Мехмед направился поближе к стене, стараясь не попасть в зону обстрела. Под его ногами суетились башибузуки, оттаскивая мёртвых. Они даже не смотрели на эмира.

— Мы разбиты, — сказал Мехмед. — Турки потерпели поражение. Разве такое может быть?

— О поражении или победе при осаде можно говорить, только когда она окончится, — сказал Джон. — Конечно, византийцы защищаются отчаянно, но всё же мы победим.

— Сколько людей они поубивали, — вздохнул Халил-паша, видя, как растёт гора тел.

— Нас много, их мало. Если даже один византиец на каждые десять турок был сегодня убит, то они понесли более серьёзное поражение, чем мы, — настаивал Джон.

— Ты прав, конечно, — закричал Мехмед. — Они должны теперь похоронить своих мёртвых. Хорошо же. Мы заставим их поработать.

Он указал на трупы турок.

— Набейте этой гнилью наши trebuchets[46]. Пусть трупами выстрелят по городу. Посмотрим, что они будут делать...

Халил-паша в оцепенении уставился на эмира, потом перевёл взгляд на Джона.

— Примите моё почтение, о падишах, — запротестовал Джон, — сделать так — значит превратить Константинополь в очаг распространения заразы.

— Даже башибузука следует похоронить должным образом, — рискнул вставить Халил-паша.

— Ещё чего! — резко бросил Мехмед. — Ты полагаешь, что я должен заботиться о душе башибузука? Или о том, чтобы византийцы не умерли от чумы?

— Действительно, — тактично согласился Джон, — они заслужили это. Но ты ведь собираешься взять город и считать его своим собственным? Если чума войдёт в город, он на годы станет непригодным для жизни.

Мехмед разглядывал его несколько секунд.

— Чем ты стал? Моим сознанием? — наконец спросил он и пришпорил коня. — Я согласен. Похороните их.

Колокола Святой Софии прозвонили Те Deum в благодарение Богу за отпор туркам. Во время службы император стоял рядом с Нотарасом и Джованни Джустиниани. Жители города молились и пели, искренне благодаря Господа за помощь. Их охватил настоящий ужас с момента, когда громовой раскат пушки выгнал их на улицу и объявил о начале осады города.

Но пушка не пробила стену. Штурм был отбит. Чувствовалось, Что к людям вновь возвращается их обычная самоуверенность.

Кэтрин Нотарас и Анна Драконт, преклонив колени, молились вместе. Теперь они стали ближайшими подругами. После службы они нашли своих мужей во дворце Нотараса.

— Мы действительно выиграли? — тревожно спросила Анна.

Граф Драконт посмотрел на Василия Нотараса.

— Мы выиграли только эту битву, — объяснил Василий. — Но в конце концов мы победим. У нас нет иного выхода. Даже огромная пушка, которую отлил твой отец, оказалась неспособной пробить стены города.

Кэтрин молчала. Несмотря на её дружбу с невесткой, с мужем они отдалились друг от друга. Как всегда он был неотразим, но ему наскучила жена-иностранка. Частенько он жалел о том порыве чувств, который привёл его к женитьбе. Он редко приходил к ней в постель и теперь скорее насмехался над ней, чем желал её.

И ради этого Кэтрин разбила свою семью. Прежнее юношеское высокомерие стало теперь большей частью её натуры. Она ненавидела себя за это.

— А если турки, продолжая осаду, уморят нас голодом? — предположила Анна.

— У турок нет привычки долго держать осаду, — сказал Василий. — Если они не завоюют позиций, то исчезнут. Так было всегда. Мой отец сказал, что генуэзский флот уже спешит нам на помощь.

Кэтрин поднялась и вышла на террасу. Солнце садилось, город купался в золотом свете. В лагере турок, обычно очень шумном, было тихо.

Вскоре к ней присоединилась Анна.

— Что ты испытала, когда увидела отца и брата? Среди турок, вместе с эмиром?

Кэтрин посмотрела на неё сверху вниз — она была на голову выше гречанки.

— Я молила, чтобы Господь послал молнию, которая своим ударом убила бы их, — тихо произнесла она.

Анна не нашлась, что ответить. Она была истинной представительницей семьи Нотарас. Вся её жизнь была посвящена семье: отцу и матери, двум братьям. Приняв Кэтрин как сестру, Анна могла только пожалеть её.

После затянувшейся паузы она заметила:

— Должно быть, это ужасно — так ненавидеть своих родственников.

Кэтрин грубо оборвала Анну:

— А что мне ещё остаётся?

Анна в ужасе опустила голову. Она впервые видела, как Кэтрин Нотарас рыдала. Огромные слёзы текли по её нежным щекам.

— Это Господь послал их против меня за то, что я сделала им. — Кэтрин говорила сквозь рыдания, голос её дрожал. — Теперь или они, или я должны умереть.

Анна вздрогнула.

— Если Господь решил, что они не умрут, все мы попадём в лапы дьявола.

Этим вечером военачальники собрались в шатре у эмира на совет.

— Решение там, где оно и должно быть, я точно это знаю, — сказал Джон Хоквуд. — У Константина только несколько тысяч воинов, но зато он способен собрать почти всех в одном месте — у стены. Нас много, но одновременно мы можем бросать на штурм только ограниченное количество людей. Если наша цель — скорая победа, то мы должны атаковать другую сторону стены, чтобы отвлечь часть сил византийцев.

— И каким образом это произойдёт? — спросил Саган-паша. — Мы не можем взять стены, выходящие к морю. А сегодня мы убедились к тому же, что наши галеры не так сильны, чтобы разорвать заграждение через Золотой Рог.

— Такой силы нет нигде, — печально сказал Халил-паша.

Мехмед обвёл всех присутствующих тусклым взором.

Внезапно Энтони щёлкнул пальцами, и все повернули к нему головы.

— Примите уверения в моём почтении, мой господин! Мне кажется, есть только один путь отвлечь византийцев от основной стены — атаковать их с Золотого Рога.

— Но этого мы сделать не можем, юный Хоук.

— Да, мы не можем разорвать цепь. Но мы можем обойти её...

— Объясни.

— Обход заграждения ничего не даст, — прервал Саган-паша. — Нам нужны корабли в бухте, а не люди на северном берегу.

— Я говорю о судах, Саган-паша, — сказал Энтони. Он разложил на полу карту. — Здесь, на северном берегу, Галата, удерживаемая генуэзцами. Но гарнизон Галаты не воюет с нами, им известно, что мы можем взять их штурмом в любое время, если только пожелаем. И единственное, чего хочет Галата, — это чтобы её оставили в покое. К северу от Галаты берег расположен низко, на уровне моря, там же на расстоянии менее мили от моря течёт река, которую называют Ключи. Если бы нам удалось переправить галеры через ту полосу земли, мы могли бы сбросить их в Ключи и провести по реке к бухте. Мы тогда окажется в бухте Золотой Рог позади сил великого дуки и его воинов...

— Переправить корабли по суше? — не веря своим ушам, спросил Халил-паша.

— Это возможно, — сказал Энтони. — Я уверен.

— Как? — с интересом спросил Мехмед.

На самом деле Энтони ещё не продумал всех деталей этой операции, но его уже посетило вдохновение.

— Мы сделаем деревянный настил, падишах. Его мы смажем жиром и по нему потянем корабли.

— Это возможно, — согласился Мехмед. Его лицо просияло.

— Есть только один момент, который вы не учли. — Джон Хоквуд повернулся к сыну. — Наши галеры возможно переправить к реке, но двигаться полней к бухте они смогут только по одной. А что, если Нотарас соберёт силы к месту, где река впадает в бухту, и уничтожит наш флот по частям?

— У Нотараса все корабли на счету, отец. Конечно, он может сосредоточить их в дельте реки, но чтобы сделать это, он должен оставить заграждение незащищённым. Если мы оставим у преграды только половину наших кораблей, мы всё равно выиграем. Там, где он ослабит свои позиции.

— Стоящая идея, — сказал Мехмед. — Я горжусь тобой, юный Хоук. Возьмёмся за это дело. Командовать будешь ты.

Балт-оглу был недоволен, узнав, что ему придётся разделить командование с неискушённым иностранцем двадцати одного года, но противоречить эмиру он не мог. Следующим утром Энтони приступил к решению своей задачи. Ему нужно было собрать тысячи людей и всё дерево, которое только можно было найти, для постройки настила. Тем временем пушки продолжали медленный безжалостный огонь.