— Ваше величество, если бы я мог поверить, что...

— Ты боишься, что твой султан — глупец? — Людовик усмехнулся. — В любом случае подумай об этом выходе. По меньшей мере здесь ты будешь в безопасности. Я поговорю с тобой ещё, Хоквуд. Меня освежает твоя компания. Кроме того, ты сможешь научить моих маршалов артиллерийской премудрости.

Письма были написаны, запечатаны королём и отправлены с особым посланником. Оставалось только ждать и молиться. Вильям подсчитал, что вряд ли получит ответ до Нового года. Если вообще когда-нибудь получит его...

Вильям также понимал, что теперь он, не меньше чем Джем, стал пленником короля. Людовик мог бы рассматривать союз с Османской империей полезным в борьбе с Габсбургами, и к тому же у него не было оснований бояться вражды с Баязидом, поскольку Париж был отдалён от Константинополя тысячами миль.

Вильям не знал, как вести себя в нынешней ситуации. Ему дозволяли наблюдать Джема, прогуливающегося в сопровождении охранников в одном из дворцовых монастырей, но ему не разрешали приближаться к нему. Он побаивался даже мысли о том, что можно скользнуть вниз по стене и уничтожить убийцу его семьи прежде, чем он сам будет сражён охраной.. То, что охранники мгновенно убьют его, было очевидно. Не знал он также, чем это самоубийство поможет делу. Людовик просто скроет смерть Джема От внешнего мира. Он будет вести переговоры, проинформировав Баязида, что его посол погиб в результате несчастного случая.

Если Баязид собирается уничтожить Хоквудов, он сделает это в любом случае. Таким образом, будущее их семьи зависело от того, каким человеком — умным или глупым, готовым уничтожить своего генерала из-за обычной злости — проявит себя султан. Вильяму было неприятно, что он не в силах повлиять на ситуацию. Таким образом, он пришёл к мысли, что может забыть о своём горе и плохих предчувствиях и вкушать радости жизни, наслаждаясь сегодняшним днём.

Сделать это было несложно. Вильяму нравилось, что король благоволит к нему, хотя он и понимал, что это увлечение напоминает любовь ребёнка к новой игрушке. Людовик, конечно, не был ребёнком, наоборот, Вильям никогда не видел более хитроумного и грубого человека. Внимание Людовика к мелочам было удивительно и невероятно для монарха. Он докапывался до самых тайных сторон жизни его королевства и людей и накапливал сведения о них. Все они аккуратно записывались и хранились. Частенько Людовик хвастался, что при необходимости может привлечь к суду любого из его дворян за измену, даже если их необдуманные слова или дела были эхом двадцатилетней давности.

Людовик был невообразимо скупым, и Вильяму, привыкшему к расточительству султанов, это казалось странным. Король никогда не пошлёт пятьдесят лучников на задание, если хватит сорока девяти — лучше он сэкономит деньги на выплате одному человеку.

Скупость короля, однако, не означала, что он не любил роскошь и зрелища, просто он стремился к тому, чтобы всё это оплачивалось придворными. Мужчины и женщины, наполнявшие его двор, носили великолепные шелка и сатины; балы и зрелища Вильям находил захватывающе прекрасными.

Одним из развлечений здесь считался выезд на охоту. Весь двор, и дамы в том числе, седлали лошадей и углублялись в леса к северу от города. В них не водились львы и волки, но олени и кабаны придавали пикантность этому развлечению. Вильям, одетый по парижской моде в облегающие панталоны и камзол, пустился вместе с ними; его шляпу украшало перо.

Людовик быстро старел и знал, что тяжёлая болезнь даёт ему небольшой срок для наслаждений. Он уже не мог сам выезжать на охоту, но всё ещё любил наблюдать это зрелище и часто отправлялся вслед за всадниками в тряской, неудобной карете.

Особое удовольствие Людовик находил в том, что окружал себя молодёжью, силой и, по возможности, красотой. Во время взлётов и падений своей извилистой жизни, в основном проведённой в открытом мятеже против собственного отца, он предавал или был предан почти всеми аристократами в королевстве. С течением времени он их всех поприжал, но знал, что многие ненавидят и боятся его, и поэтому подозревал всех.

В его совете заседали не дворяне, а торговцы и юристы Парижа, люди, которым он доверял с тех пор, как понял, что их преуспевание полностью зависит от него.

Таким образом, Вильям Хоквуд, высокий, сильный, красивый чужестранец, полностью зависящий от благосклонности короля, был определён в фавориты самой судьбой. И вскоре Вильям понял это сам. Людовик никогда не тратил лишнего су на свою одежду, хотя и считался модником, но он приказал своим портным разодеть молодого гостя по самой последней моде; это влетело королю в копеечку. Вильяму дали лучших лошадей, лучшие сабли, самые знатные дамы королевства обучали его танцевать, говорить по-французски, вести лёгкий флирт.

Это было восхитительным занятием. Никогда в своей жизни Вильям не дотрагивался до посторонней женщины — в мусульманском мире мужчины имеют дело только с жёнами и наложницами. В Париже он должен был держать руку танцующей с ним партнёрши, улыбаться ей, смотреть, если осмелится, в декольте — она была бы обижена, если бы он не сделал этого — и даже держать в объятиях, когда они кружились в танце. И всегда с ним танцевали или чужие жёны, или девственницы.

Вильям стал любимцем дам, особенно после того, когда улучшился его французский. Его подчёркнуто не любили мужчины, по меньшей мере придворные. Они считали нового фаворита короля турком, варваром и выскочкой. Вильям вскоре понял, что благоволение короля встало между ним и придворными; к тому же король не разрешил Вильяму участвовать в турнирах, где рыцари в полном вооружении боролись друг с другом.

Мотив отказа короля был прост. Вильям ничего не знал о правилах этих поединков, а если бы его ранили или даже убили... смерть иностранного посла — очень щекотливое дело. Вильям сожалел, что ему не дозволено испытать оружие, но у него не было сомнений, что он лучший наездник, чем любой французский рыцарь, и вскоре овладеет искусством ношения доспехов. Всё же идея сражения в таком весе и таком состязании — рыцарей приходилось поднимать с земли и сажать в сёдла краном, а если они падали, то могли лежать, как выброшенные на берег киты, даже не в состоянии двигаться — была смешной и казалась лишней тратой времени. Невозможно придумать доспехи, которые защитили бы от артиллерийского снаряда.

Это последнее обстоятельство было очевидной причиной дружбы короля. Вильяму показали, чем вооружена французская армия, его пригласили дать уроки мастерства канонирам и дать советы по модернизации пушек. К этому он был готов. Так же, как и Людовик, он находил французскую армию очень слабой, её шансы достойно сразиться с турками на поле боя были невелики. Равноценно он был готов принять заявление короля, что военные действия между Англией и Францией закончены. Французская артиллерия была гораздо слабее той, которой командовал его отец. Таким образом, Вильям охотно инструктировал канониров в тактике и манёврах, особенно уделяя внимание сосредоточению в ударную группу. Как и все европейские артиллерии, французы располагали пушку перед каждой бригадой вместо того, чтобы сконцентрировать огонь в одном месте — Энтони Хоквуд понял это по опыту осады Константинополя.

Нет необходимости говорить, что ценные советы Вильяма и восхищение Людовика его доблестью вряд ли сблизили его с французской аристократией, которая не одобряла артиллерию вообще. Противостояние знати возглавила старшая дочь короля Анна. Анна — одна из немногих женщин при французском дворе — не приняла этой любви с Востока. И делала она это очень недвусмысленно. Она, конечно, никогда не унаследовала бы трон по Салическому закону[59], но беспокойство вызывало её влияние на наследника Карла, болезненного и уродливого мальчика двенадцати лет, низкие умственные способности которого позволяли им легко манипулировать. Скорее всего Карл мог стать следующим королём Франции, и его враждебность нельзя было игнорировать.