Хоквуд закрыл за собой двери и эскортировал Цезаря через зал для приёмов. Они шли плечом к плечу; лезвие кинжала, прижатое к епископу, прикрывали широкие складки рукава камзола Вильяма. Вильяма знали как друга Папы Александра и частого посетителя, поэтому ни один из охранников не задавал вопросов, когда они покидали Ватикан и выбирались в Рим.

Было очень поздно, на улице попадались только редкие прохожие. Вскоре они очутились в доме у Вильяма. Эме и Хусейн удивлённо уставились на Цезаря Борджиа.

— Боже мой! — выдохнула Эме. — Что ты наделал?

Вильям держал кинжал у горла Цезаря до тех пор, пока все вещи не были упакованы.

— Ты не убьёшь меня, — молил молодой епископ. — Я не отступил от своей части сделки. — Его испуг был почти забавным.

— Ты, возможно, вполне заслужил смерть, мои господин, — проговорил Вильям. — Но ты мне нужен, чтобы пройти мимо охранников. Этот дом будет первым, который проверит твой отец.

— В таком случае мне следует остаться, — объявил Хусейн. — Если дом будет заперт и защищён, Борджиа посчитает, что его сын всё ещё внутри, и его люди потратят драгоценное время, пытаясь попасть внутрь. Время, которое у тебя уйдёт на дорогу.

— А когда они ворвутся, то убьют тебя, старина, — сказал Вильям. — Я не пойду на это.

— Прими моё уважение, юный Хоук, но ведь я не твой слуга. Я слуга Хоук-паши, посланный присмотреть за тобой. Я сослужу хорошую службу, если умру, но верну ему младшего сына.

Они смотрели друг на друга. Вильям услышал, как Эме затаила дыхание.

— Теперь ступай, юный Хоук. Расскажи обо мне хозяину и передай ему, что я с честью выполнил его наказ. Ступай!

Переубедить Хусейна было невозможно. Вильям понимал, на чём основывалось его решение: если бы его убили, это стало бы позором не только для Хусейна, но и для всех его потомков, сотого верный слуга не мог допустить.

Таким образом, несмотря на то, что он мог остаться и сражаться вместе с Хусейном и отправил бы всех Борджиа вместе с собой в ад, Вильям выехал из Рима около трёх часов ночи. Его сопровождали Цезарь, Эме и её перепуганная служанка.

Охрана пропускала путников сразу, как только епископ открывал лицо, и таким образом продолжалось до утра. Вильям теперь не видел смысла в удержании Борджиа, но, однако, епископ мог понадобиться в следующем городе. Цезарю было приказано спешиться, и далее он должен был идти пешком.

— Клянусь Богом, ты пострадаешь за это, Хоквуд.

— Я не сомневаюсь в этом, но во всяком случае я останусь живым, — ответил Вильям. — А у тебя будет компания для прогулки. — Он заставил служанку слезть с коня. Таким образом она могла доказать свою преданность, потому что теперь находилась под подозрением, а Вильям получал двух свободных лошадей.

Он обернулся к Эме и сказал:

— Теперь нам надо спешить.

Неделю спустя они пересекли Апеннины, и Вильям, как и намеревался, изменил маршрут. Вместо Венеции, самого естественного убежища, они направились в Равенну. Это означало, что они всё ещё оставались на территории, подвластной Папе Римскому. В Равенне им нужно будет найти какое-нибудь судно и чем скорее, тем лучше пересечь Адриатическое море.

Потребовалось две недели, чтобы доехать до Равенны, и это было намного быстрее, чем в прошлый раз. Теперь Вильям знал, где скрывается опасность. Он помнил место, где бандиты скорее всего могут устроить засаду. В городе Вильям мог чувствовать себя в безопасности, потому что у него были не только паспорта, но и сопроводительный документ, подписанный самим Папой Александром. При необходимости можно было поменять лошадей, объяснив, что он выполняет срочное поручение самого Папы Римского. Вильяму казалось, что ночь лучше проводить в горах или лесу, чтобы в любой момент можно было вскочить в седло.

Его единственной тревогой была Эме. Временами она казалась выбившейся из сил, но несмотря на это продолжала идти. Не было никакой возможности обсудить то, что случилось, но после своего тогдашнего испуга она не проявляла сопротивления. Её волосы начали отрастать, и она снова обещала быть такой же красивой, какой была всегда.

Вильям давно понял, что Родриго Борджиа не был истинно верующим человеком. Но мысль о том, что человек, показавшийся ему таким благородным и щедрым, решил избавиться от него только потому, что он был больше не нужен, ужасала Вильяма. И такой человек был духовным лидером всего христианского мира...

Вильям всё время обдумывал маршрут их бегства. Невыносимо было даже представить, что Борджиа может их схватить. Вильям понимал, что опережает папских преследователей только на день, поэтому, прибыв в Равенну, они сразу направились в бухту и наняли маленькое судно, чтобы переправиться через Адриатическое море. У него всё ещё были те самые золотые, но его мощная фигура и обнажённый меч ни у кого не вызывали желания нападать на него с целью убийства или грабежа.

К счастью, погода была хорошей, и через два дня они прибыли в венецианский город на далматинском берегу. Там они купили лошадей и направились вглубь территории, контролируемой турками. Через несколько часов их обнаружил дозор сипахов. Вильям и Эме были спасены.

Им предстоял всё ещё длинный путь до Константинополя, но теперь они могли передохнуть.

У Вильяма было хорошее настроение, потому что он считал, что его миссия полностью выполнена. Но оставались сложности в отношениях с Эме. Он выполнял своё обещание не искать близости с ней до тех пор, пока она сама не захочет этого. Но по воле обстоятельств они оказались оторванными от всего мира, и эта ситуация радовала Вильяма. Он много думал об Эме, когда они мчались по Италии. Её поведение изменилось с той ночи, когда они выехали, из Рима. Эме была потрясена, открыв для себя истинное лицо Борджиа. Вера её была поколеблена, все принципы, в которых она была воспитана, были разорваны в клочья. К тому же Эме осознала, что Вильям, сколько бы она ни сожалела о её насильственном замужестве, был теперь её единственным другом в этом мире.

Именно из этой дружбы, думал Вильям, может вырасти любовь. Именно эту дружбу, насколько бы сила желания плоти ни поднималась в нём каждый раз, когда он смотрел на Эме, Вильям положил в основу всех его надежд на будущее.

Во время путешествия в горах Вильям вёл себя скорее как брат, а не муж. Он показывал Эме наиболее значимые достопримечательности и объяснял их историю, знакомил её с мусульманскими обычаями, угощал мусульманской едой. Он купил ей чаршаф и чадру и научил, как закрывать себя.

Всё это было Эме в новинку.

— Эме, ты не обязана носить чаршаф в доме или даже на людях, если не пожелаешь этого, — сказал Вильям. — Мы, Хоквуды, почти во всём остаёмся франками. У нас, например, нет гарема.

— А может, лучше завести его? — предложила Эме. — Поверь мне, господин, я вижу желание в твоих глазах каждый раз, когда ты смотришь на меня. Мне горько видеть тебя неудовлетворённым.

— Но ты не должна терять надежду, что сможешь удовлетворить мои желания, моя дорогая. Именно это и есть величайшее счастье, какое только возможно представить.

Эме вздрогнула и отвела взгляд.

— Я не знаю. Я больше не знаю, что правильно, а что нет. Я отдала себя Христу и была довольна своей участью. Теперь...

— Христос, конечно, простит тебя, Эме. Потому что он знает всё. Он знает, что тебя заставили сделать то, что ты сделала, и простит тебя. Но больше всего, я уверен, Христос не любит напрасно потраченную жизнь. Ты теперь замужняя женщина и должна быть ей. Если ты не испытаешь радость рождения детей, благословляя имя Его, то это будет, конечно, большим грехом, чем любой другой, который ты была вынуждена совершить. И конечно, суждение Господа будет основано на том, как принимаем мы то, что даётся нам в жизни... и как применяем данное нам для пользы своей и человечества.

Эме слушала его как обычно серьёзно и наконец ответила:

— Я не сомневаюсь, что в твоих словах сокрыта истина, господин. Я прошу дать мне время. Я вижу твоё отношение ко мне и по-прежнему ценю тебя. Нет никого в мире, кроме тебя, с кем я могла бы жить. Я понимаю, что нет в мире человека, который относился бы ко мне с такой любовью. Позволь мне немного успокоиться, привыкнуть к такому повороту моей жизни.