Но затем пушка была заряжена одним из чугунных шаров. Мехмед стоял рядом, наблюдая.

— Мы делаем историю, о падишах, — сказал ему Хоквуд.

Все отступили, когда Хоквуд приложил запал. Бомбарда взревела, выбросив столб дыма. Те, кто наблюдал за стенами, увидели, что чугунный шар врезался в камень с такой лёгкостью, как топор входит в мягкое дерево. На этот раз крики защитников были криками ужаса.

— Мы добились своего! — закричал Мехмед. — Мы добились своего! Ещё один снаряд, Хоук-паша, и ворота разбиты.

Возбуждённые бомбардиры перезарядили орудие, но второпях не очень аккуратно. Ядро было загружено в ствол, порох добавлен в запал. Уже через полтора часа, вместо обычных двух, бомбарда была в боевой готовности. Мехмед со своими воинами отъехал на некоторое расстояние, чтобы лучше видеть эффект, который произведёт второй выстрел.

Был уже почти полдень, солнце висело в безоблачном небе, освещая равнину, город и тысячи людей. Константинополь хранил безмолвие, византийцы в оцепенении наблюдали за этими приготовлениями. Никто не сомневался, что этот выстрел мог выбить ворота... никто в городе не знал, сколько таких чугунных снарядов в распоряжении турок.

Держа в руке факел, Джон Хоквуд взглянул на эмира.

— За твою победу! — вскричал он и приложил факел к запалу.

Раздался мощный взрыв. Куски дерева, железа и части человеческих тел взлетели вверх в облаке дыма.

На несколько минут установилась полнейшая тишина в обоих лагерях. Потом, когда дым рассеялся, размеры катастрофы стали очевидны. Огромная пушка исчезла; её лафет распался на части. То же самое произошло с канонирами.

И с Джоном Хоквудом.

Энтони спрыгнул с охваченного паникой коня и помчался вперёд. Он увидел только сапоги, кровавое месиво и разбитый меч. В ужасе он взирал на картину гигантской катастрофы...

Мехмед подъехал к нему:

— Как такое могло случиться?

Энтони всхлипнул.

— Возможно, было слишком много пороха. Или просто поторопились.

Потрясённый Энтони вернулся в Адрианополь. Его отец был основой, на которой держалась вся его жизнь. Теперь их них пятерых, тайно отправившихся из Саутхемптона пять лет назад, остались только его мать и он.

— Это наказание Господне, — причитала Мэри.— Твой отец повернулся спиной к Богу, когда оставил Англию, собираясь воевать за отступников. Он вошёл в союз с дьяволом. Это казнь Божья.

— Просто пушку заряжали в спешке, мама, — настаивал Энтони. — Всего лишь...

— Наказание Господне, — повторяла Мэри. — Ты один остался, Энтони. Но ты тоже близок к смерти... Что же будет со мной?

Энтони поспешил уйти. Он знал, что более чем наполовину мать права.

Лейла пыталась успокоить мужа.

— Твой отец теперь соединится с моим, — говорила она. — Моё сердце обливается кровью из-за тебя и твоих мук.

Этой ночью Лейла впервые с тех пор, когда он вернулся из Валахии, любила его искренне и страстно.

По возвращении в военный лагерь Энтони получил титул паши, ему вручили жезл, украшенный конским хвостом.

— Ты заслужил это, — сказал Мехмед. — Ты станешь более знаменитым, чем твой отец.

Вскоре Мехмед предпринял ещё одну атаку, но и она была отбита. В турецком лагере чувствовалось отчаяние. Пушки продолжали греметь, но меньшие бомбарды не могли нанести нужного разрушения. Следующим приёмом ведения войны были подкопы; огромные туннели прорывались под стены города. Но немецкий инженер Иоганн Грант сделал встречные подкопы, жестокие битвы проходили под землёй... Это не изменило положения турок.

Затем Мехмед приказал соорудить гелеполис, или сооружение для взятия города, — огромную деревянную башню, вмещающую сто человек. От неё на стены наводились мосты, по которым турки могли переправляться в город. Но Джустиниани разрушил их с помощью бочек с порохом, скатывавшихся по склону рва...

Мехмед смотрел на город с восхищением.

— Как они сражаются... — рычал он. — Я отдал бы всё, чтобы этот Джустиниани был на моей стороне!

День ото дня намерения турок становились серьёзнее. Папский флот так и не появился, но пошли слухи, что Хуньяди собирается нарушить заключённый в прошлом году договор и планирует спуститься к Босфору с армией.

У христиан не было бы лучшей возможности нанести смертельный удар по туркам именно сейчас, когда все их атаки не приносили результатов, а морские силы были столь слабы.

Важное значение имело положение в тылу. Мехмед старался быстро восстановить людские потери и проводил новые и новые наборы рекрутов в Азии. В конце мая Халил-паша был вынужден сообщить эмиру, что запасов продовольствия для армии осталось не более чем на неделю.

— Как такое может быть? — рассердился Мехмед.

— Падишах, когда мы начали этот поход, запас продовольствия был рассчитан на сто пятьдесят тысяч человек сроком на два месяца. Я не мог даже предположить, что осада города продлится дольше, притом, что я допускал, что численность нашей армии может уменьшиться. Осада продолжается уже два месяца, а количество людей не уменьшается. Я отправил суда на Чёрное море за зерном, но погода не благоприятствовала им...

— Я собирался взять измором византийцев, — ворчал Мехмед, — а не голодать самому. Так ты говоришь, мы разбиты, старик?

Халил-паша уныло понурил голову. Эмир посмотрел в лица остальным военачальникам и увидел в них знак поражения.

— Мы потерпели поражение, — подвёл он итог.

— Примите моё почтение и позвольте мне высказаться, о падишах, — вступил Энтони.

— Всегда рад выслушать тебя, Хоук-паша. Говори.

— Вот уже два месяца мы осаждаем Константинополь. За это время мы претерпели много горя, понесли большие потери, израсходовали почти все боеприпасы, съели почти всё продовольствие и действительно находимся в отчаянном положении. Мы можем, если прикажешь, прекратить осаду и вернуться домой; новое наступление начнём тогда, когда соберёмся с силами. Но взгляните на ситуацию глазами византийцев. Около двух месяцев они находятся в осаде. За это время только четыре судна пробрались к ним. У них нет уверенности, что хоть какая-то помощь поступит к ним. Ведь они за это время понесли такие же горестные потери... И израсходовали все боеприпасы... И съели всё продовольствие... В отличие от нас они не могут сказать: «достаточно» и покинуть позиции. Неужели вы считаете, что состояние их морального духа выше нашего собственного?

— А как же планы Хуньяди? Что ты думаешь по поводу папского флота?

— Обычные слухи, о падишах. Слухами не наполнишь пустой желудок или пустой колчан.

— Именем Аллаха! Но ведь мальчишка прав! — вскричал Саган-паша. — Падишах, вспомни Александра Македонского, которого мы называем Великим! Он завоевал мир армией не большей, чем пятая часть твоей, он преодолел все трудности. Можешь ли ты позволить одному городу остаться на твоём пути? Назначай день генеральной атаки, о падишах, и прикажи своим людям не останавливаться, пока город не будет взят. Позволь нам дать тебе победу или умереть. Потому что мы мужчины и мы турки.

Мехмед воспрял духом, Он приказал всем и каждому готовиться к решающей атаке. Следующие два дня и две ночи под грохот выстрелов турки трудились не покладая рук. Были приготовлены не менее двух тысяч стремянок, железные крюки для растаскивания баррикад, сооружённых на стенах города, и вязанки хвороста, чтобы подпалить ров. Константинополь, казалось, был окружён непрерывным кольцом мерцающих огней.

К вечеру второго дня, 31 мая 1453 года, Мехмед, пригласив Энтони, направился с ним к тому месту, где не было слышно грохота пушек.

Ветер с востока доносил из города звон колоколов и пение.

— Они сумасшедшие? — спросил Мехмед. — Они предчувствуют свою гибель?

— Нет, — сказал Энтони, узнавая мелодию. — Они служат Те Deum. Они поют хвалу Господу за то, что завтра они или победят, или умрут.

— Завтра... — сказал Мехмед. — Завтра наступит величайший день в моей жизни, Хоук-паша.