Султан был мёртв. Никто в Константинополе и никто во всех владениях, подвластных османцам, не мог осознать весь ужас случившегося.
Без сомнения, в Риме его святейшество Папа Сикст IV отслужит Те Deum и отпразднует смерть дьявола.
Для Энтони Хоквуда это было труднее, чем для кого-либо. Иногда он думал, что жизнь его по-настоящему началась только тогда, когда он тридцать лет назад увидел лёгкую юношескую фигуру Мехмеда II. Мехмед стал его судьбой. Султан настоял на его обрезании, дал ему обеих жён, назначил командующим армией.
Вместе они завоёвывали мир. Захват Константинополя был только первым шагом. С Хоук-пашой, командующим артиллерией, Мехмед вступил тогда на путь, шагая по которому он получил прозвище Завоеватель. Только Белград, который мужественно отстоял стареющий Хуньяди и остров Родос, героически защищённый рыцарями Святого Иоанна[50], сумели противостоять его армии. Вся Сербия, за исключением Белого города, оказалась под османским игом, Морея[51] была опустошена, побережье Чёрного моря и Трапезундская империя[52] были захвачены, Босния и Герцеговина пали.
Ценой этих постоянных агрессии стала вражда с Венецией, нейтралитет которой был так необходим в походе на Константинополь. Венецианцев беспокоило расширение власти османцев, они были рассержены турецким вмешательством в их прибыльную левантийскую торговлю.
Венецианцы всегда доводят дело до конца. Разбить турок раз и навсегда стало для них делом чести. Получив поддержку Папы Римского, они стали собирать крестовый поход против антихриста Кровопийцы. Венецианцы направили посланников в далёкую Персию, чтобы призвать к оружию Узун Хасана, правителя племени аккоюнлу. Он был шиитом и ненавидел ортодоксальных суннитов, а турки как раз были последователями этого направления в исламе.
Мехмед разбил их всех. Так называемый крестовый поход был рассеян, венецианцев, атакованных турецким флотом в их собственной лагуне, заставили платить дань; два года назад великая армия Хасана была разбита в сражении при Отлук-Вели, в верхнем течении Евфрата. Мехмеду подчинялись все территории от Италии до Тавра, он становился хозяином всего, на что падал его взгляд. И, конечно, его ждали ещё годы завоеваний, потому что он был не стар. Всего лишь месяц назад он послал курьеров оповестить янычар, анатолийцев, сипахов, башибузуков о начале нового похода на персов-шиитов, чтобы покончить с еретиками навсегда.
Через два дня после этого султан умер.
Энтони Хоквуд был допущен к умирающему султану, поскольку являлся его ближайшим другом. Теперь он переправлялся через Золотой Рог из дома в Галате, чтобы увидеть нового султана — Баязида. Как и его отец, Баязид был вторым султаном, носившим это имя. Предыдущего Баязида прозвали Громовержцем, он считался величайшим воином в мире, пока его не разбил Хромой Тимур.
Те, кто поднялся под величием династии Османов, как, например, Энтони Хоквуд, страстно надеялись, что этот молодой человек тридцати четырёх лет будет в большей степени достоин славы своего отца, чем тёзки[53]. Мехмед себя никак не называл, он считал, что прозвища должны давать те, кто боится его, но показал себя величайшим воином своего времени.
Баязид мог гордиться не только завоеваниями своего отца. Мехмед был первым османским эмиром, назвавшим себя султаном. Этот титул использовался в Коране. Считалось, что человек, наделённый им, обладает верховной, духовной и светской властью. Через несколько столетий таким титулом стали называть себя и политические лидеры, как бы утверждая, что власть наделённого этим титулом одобрена Богом. Первым султаном был Махмуд Газневи[54].
Халифы[55] Багдада награждали этим титулом выдающихся мусульманских правителей, пытаясь таким образом поддержать их ослабевающую власть. У предшественников османцев, родственных им сельджуков, первых успешно воевавших с византийцами, тоже были султаны. Но не халиф даровал этот титул эмиру Мехмеду II: он сам объявил себя султаном и своими победами заставил мир признать это.
Теперь, по праву наследия, этот титул принадлежал его сыну.
Мехмед был не только воином. Конечно, он проводил много времени в военных походах и постиг многое, что было необходимо для этого. Но он не думал, что умрёт так скоро...
Возможно, он оставил слишком много незавершённых дел. Мехмед мечтал перестроить Константинополь, но так и не осуществил этого. Когда Энтони Хоквуд и его сыновья сошли с переправы и вошли в ворота, они увидели, что стены основательно восстановлены после артиллерийского штурма 28-летней давности, но большие участки города всё ещё были в руинах.
В стороне от развалин памятник Константину Великому всё ещё подпирал небеса как последнее напоминание о непокорённых христианах. Мехмед уважал память известных людей и противостоял назойливым просьбам имамов снести эту статую.
Все постройки султана были основательными. Дворец Палеологов из мрачного сооружения, состоявшего из острых углов и тёмных комнат, был преображён в великолепное здание, помещения которого были наполнены воздухом и умиротворяющим журчанием воды. Со стен исчезли многочисленные мрачные иконы. Их убрали не только потому, что воспроизведение человеческого лица противоречило мусульманским законам, но и оттого, что они вносили дисгармонию в ощущение красоты. На месте Девы Марии и младенца были теперь светлые шёлковые драпировки.
Советники Мехмеда во всём подражали своему хозяину. Дворец Хоквудов в Галате был копией дворца султана или, как его называли, сераля.
По мусульманской традиции, которую Мехмед сохранил и оберегал, о состоятельности и власти людей судили по красоте их жён и количеству наложниц. Только в этом одном Энтони Хоквуд не превосходил других.
Мехмед мечтал превратить Константинополь в чисто мусульманский город. Но турки от природы не были городскими жителями. И если военачальники Мехмеда последовали за ним в Константинополь и попытались там обустроить свои дома, то простые воины — большинство султанской армии — предпочли вернуться к своим наделам. Турки не были ни служащими, ни купцами; они считали себя степными кочевниками и придерживались мнения, что место настоящего мужчины в седле.
Таким образом, Мехмед завладел городом призраков. Тысячи греков, генуэзцев и других христиан были собраны на рыночных площадях в ожидании решения своей судьбы. Выбор был небольшой: казнь или рабство.
Но Завоеватель был человеком мысли и дела. Он не собирался наблюдать, как умирает эта жемчужина, вырванная им из христианского мира. Константинополь нуждался в людях. Нужны были служащие и торговцы, предприниматели и ремесленники, которые бы сохранили славу величайшего города. Что изменится, если ими станут чужеземцы, которые лишь несколько месяцев назад были его злейшими врагами.
Мехмед предложил пленникам свободу, если они останутся жить в Константинополе и будут продолжать вести торговлю. Более того, он нашёл патриарха Геннадия, прятавшегося в монастыре, и восстановил его в правах. Завоеватель не собирался насильно обращать греков в единственно истинную религию, но он понимал, что каждому человеку необходима вера. Геннадию разрешили проповедовать своим прихожанам и отпускать им грехи, что он и делал при Палеологах.
Геннадий был не меньшим прагматиком, чем его новый господин. Он не видел причины играть роль мученика, когда на него возложили выполнение христианских обязанностей, хотя и варварской ценой. Он закроет глаза и не увидит знамён с полумесяцем, не услышит мерного шага янычар, не заметит летящих плащей сипахов. И Константинополь покажется ему опять византийским городом.
Только собор Святой Софии был теперь не доступен грекам.
