Каждый уходящий день дарил надежды на то, что город будет удержан и что вскоре прибудет помощь. В тот день, когда её отец был разорван на части своим собственным чудовищем, появилась надежда на спасение. С тех пор все атаки турок отбивались, все были уверены, что нападение будет отражаться и впредь.

Все уповали на то, что генуэзский флот всё-таки придёт на помощь...

Когда три дня назад стало очевидно, что турки готовятся к ещё более отчаянному штурму, столица была наполнена духом спокойной решимости. Император созвал верующих в церковь, чтобы сообщить о своей уверенности в прекрасном будущем города.

Собор был набит до отказа, огромная толпа собралась и перед ним. Казалось, что жители Константинополя, отбросив на время свои высокомерные разногласия и забыв о личных распрях, верят в то, что их город выстоит по воле Бога, и объединяются в едином решении бороться за своё право на жизнь.

Прошлой ночью, перед тем как заснуть, Кэтрин была настроена весьма оптимистично. Уже не имело значения, что положение в городе было тяжёлым, что трупы валялись на улице, а ломоть хлеба стало невозможно достать...

Благодаря огромным водохранилищам вода в Константинополе была в достатке. Если турки решились бы ещё на один штурм, люди Византия отразили бы его. В этом они были уверены.

Лёжа в своей комнате, Кэтрин накрылась подушкой, пытаясь заглушить грохот боя. Она ждала того момента, когда кто-нибудь придёт и скажет ей, что турки вновь отбиты и отступают.

Но теперь...

Кэтрин встала с кровати, наскоро оделась и посмотрела на мужа, стоящего в дверях. Оружие Василия Нотараса было в крови, он потерял шлем; волосы, его были всклочены. Он молча смотрел на жену.

— Василий, — прошептала Кэтрин. — Что случилось?

— Мы проиграли.

— Проиграли? — Её голос стал на октаву выше. — Как это возможно?

Плечи Василия опустились, он тихо сказал:

— Джустиниани ранен, его люди настояли, чтобы перенести его в безопасное место. Император молил его остаться на позиции, потому что даже раненый он мог быть полезен. В этот момент несколько турок ворвались в город через открытую калитку. Их было всего ничего, но они захватили башню и повесили там турецкий флаг. Император, увидев это, спрыгнул со стены в самую гущу янычар и сражался с ними до тех пор, пока не был сбит с ног. Я видел, как всё это случилось...

Кэтрин слушала. Щемящему чувству страха не дал разрастись в ней какой-то новый звук, донёсшийся с улицы. Это гремела победная песня ликования. Она увидела, что сжимает руками грудь, и почувствовала сильную боль.

— Быстро, — сказал Василий. — Мой отец с минуты на минуту будет здесь. Мы должны спуститься в подвал и переждать там, пока страсти не утихнут. Затем мы предложим им выкуп за себя. Это единственный путь.

— Что будет с Анной? Мы должны привести её сюда.

— Пусть она сама ищет путь к спасению. Не мешкай!

Кэтрин сбросила пеньюар и достала одежду, размышляя, что случилось с прислугой. Все сбежали, без сомнения. Но куда?

— Ты не можешь бросить свою сестру в беде, — сказала Кэтрин.

— Пусть её спасает муж! Ради Бога, поторопись!

Она бежала за ним вниз по ступеням, останавливаясь, чтобы взглянуть в окно. Город уже горел, и дым поднимался над ним чёрной тучей. Толпы людей бегали по улицам, крича от ужаса и горя.

Кое-кто пытался спасать ценности, думая, что их можно где-нибудь спрятать. Воздух сотрясал жуткий рёв жаждавшего крови триумфа. Она посмотрела вниз, на драпировки и иконы, роскошную обстановку дворца великого дуки. Что предстоит им? Что ожидает её?

Они дошли до нижней залы и увидели там дворецкого Михаила, стоявшего неподвижно, как статуя. С ним была жена великого дуки. Она рыдала и заламывала руки.

Василий Нотарас повернулся к приоткрытым дверям. Слуги сбежали, но ворота, к счастью, были заперты. Они уже поддавались напору множества плеч, бьющих по ним.

Жена великого дуки упала на колени и начала истово молиться.

— Мама! — крикнула Анна Драконт, появляясь из задней части дома. Её великолепные волосы были распущены. На лице застыла белая маска страха. — Мама! — закричала она. — Турки в городе. Они всюду, мама, они убивают всех мужчин... — Она остановилась, в ужасе глядя на шатающиеся ворота.

— В подвал! — закричал Василий. — Все в подвал!

Кэтрин подошла к невестке и обняла её за плечи. Но было слишком поздно: ворота распахнулись, и толпа хлынула во двор.

Кэтрин никогда не видела турок так близко. Теперь, застыв от ужаса, она смотрела на их длинные усы, орлиные носы и лица, свирепее которых, казалось, нет на земле.

Она словно окаменела, когда турки взбегали по ступеням, размахивая кривыми саблями, уже запачканными кровью. Один из них проткнул тело ребёнка и теперь размахивал трупом над головой, как знаменем.

Они принесли с собой зловоние мужчин, которые сражались и были напуганы, а теперь торжествовали.

За ними поднималось зловоние горящих домов и жжёной плоти.

Михаил выступил вперёд с поднятыми руками, как будто пытаясь остановить их. Сверкнула сабля, и дворецкий покатился вниз по ступенькам; его голова катилась отдельно. Он не успел издать ни звука. Турки кинулись вперёд, и Кэтрин закрыла глаза. Она почувствовала, как напряглось тело Анны, поднялась её грудь, когда какая-то молодая девушка начала истошно кричать.

Внезапно Анну вырвали из объятий Кэтрин.

Василий упал на колени.

— Освободите нас! — кричал он. — Мы аристократы! Мы заплатим выкуп!

Кэтрин окружал возбуждённый мерзкий смех. Это напомнило ей о Неаполе, когда Энтони защитил её от похотливых мерзавцев.

Но теперь Энтони не заметил бы её...

Казалось, турки приняли во внимание слова Василия. Богатство, окружавшее их, говорило о состоятельности семьи. Когда Кэтрин схватили за плечи, она открыла глаза и увидела, что с её мужа уже сорвали одежду и теперь связывают.

Но это не означало, что победители сначала не позабавятся с женщинами.

Жена великого дуки голая лежала на полу. Она была пышной привлекательной женщиной, турки одобрительно галдели, карабкаясь на неё.

Анна без одежды также была брошена на пол. Несмотря на её сопротивление турок опустился меж её ног. Волосы Анны разметались, слабые крики слетали с её губ.

Кэтрин также бросили на пол, её голова сильно болела от удара о камень.

Она видела лица, вожделенно смотревшие на неё, слышала, как рвётся её одежда, и внезапно почувствовала дрожь в животе. Она хотела кричать, но не могла. Когда мужчины склонились над ней, она увидела, как другие, взбираясь на плечи друг другу, срывают иконы, а остальные выламывают бесценные изразцы. Отовсюду раздавались вопли и причитания. Человек стоял на коленях между её ног, и она бессмысленно смотрела на их белизну, почти снежную рядом с зелёными анатолийскими плащами. Человек схватил её ягодицы, приподнял их, чтобы было поудобнее войти в неё.

Ещё один ползал сбоку Кэтрин, цапая её за груди. Как только первый удовлетворил похоть, второй оттолкнул его и занял его место.

«Почему я не умерла? — думала Кэтрин. — Почему небеса не разверзлись и не метнули молнии на поражённый город?»

Кэтрин протяжно зарыдала, когда турок скатился с неё, и она была перевёрнута вниз лицом.

Солнце высоко поднялось над городом, в котором стоял запах крови и страха. Пожар уже начинал разгораться.

Когда Мехмед II въехал в город через ворота Святого Романа, его конь с трудом пролагал себе путь между грудами мёртвых тел. Мехмед посмотрел вокруг. Его воины были готовы опустошать дома, насиловать женщин и убивать детей, не внемля жалостным мольбам о пощаде. Он увидел, как трупы турок перетаскивают в одну сторону, а византийцев — в другую. Христиан кастрировали, и определить точное количество убитых можно было, сосчитав отрезанные гениталии. И не важно, были ли христиане мёртвыми или просто ранеными, в любом случае они скоро будут мертвы. Утро заполняли крики страха, стоны похоти и агонии, вопли, лай собак, звук падающих брёвен.