— И мой тоже, о падишах. Я молю допустить меня к участию в штурме.
— И быть убитым?
— Я должен отомстить за отца. И за брата.
— Это твой долг, — сказал Мехмед. — Но я не хочу, чтобы ты умер. — Снова взглянув на Энтони, он тихо произнёс: — Я получил сегодня печальные новости. Моя мать, эмир-валиде, при смерти. Я больше не увижу её. Мой долг сейчас быть с ней, но она наказала мне не возвращаться без победы.
Энтони ничего не сказал.
— Тебе не кажется это странным, Хоук-паша? Она ведь христианка...
— Эмир-валиде была предана тебе и твоему делу, о падишах.
— Наверное, ты прав, — размышляя, согласился Мехмед. — Она исключительная женщина, ты согласен?
— Я? Как я могу осмелиться иметь собственное мнение об эмир-валиде?
Мехмед улыбнулся.
— У моей матери и меня нет секретов друг от друга, Хоук-паша.
Энтони почувствовал, как сжался его желудок.
— Первый раз она увидела тебя той ночью, когда вас с отцом привели ко мне, — продолжал Мехмед. — Тогда со дня смерти моего отца прошло не больше двух недель... Но она женщина! Той же ночью мать сказала мне: «Он мой, сынок». — Мехмед улыбнулся. — Я не мог противоречить ей. Я завидовал твоему счастью и молил её об осторожности. Но она была осторожна так же, как и ты. Если бы ты хоть раз обмолвился о посещении гарема, я бы заживо содрал с тебя кожу.
— Не сомневаюсь в этом, о падишах, — сказал Энтони, удивляясь, что вообще способен говорить.
— Ты хорошо сыграл ту роль, которую она предназначила тебе. И я верю, ты смог скрасить её преклонные годы... Да, я завидую тебе. Но больше ты не увидишь её. Будешь ли ты оплакивать Мару?
— Да, о падишах.
— Значит, завтра мы должны победить здесь в её честь. Византийцы называли её шлюхой и ещё похлеще. Думай об этом, когда пойдёшь брать приступом стену, Хоук-паша. — Мехмед обернулся. — Теперь ты будешь сидеть по мою правую руку. Разве я не говорил тебе об этом? Я больше хочу твоего ума и поддержки, чем тела. Но... — он подался вперёд и поцеловал Энтони в губы, — какими бы любовниками мы могли быть, англичанин...
По их возвращений в лагерь начало моросить. Была полночь.
— Всё готово, о падишах, — сказал Халил-паша.
— Тогда погасите огни, пусть люди поспят, — сказал Мехмед. — И ты тоже, Хоук-паша.
— Где я буду завтра, мой господин?
— Разве ты не хочешь командовать эскадрой в Золотом Роге?
— Они могут только стрелять в защитников. Я хочу принять участие в штурме.
Мехмед размышлял несколько секунд.
— Тогда будешь сражаться с Саган-пашой, — Решил он. — Ты возглавишь атаку на Хуlо Porta. Но, Хоук... сделай всё, чтобы вернуться ко мне.
— Я постараюсь, о падишах, — пообещал Энтони.
Он ускакал в темноту, потому что все огни в лагере турок были потушены, а равнина окутана дождём.
В восточной части Константинополя всё ещё мерцали огни. Той ночью никто не спал.
Мать Энтони сказала, что муж её, Джон Хоквуд, продал душу дьяволу. Насколько далеко Энтони зашёл в этом? Мехмед был дьяволом, но дьяволом побеждающим. И, выбрав сторону дьявола, ни один человек не рискует оглядываться назад. Эмир был и дьяволом, и благодетелем в одном лице. Имя Хоук-паши облетит весь мир и будет внушать ужас тем, кто противостоит ему.
Начиная уже с завтрашнего дня, когда он поведёт своих людей на город...
Вся его жизнь зависит от завтрашнего дня. Но теперь завтра это уже сегодня.
В этот раз Саган-паша распорядился атаковать город без передышки, пока он не будет взят. Основное наступление должно было проходить из долины Люции по направлению к воротам Святого Романа. Расчёт был на то, что все византийцы соберутся в одном месте, оставив таким образом стены в других местах незащищёнными. Тогда галеры, находившиеся в Золотом Роге, должны были сыграть свою роль.
В этот раз часа утренней молитвы не ждали. Когда загремели барабаны и завыли трубы, было ещё темно. Турецкий лагерь оживал, слышались крики людей.
Дождь перестал, но всё ещё по мокрой земле башибузуки двинулись вперёд на ворота Святого Романа.
Их встретил решительный огонь. Мужества прежних атак уже не было — слишком много людей погибло. Вскоре башибузуки собрались отступать, но были возвращены в бой старшинами, объезжавшими ряды сражающихся. В руках у них были железные жезлы и витые плётки.
Предупреждаемые таким образом, башибузуки возвращались в сражение. Через некоторое время Мехмед дал им знак к отступлению и послал в атаку анатолийских рекрутов.
Наблюдая со своих позиций на севере, где стену ещё не штурмовали, Саган-паша и Хоук-паша видели, как анатолийцы карабкаются через внешнее кольцо защитных сооружений, чтобы Добраться до периболы — пространства между внешней и внутренней стенами.
— Ты был прав, Хоук-паша, — сказал Саган-паша. — Византийцы теряют силы.
Но вскоре анатолийцы были отбиты отчаянным сопротивлением генуэзцев, защищавших эту часть стены. Однако Энтони заметил, что всё больше и больше людей уходят от Хуlо Porta на защиту ворот Святого Романа.
Мехмед также наблюдал за этим. Снова забили барабаны.
Анатолийцы отступили, и теперь янычары с воинственными криками рванулись вперёд.
— Настало время, — заревел Энтони.
Он спешился, встал во главе янычар Саган-паши и ринулся вперёд. Размахивая своим жезлом, Энтони шёл напролом в окружении криков, летящего свинца и блеска стали.
Защитные сооружения у Xylo Porta были ослаблены. Вскоре к ним приставили лестницы, и натиск на внешнюю стену начался. Взобравшись на стену по лестнице позади двух янычар, Энтони был удивлён, не встретив никакого сопротивления. Защитники отступили к внутренней, более высокой стене, откуда обстреливали нападавших.
— Вперёд! — закричал Энтони и спрыгнул в периболу. За ним последовали люди, тащившие за собой лестницы.
Всё это время византийцы продолжали обстреливать их из луков, забрасывали камнями и поливали кипящим маслом. Энтони приказывал вновь приставить лестницы. В этот момент один из янычар схватил его за плечо и указал куда-то.
Энтони с трудом мог поверить своим глазам. Калитка в стене была открыта.
Указывая направление жезлом, Энтони побежал туда, воины последовали за ним. Они ворвались в калитку и оказались на улице города. Толпа людей в ужасе уставилась на них. В основном это были женщины и дети, передающие еду и боеприпасы солдатам на стенах.
— К воротам Святого Романа! — крикнул Энтони. — Мы возьмём их с тыла.
Около пятидесяти человек ворвались через калитку вместе с ним в город. Но даже такому малочисленному отряду было по силам произвести решающие действия.
Византийцы бросились вниз по ступенькам закрыть калитку, кем-то безответственно оставленную открытой.
Внезапно Энтони передумал. Вместо того чтобы пытаться проложить себе путь через заполненные улицы к воротам Святого Романа, он направил отряд по этой же лестнице на стену и захватил ближайшую башню. Её защищала горстка византийцев, и те вскоре разбежались.
Над ними в утреннем небе реял византийский флаг. Мгновенно его сорвали и водрузили свой зелёный флаг. Послышались приветственные крики турок и вопли отчаяния византийцев.
Вооружённые люди поднимались на стену, пытаясь штурмовать башню. Плечо к плечу со своими янычарами Энтони отбил их один раз, другой. Кровь обагрила его меч, голос охрип от приказов. Сражение продолжалось...
Потом вдоль стены пронёсся шёпот: «Джустиниани ранен, Джустиниани покинул линию обороны». Византийцы колебались, оглядываясь назад. Энтони знал, что теперь время действовать, но он и его люди были изнурены. Их осталось только тридцать.
Затем пронёсся другой слух: «Император мёртв. Константина больше нет».
Внезапно византийцы развернулись и помчались к обманчивой безопасности внутреннего города.
Константинополь пал.
Кэтрин Нотарас подняла голову. Городской шум изменился. Крики гнева и вызова сменили крики страха, вопли дурных предчувствий. Неужели случилось то, что казалось невозможным?
