюдал за хозяином. Шестеро из них были слугами семьи Хоуков и, значит, самого молодого члена семьи — Гарри. Вместе они плавали уже много лет.

— Снять парус, укрепить леера и травить нос.

Люди работали споро.

— Достань всё, чем можно вычерпывать воду, Диниз,— приказал Гарри.

Диниз бросился выполнять распоряжение.

Гарри взглянул на север. Галеры находились теперь от них всего в нескольких милях и приближались с каждой секундой. Он удивился, что галеры всё ещё держатся на плаву. Они вряд ли были лучше оснащены, чем его маленькое судно.

У него не было ни капли страха. Гарри Хоквуд никогда ничего не боялся. Когда его отца Джона Хоквуда казнил султан Баязид, Гарри был ещё младенцем. Теперь он превратился в зрелого мужчину и вместе со своим дядей, Вильямом Хоквудом, встал под знамя султана Селима, самого великого воина, который низложил своего отца.

Гарри Хоквуду везло в жизни в отличие, как ему казалось, от его прославленных предков.

Гарри не был похож на них и своей любовью к морю. Вильям Хоквуд не мог понять этой страсти. Все Хоквуды были артиллеристами, людьми, прочно стоявшими на земле. Никто из Хоквудов до молодого Гарри и не думал о том, что пушки можно размещать на морских судах.

Мать Гарри, Джованна, объясняла любовь сына к морю тем, что его дед был неаполитанским моряком так же, как, впрочем, его прадед. В своё время она находилась на одном, из торговых кораблей отца, когда он был захвачен турецкими корсарами. И её как рабыню продали на рынке в Константинополе.

Но это было далёкое прошлое. Попав в семью Хоквудов, Джованна обрела прежнюю уверенность в себе и часто смеялась. Джованну радовало, что её единственный сын любит море.

Но в этот день она, глядя в окно дворца Хоуков в Галате, скорее печалилась, потому что видела, как на море начинается шторм.

Шторм уже почти достиг судна Гарри, но он был наготове. Парус, прикреплённый к судну крепкими леерами, выбросили в море через нос, он послужит им якорем и удержит их на плаву. Гарри надеялся, что благодаря этому судно не затонет и снизит скорость, а значит — их не выбросит на берег.

Экипаж лежал на дне судна, держа наготове черпаки.

Гарри обвязался верёвкой и прикрепил её к одному из шпангоутов — крепче ничего не было. Затем он обхватил обеими руками румпель и громко засмеялся, почувствовав первые капли дождя на лице. Его мускулы заиграли, каштановые с рыжиной волосы развевались по ветру. J4a Гарри была только набедренная повязка, и сейчас он как никогда походил на Хоуков, и люди любили его за это.