Эме знала, что Баязид — развратник, пьяница, трус и вдобавок ко всему он был таким жалким и насмерть перепуганным в тот день два года назад, когда от землетрясения стены дворца дали трещины. Он был убийцей и подлым человеком, и всё же просто потому, что Эме знала его так хорошо, он был для неё больше мужем, чем Вильям.

И всё же Баязид не был безнадёжно испорченным человеком. Высшие сановники относились к нему с презрением, ибо он мир предпочитал войне и занимался в основном пополнением дворцовой библиотеки редкими книгами и предметами искусства, собранными со всей Европы, хотя и опасался выставлять картины, изображавшие человека.

Он был щедр, завалил её подарками, золотом и красивыми вещами, не скрывая восхищения её девочками-подростками.

Предоставленная самой себе, Эме занималась образованием. Она нашла подруг в гареме, хотя гречанки и болгарки, анатолийки и черкешенки оставались слишком ребячливыми и простыми для неё. Она предпочитала компанию своих евнухов и особенно Али.

В гареме нельзя было обрести настоящее счастье. Но можно было найти успокоение.

И вот сегодня Баязид впервые пришёл в её личные покои и к тому же очень расстроенный. Вероятно, случилось что-то ужасное...

Султан упал на диван, потрясая всеми складками оплывшего тела.

— Меня предали, — застонал он. — Меня предали!

Эме присела рядом.

— Кто, падишах?

— Селим! Любимый из моих сыновей. Этот бес Исмаил Персидский поднял восстание в горах Тавра. Я послал против него Селима с армией. А он присоединился к мятежникам и идёт с армией на Константинополь. Идёт на меня! Именем Аллаха! Меня предали! Я пригрел змею на груди!

— Может, ты волнуешься раньше времени, падишах, — сказала Эме. — Ты отправил сына подавить восстание, и он сделал это. Если он добился победы без сражения, убедив восставших вспомнить о долге, можно только поблагодарить его.

— Ты ничего не знаешь, женщина! — вспылил Баязид. — Знаешь ли ты, кто стоит во главе восставших?

Эме уставилась на него, и ужасная мысль промелькнула в её голове.

— Да, — кивнул головой Баязид, — Хоук-младший, который величает себя Хоук-пашой. — Он отбросил её руку, встал и отошёл к окну, которое выходило во двор гарема. — Хоук-паша! Кошмар, восставший из мёртвых, чтобы уничтожить меня!

Эме инстинктивно прижала руку к горлу. Хоквуд идёт с армией на Константинополь! Вильям! Спустя восемнадцать лет!

Баязид угрожающе поднял руку.

— Он хочет моей смерти и каким-то образом уговорил моего сына. На вот что я скажу тебе: прежде чем он ступит во дворец, ты умрёшь! Он никогда не получит тебя! Никогда!

И Баязид вышел из комнаты.

Несколько секунд Эме продолжала сидеть неподвижно. Никогда в жизни она не была так сильно напугана.

Меньше всего она боялась того, что мог сделать с ней Баязид. Он не мог угрожать ей всерьёз: она же была любимой наложницей. Но мысль, что она снова увидит Вильяма, явившегося, чтобы отомстить за неё через восемнадцать лет...

Она чувствовала себя как восемнадцатилетняя девушка. Сердце её трепетало, щёки горели. Вильям скоро будет здесь.

Она рассуждала: если спустя восемнадцать лет Вильям решил идти на Константинополь, делал ли он это из-за неё? Ведь он знает, как она жила все эти восемнадцать лет. Он всё знает и несмотря на это идёт.

Она должна жить, чтобы встретить его. Это её судьба, её предначертание. Она и выжила только потому, что верила — Вильям отомстит за неё. Бог сыграл с ней злую шутку, но теперь к ней возвращается её настоящий господин.

Не надо бояться. Ей тридцать девять, она чуть-чуть поправилась, но не так, как большинство женщин. Она всё ещё самая прекрасная женщина в гареме. Волосы всё ещё как золотая пряжа, а кожа гладкая...

Вильям полюбит её снова. Потому что он идёт к ней.

Более чем когда-либо она полагалась на Али, ведь он её друг. Новости были жизненно важными, и Али так^: же, как и все, знал, что происходит в мире. Она заставит его рассказать всё.

— Принца Селима называют Грозным, — сказал ей Али. — Он уничтожает всё и вся на своём пути. Теперь он миновал Брусу и идёт к Босфору.

— А местный гарнизон? Будут ли они сражаться за султана?

— Если бы он встал во главе — возможно, — отвечал Али. — Но у Баязида не хватит на это мужества.

— Это правда, что Хоук-паша идёт с принцем? — настаивала Эме.

— Правда, госпожа.

— А что другие принцы?

— Они разбежались. Ахмед у персов. Коркуд — в Венеции. Теперь они — ничто, пока жив Селим.

Но Селим не может умереть, он ведёт к ней Хоук-пашу. Она была в смятении, и ей казалось, что вот-вот она умрёт.

Константинополь ждал.

— Принц у Босфора, госпожа, — доложил Али. — Он предложил султану сдаться.

У Эме перехватило дыхание.

Женщины гарема собрались, перешёптываясь, боясь сказать что-либо лишнее: они ждали ниспровержения своего господина. Жители Константинополя находились в таком же состоянии. Казалось, ночной воздух наполнился тревожными звуками, будто многоголосый шёпот сочился сквозь непроглядную ночь.

Эме. пробудилась в испуге, удивлённая тем, что всё-таки смогла заснуть. Она села и уставилась на дверь. Дверь была открыта. Но света не было.

— Кто там? — испуганно спросила Эме.

— Это Али, госпожа.

Вместе с Али были ещё два других евнуха.

— Что происходит? — спросила она.

— Армия принца Селима переходит Босфор. Завтра они войдут в город, — сказал Али. — Янычары местного гарнизона поддержали принца.

Али подошёл к кровати, другие евнухи стояли позади него.

Глаза Эме привыкли к темноте, и она ужаснулась, увидев, что евнухи держат мешок, а в руках Али поблескивает струна.

Эме прижалась к стене.

— Нет, — сказала она. — Ты не можешь!

— Таков приказ хозяина, госпожа.

— Ты не посмеешь, Али! Ты не сделаешь это!

— Я должен повиноваться своему хозяину, госпожа. Идём.

Эме задыхалась.

— Мои дочери...

— Им не причинят вреда, госпожа. Хозяин не хочет, чтобы ты попала в руки Хоук-паше, поэтому он приказал...

— Али, пожалуйста...

— Лучше умереть с достоинством, госпожа, чем быть задушенной в мешке.

Али потянулся к ней, но Эме пнула его. В темноте ничего не было видно, её удар пришёлся евнуху в грудь. Он схватил её за лодыжку, но она вывернулась и отпрыгнула в дальний угол дивана.

Он снова потянулся к ней, но его пальцы соскользнули.

Хотя двое других евнухов тоже пытались остановить её, она всё-таки сумела выбежать в коридор. Задыхаясь, Эме бежала к двери, выходящей наружу, двери, через которую никогда прежде не ходила. Она знала, что эта дверь охраняется, но внезапность её появления застала евнухов врасплох. Они закричали, но она уже проскользнула мимо них и выскочила из гарема.

Эме знала, что находится на верхнем этаже, но она также помнила, что дворец стоит напротив внешних стен города — тех стен, где Босфор омывает дворцовый мыс. Значит, всё равно её ждёт Босфор, но если ей удастся попасть в него не связанной... Память вернула её на двадцать семь лет назад, к тому лету, когда она с матерью и сёстрами купалась в Сене. Она плавала в широкой реке, несущей свои воды гораздо быстрее Босфора. Двадцать семь лет назад — но, конечно, она и теперь сможет плавать.

Дворец освещался факелами, установленными на стенах, и Эме побежала к окнам в дальнем конце верхней галереи.

Охранники появились из арочных проходов с обеих сторон и начали кричать, но в основном друг на друга. Обнажённая женщина, бегущая по коридору, — зрелище, которое никто из охранников не видел в самых диких своих фантазиях. Её бледная кожа и развевающиеся золотые волосы говорили им, кто она: каждый слышал о любимой наложнице, даже если ни один мужчина, за исключением султана, не видел её за эти восемнадцать лет.

Пользуясь их смятением, Эме добежала до окна.

Али появился в дальнем конце галереи.