Вильям сжал её руку.

— С удовольствием, дорогая. Единственное, чего я хочу, это твоего счастья. У тебя есть время...

Вильям знал, что одержит верх уже тогда, когда через две недели они прибыли в Константинополь.

Гонец заранее сообщил султану об их приближении. В Адрианополе их встречали Джон Хоквуд и его новая жена.

Вильям был удивлён этому, поскольку Джон был уже женат на турчанке и имел от неё нескольких детей.

Эта женщина, двадцати с небольшим лет, была довольно высокая, с оливковой кожей, яркой внешностью и с копной коричнево-рыжих волос. Волосы были наиболее примечательной её чертой после глаз, тёмно-зелёных и выразительных.

На ней был чаршаф, но, как и Эме, она сняла его, когда они остались вчетвером.

— Это Джованна, — сообщил Джон брату.

— Итальянка? — вскрикнул Вильям. — Неужели это возможно?

Джованна, вспыхнув, поведала свою историю:

— Корабль, на котором мы плыли, был захвачен турецкими корсарами. Я была девственницей, и меня не стали насиловать, а, взяв в плен, продали на рынке в Константинополе. Здесь мне повезло, потому что твой брат, а не какой-нибудь паша, увидел меня и купил. — Она чуть заметно содрогнулась. — Он покупал меня как рабыню, но сделал женой.

Вильям и Эме с сочувствием смотрели на Джованну. Они понимали, что за этим простым рассказом скрывались и ужас внезапного нападения, и пребывание во власти раздирающих пальцев, проверяющих девственность, и страдания в плену, и стыд и мрачные предчувствия на рынке, когда её пристально изучали, а она не знала, кто из вожделеющих мужчин уведёт её в жизнь уединённого рабства.

Конечно, Джованна не знала, кем был Джон Хоквуд. Естественно, у неё не было желания отдаваться ему. Она также, должно быть, стонала от отвращения и считала себя самой несчастной женщиной. Но сейчас она сидела рядом с Джоном, гордая и исполненная достоинства. Эме, конечно, сделала из этого выводы.

Но было и ещё одно. Джованна гордилась тем, что родила мальчика. Ему уже был почти год, и звали его Гарри.

Разговор плавно перешёл к обсуждению последних новостей.

— Ты должен знать, что принц Джем мёртв, — начал Вильям.

— Мы слышали об этом. Говорят, он поперхнулся косточкой за обедом у Папы Римского.

— Его отравил сам Борджиа. Но... ты всё знаешь о его смерти?

— О да, Папа Александр потребовал от Порты твою голову.

— Что же ответил Баязид?

— Ничего, потому что к тому времени он знал о твоём приближении. Он желает выслушать твоё мнение.

— Меня будут проверять? — задумчиво спросил Вильям. — Лучше, конечно, скрыться, пока есть возможность. Но куда?

— Не обязательно. Нашего султана можно назвать человеком настроения. К тому же он — большой кутила и проводит больше времени в гареме, нежели в диване. Он доверил управлять империей везирам и военачальникам. Самый авторитетный для него — Хоук-паша. И в этом твоё спасение. Наш отец давно требовал твоего возвращения. Отношения с Римом очень напряжённые, а твоя стычка с Папой Римским может только подлить масла в огонь.

— Хорошо ли чувствует себя, отец? — поинтересовался Вильям.

— Ему уже за шестьдесят, — сказал Джон, — но могу поручиться, что он осилит даже тебя. Давай поспешим. И отец и падишах ждут нас.

Той ночью Эме попросила Вильяма остаться с ней.

— Наверное, теперь я стала понимать больше,— сказала она. — Твоя невестка — очень мужественная женщина. Я не уверена, что могла бы вынести то, что досталось на её долю.

— В тебе достаточно мужества, Эме, — уверил он.

— В этом можно убедиться только в момент испытания. Но я теперь поняла смысл твоих слов: если судьба протягивает руку, мы должны принять её без колебаний. Ты много лет назад решил стать моим мужем, я всегда уважала тебя. Теперь я научусь любить тебя.

Это было настоящее счастье. И даже больше. Вильям чувствовал почти с первого свидания, что Эме не чужды все земные желания, и это делало её даже более восхитительной, чем Маргариту. Ему хотелось петь от счастья, когда вдали показались стены Константинополя. Вильям хотел, чтобы Эме была так же горда жизнью, как он гордился её любовью.

Конечно, эти мощные стены, поднимающиеся на высоту шестьдесят футов над равниной, сторожевые башни, высившиеся над ними, и мириады флагов, трепещущих на ветру, не могли не восхищать. Поприветствовать сына Хоук-паши вышли множество солдат.

Внешний город по красоте не мог состязаться ни с Римом, ни с Парижем, потому что в нём ещё были слишком заметны следы штурма 1453 года. Но он был намного чище и к тому же лучше спланирован, чем любой западный город. Народ, высыпавший на улицы, выглядел пристойнее, чем в любой европейской столице.

Вильям знал, что Эме придёт в восторг от старого Византия — теперь здесь находился дворец султана, — увидев его новые дворцы и прекрасные сады...

К тому же Вильям предполагал, что на Эме произведёт впечатление великолепие османского двора. Несмотря на прекрасные одежды и изысканные манеры французской аристократии, Париж оставался грязным и неуютным городом, испорченным скупостью короля и чаще всего покрытым серой пеленой дождя. И хотя в Риме светило солнце, оно только подчёркивало упадок города.

Чувствовалось, что братьев Хоквудов поджидали. Отряд янычар в красно-голубом обмундировании был выстроен перед дворцом. На ветру развевались султаны из конского волоса, укреплённые на их головных уборах. Сипахи в бело-голубых мундирах замерли в сёдлах и стали похожи на шахматные фигурки из чёрного дерева. Эме, закутанную в чадру, проводили во дворец. В толпе придворных она заметила облачённых в белое имамов и муфтия — они считались прямыми потомками Пророка и носили зелёные тюрбаны.

Эме рассматривала мраморные полы, удивлённо поглядывала на евнухов, задирала голову, чтобы посмотреть на высокие потолки и драпировки на стенах, развевавшиеся порывами ветерка с Босфора. Она крепко держала за руку Джованну.

Эме ещё не совсем поняла, что её муж вхож в такое высокое общество.

Эме и Джованна остались во дворце. Джон вместе с Вильямом отправились внутрь Порты, где их ждали Баязид и его три сына. Все они были зрелыми мужчинами: Коркуд, на несколько лет младше Вильяма, Ахмед и самый младший Селим, которому уже перевалило за тридцать. Позади султана и везиров стоял Хоук-паша.

Вильям поклонился и сделал приветственный жест: рукой коснулся сначала груди, потом губ и, наконец, лба. Внезапно Вильяму стало не по себе, потому что он поймал пристальный взгляд султана, похожий на неподвижный взгляд змеи.

— Ты долго отсутствовал, юный Хоук, — заметил Баязид.

— Слишком долго, о падишах. Но ведь я выполнял возложенную тобой на меня миссию.

— Входила ли смерть моего брата в эту миссию?

— Это и было настоящей миссией, о падишах. Но, получив твои последние указания, я оставил свои намерения. К тому же Папа Римский без моего ведома приговорил принца к смерти.

— Ты не можешь доказать, что это правда.

Вильям посмотрел султану в глаза.

— Я сын Хоук-паши, мой господин. И никогда не лгу.

— Если твои преступления и будут прощены, то только потому, что Папа Римский не проявил себя моим другом, — проговорил Баязид.

Вильям поклонился, чувствуя, что напряжение спадает.

— Но объясни мне вот что, — продолжал Баязид, — разве мои инструкции разрешали тебе жениться во время исполнения миссии?

— Я не испросил твоего разрешения, о падишах. Но жена моя — женщина необыкновенной красоты и ума. Если бы ты увидел её, то понял бы мою вольность.

— Тогда я хотел бы увидеть её! — почти крикнул Баязид. — Я хочу взглянуть на её лицо!

Вильям снова напрягся и бросил взгляд на отца.

Хоук-паша выглядел очень расстроенным.

— Разве это возможно, господин мой?

— Но ведь женщина — иноверка! Она ведь не покрывает себя. Приведи её ко мне.

Хоук-паша быстро кивнул. Джон вышел во двор, чтобы через несколько минут привести с собой Эме. Если она и была встревожена то не подавала виду.