Вильяма охватила тоска. В молодости он полагался на поддержку и совет двух сильных братьев и великого отца. Теперь никого не осталось, не осталось их талантов и знаний. Ему было пятьдесят, и он являлся последним Хоквудом, за исключением мальчика, ждущего около шатра.

Он достиг большого успеха в партизанской войне, но никогда не командовал армией в битве против противника, равного по силам или даже превосходящего.

И вдруг Вильям вспомнил, что Селим на десять лет моложе его и что он тоже не водил армию на поля сражений.

В проёме шатра появился Гарри Хоквуд.

— Армия султана приближается, дядя, — сказал он.

Рассветало.

— Барабанам бить, трубам играть, — приказал Вильям. Слуги помогли ему натянуть кирасу и обернуть тюрбан вокруг шлема. Он взял меч и пристегнул саблю.

Когда Вильям вышел из шатра, конь уже ждал его; колчан висел слева, лук справа. Хоквуд оседлал коня и отправился смотреть, как разворачиваются его войска: справа Ибрагим-паша командовал людьми из Сиваса и Трапезунда, Мустафа-паша занял позицию на прибрежной дороге, персы расположились слева. Янычары и горцы находились в центре. Эти отряды Вильям поведёт сам. Сипахи находились правее воинов Сиваса, они скрывались в лесу. Победа зависела от них — в самом начале битвы сипахи должны были уничтожить пушки. Натиск султанской армии будет сдерживать пехота, а атаку с флангов начнёт кавалерия.

Бросать кавалерию на нетронутые войска шло вразрез с правилами ведения войны. Но она будет атаковать с флангов, а пушки будут направлены прямо вперёд; их не сумеют так быстро повернуть, попытка сделать это несомненно разорвёт султанское войско.

— Помни, — сказал он Валиду, командовавшему всадниками. — Ты должен выполнить свою задачу. Долгую бомбардировку мы не вынесем.

— Я сделаю это, — пообещал Валид.

Закончив расстановку войск, Вильям появился перед своими людьми. Вместе с ним были Гарри и горнист. Они посмотрели на дорогу, повторяющую изгиб реки. Оттуда, примерно с расстояния в три мили, доносился топот марширующих ног, цокот копыт и грохот артиллерийских повозок. Однажды Вильям слышал такие звуки...

Вильям взглянул на Гарри, и тот улыбнулся в ответ. Мальчик не ведал страха.

В их поле зрения появились сипахи. За ними шли башибузуки, их позиции приходились прямо против центра армии Вильяма. Анатолийцы разделились на левую и правую стороны, сформировав два крыла. Несколько тысяч янычар, заметных по белым перьям, в шлемах, завершали шествие. Вильям не видел, что делают янычары, но знал, что прилаживают приклады к аркебузам.

Вильям также не видел пушки, но точно знал, что они находятся между янычарами и башибузуками.

Позади янычар шёл основной отряд сипахов, а потом ехали грузовые повозки.

Вильям установил, что в армии султана не менее сто двадцати тысяч человек.

Султанская армия медленно заняла позиции. И сразу забегали курьеры, доставляя приказы, инструкции, предписания. Наступала темнота. До утра сражение не начнётся...

Вильям нахмурился. Группа всадников прокладывала себе путь среди рядов наёмников, приветствовавших их криками «ура» и звоном оружия. Они двигались под зелёным османским флагом, развевавшимся на ветру, и личными знамёнами.

Вильям прищурил глаза, всматриваясь вдаль и пытаясь распознать некоторых воинов, но расстояние было слишком велико.

Всадники доехали до передних рядов башибузуков, которые издали приветственный клич. Восставшие откликнулись громким криком, после чего обе армии затихли, если не считать цокота копыт и шарканья ног. Двое всадников отделились от башибузуков и направились в чистое поле между двумя армиями. У одного из них был белый флаг.

Человек с флагом помчался вперёд. Подъехав к Вильяму на двадцать ярдов, он спросил:

— Тот ли ты, кто зовёт себя Хоук-пашой?

Перед Вильямом был мальчик даже помоложе Гарри. Лицо его было длинным и узким, без бороды и усов, губы — твёрдыми, лоб — высоким. Его лицо не выражало жестокость Мехмеда или его наследников, но в нём присутствовала смелость его великого деда.

— Да, это я, — ответил Вильям.

— Мой отец, принц Селим, хочет говорить с тобой.

Вильям понял, что перед ним единственный сын Селима — Сулейман. Он посмотрел мимо принца на одинокого всадника, который совершенно неподвижно сидел в седле.

— А вдруг это западня, дядя? — забеспокоился Гарри.

— Я поговорю с ним, — решительно сказал Вильям и направил коня вперёд.

Сулейман ехал впереди него до тех пор, пока они не достигли Селима.

— Возвращайся к армии, — сказал Селим сыну.

Сулейман не спеша направился к башибузукам.

Вильям взглянул на принца Селима и внезапно ощутил ту тревогу, которую ему уже приходилось испытывать.

Действительно ли он сын Баязида? Вильям не помнил завоевателя, но этот стройный всадник в кирасе с вплетённой золотой нитью оживил в его памяти все рассказы о Мехмеде. Узкие губы, немного опущенный нос и усы — всё это напоминало его деда. Без сомнения, его братья и отец той же породы. Но ни один из них не имел такого спокойного и твёрдого взгляда.

Вильям сразу понял, что перед ним истинный османец — единственный из живущих, за исключением, возможно, мальчика, который подъезжал теперь к султанской армии.

Селим изучал Вильяма с не меньшим интересом.

— Последний раз я видел тебя семнадцать лет назад, — сказал он. — Тебя принимал мой отец сразу после твоего возвращения из Италии.

— Я помню, господин мой принц.

— Это было до того, как с тобой так жестоко обошлись, Хоук-паша, — произнёс Селим, изучая его.

Вильям нахмурился, не зная, что и думать: враги так не говорят.

— Твой люди хорошо расположены, господин мои принц. — Вильям бросил взгляд на султанскую армию.

— Меня хорошо учили, Хоук-паша. Я сражался с твоим отцом.

— Тебе повезло, мой господин.

— Действительно. Я хочу, чтобы и тебе повезло, Хоук-паша. Ты поднял оружие против моего отца. Я могу объяснить это тем, что с тобой жестоко обошлись. Но ты воюешь за моего брата, труса и дурака. Неужели ты не понимаешь этого?

Вильям промолчал, что само по себе было ответом.

Селим указал на левый фланг восставшей армии:

— Ты также заключил союз с персами. Я уверен, ты знаешь, что они наши заклятые враги, которые для своей выгоды хотят нашего разлада. Разве тебе не ведомо, что они еретики, а это отвратительно в глазах Аллаха.

— Мы должны искать союзников, где только возможно, господин мой принц. В этих горах нет других людей, чтобы поднять армии против тебя.

— Почему против меня, Хоук-паша? Разве ты не понимаешь, что в твоей армии и моей достаточно подходящих людей, чтобы противостоять всему миру?

Вильям взглянул на него.

— Я прощу тебя, если ты встанешь под мои знамёна, — сказал Селим. — Более того, ты будешь командовать моей армией. У тебя громкое имя, Хоук-паша. Не позорь его и не втаптывай в грязь.

— Господин мой, я поклялся Ахмеду.

— Не совсем так, Хоук-паша. Мне сказали, ты поклялся истинному делу османцев. Разве не так?

Вильям посмотрел на него.

— Дело моего брата — неправедное дело, Хоук-паша, и ты это знаешь. Мой брат — человек порочный. Как только ты победишь — если удача улыбнётся тебе, — он снесёт тебе голову, потому что ты будешь слишком силён.

— Мой господин...

— А разве я не поступил бы точно так же? Но я не боюсь тебя, Хоук-паша, потому что я — воин. Более того, я знаю, что могу доверять тебе. Потому что имя твоё — Хоук. — Селим мрачно улыбнулся. — Я возвышу тебя так же, как мой дед когда-то возвысил твоего отца. Клянусь памятью Мехмеда...

Это клятва, которую он, конечно, сдержит. Селим был человеком, за которым должен пойти каждый, кто решил посвятить свою жизнь служению делу османцев. Он был единственным, за которым следовало, идти.

— Мой господин принц, я вне закона по прихоти твоего отца. Я не могу принять от него прощения, так как не совершил ничего, за что можно было бы просить прощения.