На другой день Мехмед выехал проверить, как продвигается работа.

Спуск кораблей уже начался.

— Ты гениальный человек, юный Хоук, — объявил довольный эмир. На мгновение его отвлёк посланец с известием, что четыре больших генуэзских корабля замечены в Мраморном море и, очевидно, держат курс на Босфор.

— Они, наверное, везут подкрепление и запас продовольствия, — заметил Балт-оглу. — Я уничтожу их.

— Победа, — сказал Мехмед. — Наконец-то! Ты должен захватить эти суда, Балт-оглу-паша.

Болгарин поклонился:

— Почту за честь, о падишах.

— Подожди! Выслушай меня, — продолжал Мехмед. — Пусть они войдут в пролив, и тогда им не скрыться от тебя. В этом случае ты уничтожишь корабли на глазах у византийцев! Нас ждёт великолепное зрелище.

После завтрака кавалькада всадников съехала на берег в предвкушении предстоящего развлечения.

Мачты караков, подгоняемые свежим южным ветерком, теперь было хорошо видно. Их паруса, расшитые крестами и другими эмблемами, вздымались над Босфором; ветер трепал красные, голубые и золотые флаги. Когда корабли начали входить в пролив против течения, флаги обвисли.

На стенах Константинополя выстроились люди в линию, радуясь тому, что близится их освобождение.

Конечно, это были дозорные корабли. Основные суда следовали за ними.

Из бухты Принкопо медленно начал выползать турецкий флот: сто сорок пять галер, ряды огромных вёсел, ударяющих по воде разом, подчиняясь чёткому ритму барабанов.

Вскоре наблюдатели на стенах заметили их, и приветственные крики сменились стоном отчаяния. Никто не сомневался, что корабли генуэзцев будут разбиты этой превосходящей силой.

Турецкие моряки издали воинственный клич в предвкушении скорой победы. Они двигались прямо на врага, сопровождаемые грохотом барабанов. Мехмед остался на мелководье, он щёлкал пальцами, как будто поторапливая своих людей.

Галеры ринулись к генуэзским каракам. Но караки всё ещё двигались, подгоняемые бризом, их укреплённые носы по инерции врезались в турецкие галеры. Послышался треск дерева, вёсла исчезли... Остальные суда двигались вперёд, бросив на волю волн первых пострадавших в этой ещё не начавшейся битве. Закованные в цепи рабы с галер ужасно кричали, оказавшись в ледяной воде.

— Дьяволы! — вскричал Мехмед, потрясая кулаками. — Они настоящие дьяволы. Почему их нельзя остановить?

— Это ветер, — сказал Энтони. — Он даёт им большое преимущество. Взгляните туда!

Корабли теперь дошли до укрытия акрополя, где ветер спал; караки едва двигались.

— Теперь, — закричал Мехмед, — теперь они наши!

Когда галеры окружили четыре судна, якоря были сброшены. Турки попытались забраться на высокие фальшборты караков, но были отброшены. Генуэзцы сражались отчаянно, вооружившись всем, чем можно. Они швыряли камни, котелки, стрелы и копья; ружья и вращающиеся орудия, укреплённые на фальшбортах, постоянно стреляли по галерам. Несколько турок, добравшихся до палуб, были зарублены топорами.

Эта битва длилась два часа, и чем дольше она продолжалась, тем более возбуждённым становился Мехмед. Размахивая кулаками и подбодряя криками своих людей, он гонял коня то вверх на берег, то вниз к морю.

Спустя два часа генуэзские караки всё ещё не были взяты. И тогда вновь подул бриз.

Теперь караки устремились вперёд. Галеры разлетелись в разные стороны, их вёсла были разбиты; караки ушли. Цепь была спущена, и эскадра беспрепятственно вошла в Золотой Рог.

Мехмед ничего не сказал, но по нему было заметно, что он разъярён.

В лагере собрались все военачальники, но никто не смел заговорить. Казалось, это было самое унизительное поражение, когда-либо нанесённое турецкой армии.

К султану подошёл Балт-оглу и, поклонившись, произнёс:

— Они были слишком сильны для нас, о падишах.

— Слишком сильны? — Голос Мехмеда был угрожающе спокоен. — Четыре судна слишком сильны для ста сорока пяти?

— Их караки большие и хорошо защищённые.

— Ты лжёшь! — пронзительно закричал Мехмед. — Ты предатель. Ты предал меня!

— Я, о падишах? — Балт-оглу приложил руку к сердцу. — Я твой самый преданный слуга. Разве я не доказывал это неоднократно?

— Сегодня ты предал меня! — завопил Мехмед. Он сделал жест страже. Балт-оглу схватили.

— Принести кол, — приказал Мехмед, — и воткнуть его этому негодяю в зад. Поставить его у берега: пусть смотрит на место своего позора, пока будет умирать.

— Падишах! — в ужасе завопил Балт-оглу, уже подталкиваемый янычарами.

— О падишах, — вступил Халил-паша, — ты не сделаешь этого.

— Халил-паша прав, падишах, — произнёс Джон Хоквуд. — Балт-оглу сделал всё, что было в его силах.

Мехмед свирепо взглянул на них и потом на остальных военачальников. На их лицах было написано согласие. Если каждого сажать на кол после неудачной атаки, они никогда не решатся наступать снова.

Балт-оглу рыдал, зажатый янычарами как тисками.

— Пусть живёт! — рявкнул наконец Мехмед. — Я увольняю его со службы. Он будет наказан. Раздеть его и высечь!

Мехмед схватил тяжёлую палку, окружавшие его удивлённо переглянулись. Когда с Балт-оглу была сорвана одежда, а сам он лицом вниз был распластан на земле, Мехмед начал его бить. Адмирал стонал от боли, на ягодицах выступила кровь... Но Мехмед не давал ему подняться, пока сам не выбился из сил. Затем отбросил палку.

— Вышвырнуть его из лагеря! — приказал он и зашагал к шатру.

И всё же тем вечером Мехмед казался спокоен как никогда. Однако военачальники были в мрачном настроении, каждый прикидывал цену собственных неудач.

— Что такое четыре судна и несколько сот человек? — весело сказал эмир. — Благодаря твоему плану, юный Хоук, город должен пасть. Все надежды я возлагаю на тебя.

Энтони вернулся к строительству деревянного настила ранним утром следующего дня. Его люди работали по шестнадцать часов в сутки. Наконец дорога была готова, И переноска судов началась.

Византийцы, несомненно, знали, что происходит, но ничего не могли предпринять. У них не хватало людей, чтобы сделать вылазку к северу от бухты.

Халил-паша командовал флотом, но хотел поделить свои обязанности поровну с Энтони. Таким образом, семьдесят галер перетащили к Ключам и спустили по реке, остальные семьдесят наблюдали за боном[47]. Византийский флот не двинулся со своих позиций, а генуэзские караки были недееспособны в узких проходах бухты и могли только ждать.

Однако они представляли собой неприступные плавучие крепости, и, хотя, эскадра Энтони легко захватила бухту, Мехмед не разрешил ему вести наступление на бон с тыла.

— Не стоит рисковать, юный Хоук. Нас могут разбить ещё раз, — сказал Мехмед. — Победа слишком вдохновила византийцев. Твой флот будет отвлекать их внимание. Он понадобится, когда мы вновь решимся на атаку.

Наступило шестое мая. Пушки продолжали стрелять по воротам Святого Романа.

— Я думаю, теперь настало время, чтобы испытать чугунный снаряд, — объявил Джон Хоквуд.

— Так тому и быть, — приказал Мехмед. — И давайте закончим с этим местом. Мне стало известно, что папский флот направляется сюда для освобождения города.

— Это только слухи, о падишах.

— Может быть, — сказал Мехмед. — Я также знаю, что Константин отправил бригантину в поисках этого флота, чтобы поторопить его. Значит, он тоже верит этому слуху. Появись этот флот в Босфоре, и мы уничтожены.

Энтони знал, что появление папского флота, пусть даже самого незначительного, будет действительно серьёзным осложнением. Если он разобьёт турецкий флот, что казалось возможным, то турки будут отрезаны от своей земли.

На следующее утро вся армия была готова к атаке. Все ожидали, когда в стене будет пробита огромная брешь.

Перед рассветом Джон Хоквуд зарядил пушку каменным снарядом, и с первым лучом солнца она дала залп. Ядро разбилось о стену рядом с воротами. Выстрел был точный, но он не вызвал никакой реакции, кроме привычных насмешек защищающихся. Они слишком привыкли к тому, что их обстреливают.