Султан взрастил Вильяма Хоквуда и своего младшего сына Джема почти как братьев. Но Вильям не был допущен к молитве, и было понятно, что и его сыновья будут христианами, независимо от того, кто станет их матерью. И если Вильям по примеру своего отца выбрал франкский образ жизни с единственной женщиной — это его личное дело.

Вильям Хоквуд всё принимал как должное. Его заботило только его предназначение в этой жизни — быть младшим, сыном Хоук-паши. С детских лет он знал, что он и его семья — отступники, которым предопределено не только жить, но и завоёвывать славу и счастье в земле варваров и, более того, возглавлять турок в сражениях против христиан. Он с детства знал, что его судьба — стать воином, командующим артиллерией, как и его предки. Несмотря на это Вильям никогда ещё не стрелял в порыве гнева, но знал, что его отец был грозным воином, и поэтому гордился им. Довольно часто можно было услышать прозвище султана в молодости Кровопийца, но теперь Мехмед предпочитал быть известным как Завоеватель. И всё же Вильям не испытывал к нему страха, потому что был сыном Хоук-паши. Он гордился тем, что служит величайшему монарху в мире.

Вильям Хоквуд хорошо знал, что любимчик султана — принц Джем — был настоящим трусом да к тому же и порочным человеком. Наказание — родиться тем, кто должен ему служить. Джем, конечно, доверял своему английскому другу и с каждым годом, казалось, всё больше и больше. Когда Джем стал командовать гарнизоном Брусы, Вильям должен был сопровождать его как командующий артиллерией. Энтони Хоквуд был величайшим артиллеристом в мире, его сыновья следовали его примеру.

На этом поприще можно было сделать карьеру. Пусть даже польстить придётся — это тоже необходимо тем, кто служит. Вильям был уверен, что Джем не станет султаном до тех пор, пока жив его старший брат Баязид. Но даже унаследование Баязидом меча Османа казалось ещё далёким будущим. Султану едва исполнилось пятьдесят, он был как всегда властен и силён как телом, так и умом.

Между тем можно было пользоваться преимуществами независимости.

Приютившаяся у подножия горы Улудаг, Бруса была одним из самых замечательных мест на земле. Здесь только один звук, ещё более спокойный, состязался со вздохами ветра — журчание воды.

И даже холодные зимы нельзя было назвать неприятными. Сразу после снегопада выглядывало солнце, и взору представали картины необычайной красоты. Летом климат бывал превосходным. На горном плато за городом можно было охотиться, там же Вильям и Джем тренировали свои войска, которые включали и отряд янычар.

Бруса была центральной точкой Османской империи. Константинополь мог восстать из пепла и стать величайшим городом, каким он был и прежде. Бруса же хранила могилы предков Джема. И, без сомнения, это только дело времени, здесь будет находиться и его могила.

Этот город находился вдалеке от неспокойных границ империи и интриг Порты[49] — так назвали османский двор из-за привычки султана принимать иностранных послов на галерее своего дворца.

В этом городе турки выставляли произведения искусства: керамические изделия и вышивку по шёлку. Здесь можно было быть счастливым и толстым, охотиться и развлекаться, заниматься любовью с желанной женщиной и радоваться возрастающей силе и энергии детей. И делать это так долго, пока всё остаётся на своих местах.

Всадник посерел от усталости и страха. Он гнал изнурённого коня по булыжникам, искры летели из-под копыт. Люди выскакивали из домов, чтобы посмотреть на него и обсудить, какую новость он мог принести. Плохие вести, надо думать, уж слишком он спешит.

— Видно, случилась беда, — перешёптывались люди. — Может, янычары разбиты?

— Трудно такое представить!

Никто даже не мог предположить, какую весть на самом деле вёз гонец.

Принц Джем уставился на него в оцепенении.

— Завоеватель мёртв? — прошептал он. — Как это могло случиться?

— Яд, — прорычал Омар-паша, командир гарнизона.

— На самом деле яд? — спросил Вильям Хоквуд.

— По-видимому, нет, мой господин, — сказал гонец. — Падишах внезапно упал, жалуясь на сильную боль, а потом умер. Господин мой принц, твой брат, султан Баязид, приказывает тебе явиться в Константинополь.

— Снести голову этому человеку, — приказал Джем.

— Господин мой принц, — запротестовал Вильям.

— Снести ему голову! — кричал Джем. — Возьмите его голову.

Гонец поспешил из покоев. Он даже не протестовал и вряд ли надеялся на другой исход своей судьбы.

— Султан Баязид... — рычал Джем, усаживаясь на диван, с которого поднялся, чтобы выслушать известие. — По какому праву он провозгласил себя султаном?

— По праву рождения, — решился Вильям. — Он ведь старший сын.

— Если бы отец был жив, он выбрал бы меня, — рявкнул Джем.

— Я не сомневаюсь в этом, мой господин. Но кто осмелится перечить воле Аллаха?

— Ха! Я не согласен с этим. Баязид, должно быть, держит меня за дурака. Ехать в Константинополь? Я с таким же успехом могу перерезать себе горло.

— Но тебя приглашает султан, — вступил Омар-паша.

— Меня приглашает мой брат, который объявил себя султаном, — заявил Джем. — Он приглашает меня на казнь.

— Ты не знаешь этого, — сказал Вильям.

— Разве мой отец не убил всех своих братьев? Разве он не оправдал свои поступки словами из Корана? Баязид ненавидит меня за то, что я любил отца. Я не пойду смиренно, как овца на заклание.

— Но если ты бросишь вызов султану, мой господин, — сказал Омар-паша, — ты будешь считаться мятежником.

— Скорее всего, падишах пошлёт армию против тебя, — предположил Вильям.

— У нас есть собственная армия! У меня есть два отличных генерала! — Он по очереди посмотрел на них. — Кроме того, у меня есть план, который ослабит смелость Баязида. У него всегда была кишка тонка для войны. Я предложу ему разделить империю. Пусть оставит себе Европу и даже Константинополь, а у меня будут Азия и Бруса. — С улыбкой он откинулся назад.

Омар-паша и Вильям переглянулись. То, что кто-то из династии Османов согласится разделить империю, было равноценно предположению, что однажды на землю падут небеса. Восстание против султана могло повлечь за собой только смерть. Вильям оказался в ещё более трудном положении, чем Омар-паша.

— Прими моё почтение, мой господин, — начал он, — если Баязид отклонит твоё предложение и пошлёт армию против тебя, она скорее всего будет возглавлена моим отцом и братьями. Поэтому я прошу твоего позволения удалиться.

— Я не разрешаю тебе этого, юный Хоук. Ты будешь командовать артиллерией.

— Но, мой господин...

— А насчёт противостояния родственникам... Если Баязид такой глупец и отклонит моё предложение, то мне тоже придётся противостоять собственному брату.

Вильям сначала хотел что-то возразить, но потом передумал. Джем сделал свой выбор. Наверное, это единственно возможный для него выход. Но для Вильяма Хоквуда...

Джем нахмурился и приказал:

— Ты будешь стрелять их моих орудий, юный Хоук. Выброси из головы любую мысль о том, что мне можно перечить. Ты будешь стрелять из моих орудий, или тебе придётся увидеть, как умирают твои жена и дети. Думай об этом всё время.

Над Золотым Рогом и Босфором плыли заунывные звуки.

Энтони Хоквуд вспомнил, как шестнадцатилетним мальчишкой, приехав в Константинополь с отцом, мечтавшим о военной славе, он услышал звон колоколов Святой Софии. Генуэзский карак медленно рассекал течение, несущее воды Чёрного моря в Мраморное под аккомпанемент колокольного звона, оповещавшего весь мир, что войско христиан, возглавляемое Яношем Хуньяди, уничтожено.

Эти колокола уже давно молчали. Собор Святой Софии по приказанию султана превратили в мечеть.

У мусульман не было колоколов. В этот день воздух наполнился звуками цимбал и тамбуринов, которые оплакивали султана вот уже целый месяц. Без сомнения, экипаж любого судна, подходившего к городу с Мраморного моря, сразу понимал, что случилось несчастье.