— Хоук-паша, Баязид стоит во главе дивана слишком долго, правление его бесплодно. Объединим наши силы! Никто не сможет противостоять нам!

Вильям пристально смотрел на Селима. «Имеет ли Баязид представление о том, как презирают его собственные сыновья?» — раздумывал он.

Селим почувствовал сомнения Вильяма.

— Когда мы свергнем отца, — продолжал он, — его поместят в специальный дворец. С ним будут все его жёны и любимые наложницы. Все, за исключением одной. Она попала в гарем незаконно, и с тех пор её насильно удерживали там.

Вильям вскинул голову.

— Моя жена мертва?

— Нет. Она в гареме моего отца, Хоук-паша. Это правда. Отец говорил с ней. Я не знаю, какие чувства к жене ты испытываешь после стольких лет разлуки. Возможно, лишь желание задушить её; это тебе решать. Но я обещаю вернуть тебе жену.

Вильям не мог поверить своим ушам: Эме ещё жива!

Какая же она теперь, после восемнадцати лет, проведённых в заточении в гареме Баязида. Осталось ли в ней что-то от той девушки, которую он когда-то любил? Это было невозможно представить. Вероятно, всё будет так, как сказал Селим: ему останется только затянуть струну на её прекрасной шее и бросить в Босфор.

Но Вильям знал, что как бы ему ни было больно, он должен её увидеть.

— Если мы объединимся, господин мой принц, что я должен буду сказать своим союзникам?

Селим усмехнулся.

— Хороший шиит — это мёртвый шиит.

— Но они мои союзники, — запротестовал Вильям.

— Они шииты. Разве ты просил их о помощи, Хоук-паша?

— Нет, мой господин.

— Они были навязаны тебе моим братом и его союзником, презренным шахом персидским. У тебя нет никаких обязательств перед ними.

— Их сорок тысяч человек...

— Сорок тысяч шиитов, Хоук-паша.

— Но идущих под моими знамёнами.

Селим скрипнул зубами.

— Ты человек чести, Хоук-паша, я это знаю. Отошли своих персидских союзников домой. Вели им передать шаху, что они маленькие люди и что, если он не отошлёт моего брата Ахмеда ко мне, я сам приду за ним и уничтожу его и его дохлых людишек.

— Господин мой, но это будет означать войну с шахом.

— Да, война! Это то, чего я хочу, Хоук-паша. Война — естественное состояние для мужчины. Я желаю войны со всем миром. Если ты пойдёшь со мной рука об руку, это должно стать и твоим желанием!

Вильям помнил о том, что сказал Джованне: этот год будет самым замечательным в истории османцев. Он оказался прав, сам ещё не осознавая этого до конца.

Мехмед Завоеватель возродился!

Кызлар-ага открыл дверь и низко поклонился.

— Моя дорогая, падишах идёт.

Эме полулежала на диване, играя с собачкой. От неожиданности она мгновенно выпрямилась и уставилась на евнуха.

— Идёт сюда?

Никогда ещё султан не посещал личных покоев наложниц.

— Он очень расстроен, — предупредил евнух.

Евнуха звали Али, он был другом Эме. Она знала его очень давно: целых восемнадцать лет. Он держал поднос с обрезками её ногтей и волос в тот незабываемый день, когда она впервые вошла в этот дворец. Он тогда был подчинённым, но семь лет назад после смерти своего предшественника занял место Кызлар-аги. Она думала, что на всей земле нет никого, кого бы она знала настолько хорошо и кто также хорошо знал бы её.

Теперь он пришёл приготовить её... Но к чему?

Эме не могла представить, что в её жизни возможны ещё какие-либо изменения после восемнадцати лет, проведённых в гареме, но понимала, что жизнь её всецело зависит от прихоти хозяина. Без сомнения, жизнь каждого человека в империи зависела от его прихоти, но наложницы в гареме более других ощущали взрывы его изменчивого темперамента.

Эме прекрасно помнила, как несколько лет назад из гарема исчезли несколько женщин. Никто не знал, куда они делись, и было нелепо предположить, что их просто выслали из султанского дворца. Как говорили в гареме: выход отсюда только один — смерть! До сих пор ни один султан не осмелился открыто уничтожить хоть одну наложницу.

Но вскоре после исчезновения этих женщин Константинополь наполнился слухами, принесёнными в гарем евнухами. Говорили, что рыбацкая лодка, ударившись о скалу, пошла ко дну у мыса, где находится дворец, и что, когда хозяин лодки с сыновьями нырнули, чтобы посмотреть, что ещё можно спасти, они натолкнулись на утопленниц, связанных друг с другом.

Эти наложницы были нежеланными. Такая судьба не угрожала одалискам, тем более самой любимой одалиске.

Эме и теперь отчётливо помнила, что произошло с ней в тот день, когда её впервые привели в спальные покои султана.

Кызлар-ага остался раздеть хозяина. Несмотря на всю оглушённость происходившим, Эме почувствовала отвращение при виде складок жира. Чувство страха поднималось в ней и достигло предела, когда Кызлар-ага был отпущен. Странно, но она находила какую-то поддержку в присутствии евнуха, который, вероятно, видел в ней только беззащитную плоть.

Затем Баязид раздел её и принялся ощупывать и изучать её тело... и наконец овладел ею. Это было её судьбой, и она должна была принять её.

Он был доволен!

— Ты исключительно хороша, — сказал он, справившись с учащённым дыханием. — С этого дня тебя будут звать «моя дорогая».

Когда он овладел ею сзади, колени её подогнулись, она лежала под ним, боясь задохнуться. Она хотела всего лишь выжить.

Понимание происходящего пришло для Эме — любимой наложницы — несколько позже. Её приводили к султану каждую ночь в течение двух недель. В это время она жила отдельно от других женщин, рядом с ней были только евнухи и служанки. Они рассказали ей, будто прошёл слух, что султан болен, потому что не требует другой женщины для своих утех. Слуги рассказали ей, что такой чести не удостаивалась ни одна из женщин во все века.

Эме так не думала. Настоящий ужас её положения только лишь приоткрывался ей. Наконец она осознала тот факт, что остаток жизни ей придётся провести в этих четырёх стенах... Она не могла преодолеть отчаяние, звала Вильяма, её приходилось связывать, чтобы она не наложила на себя руки.

Хотела ли она на самом деле, чтобы Вильям вернулся к ней? Ведь это верная смерть для него, а может быть, и для неё? Но не думать о нём, не молить о том, чтобы он вырвал её из гарема, было бы предательством её любви. Она хранила свою любовь, не думая о том, как сложится её дальнейшая жизнь.

Но после первого месяца, проведённого в гареме, и это стало затруднительно. Она забеременела.

Баязид был счастлив. Сыновья были уже взрослыми, его самого давно считали импотентом.

Теперь появилась новая причина не выпускать Эме из личных покоев. Матери Коркуда, Ахмеда и Селима быстро управятся с этим.

С рождением дочери память о Вильяме, казалось, несколько затуманилась. Когда Эме спрашивала о нём евнухов, ей говорили, что Вильям пропал в горах Тавра и его считают погибшим. Имя его никогда не произносилось на заседаниях дивана.

Такова была её судьба. Если Баязид и был разочарован, что Эме родила дочь, он всё-таки гордился тем, что он настоящий мужчина. Через год она вновь стала матерью. Вновь родилась девочка, и это успокоило её. Отпадал риск борьбы за будущее султанство, и не было угрозы жизни её ребёнку.

К этому времени отпала нужда в её заточении. Она продолжала жить в личных покоях, но ей дали свободу гарема. Это её радовало. Теперь она находилась в окружении других женщин и завоевала особую дружбу и покровительство султан-валиде Гульбехар — любимой жены Мехмеда Завоевателя. Гульбехар было всего четырнадцать, когда она родила Баязида, и теперь, когда султану исполнилось уже шестьдесят, ей было только семьдесят четыре. Это была замечательная женщина, и даже морщины не могли разрушить красоту, вскружившую когда-то голову Мехмеду.

Жизнь Эме стала такой спокойной, какой не была даже в юности. Баязид состарился, стал раздражителен и постоянно надоедал ворчанием. Ему не удавалось сделать её беременной, и он начал искать разнообразия. Теперь он обладал ею не более десяти раз в год, но даже эти редкие встречи были более регулярными, чем отношения с какой-либо другой наложницей.