Жрицы расселись и прочли про себя краткую молитву. Сейхтавис рассеянно переводила взгляд с одного лица на другое, ожидая начала голосования. Ещё по пути сюда она волновалась, но теперь совершенно успокоилась; смешно ей, будто неопытной девочке, трепетать перед лицом перемен. «Я не хочу этого», — повторяла она мысленно, как заклинание. «Совсем не хочу».

И всё-таки сумасбродная надежда не покидала её. Слова Ашварас вскормили ростки гордыни, которые Сейхтавис давно и старательно изживала.

Старейшая в Ордене жрица, немощная Даурис, хлопнула в ладоши, призывая к молчанию и объявляя о начале церемонии. Сейхтавис вздохнула и уставилась в свои переплетённые пальцы.

«Матерь, помоги мне».

— Выдвигаю кандидатуру жрицы Легретис, посвящённой второй ступени, — проскрипела старушка в наступившей тишине. Задумчивая женщина в алом одеянии смущённо зарделась. Сейхтавис с сомнением качнула головой. Она знала Легретис как прекрасную целительницу, но Верховная из неё выйдет никудышная.

— Выдвигаю кандидатуру жрицы Гахезис, посвящённой третьей ступени, — эстафету приняла сестра Тирос, с которой у Сейхтавис давно и прочно не сложились отношения, хотя они вместе росли, ели и спали бок о бок, будучи послушницами. Повзрослев, Тирос не избавилась от назойливой болтливости и скверного характера, зато преисполнилась ненависти к выдуманному ею же высокомерию Сейхтавис.

Гахезис была исполнительна и трудолюбива, но боялась сделать лишний шаг самостоятельно. Если её выберут, она станет покорным орудием Тирос и иже с ней. Безрадостная перспектива для Ордена.

— Выдвигаю кандидатуру жрицы Вармиис, посвящённой третьей ступени, — сказала одна из младших жриц, имени которой Сейхтавис не помнила. Вармиис — это уж совсем неожиданно. Богиня не одобряет враждебности, особенно к сёстрам по Ордену, но... Сейхтавис всегда считала эту избалованную неженку, громко хохотавшую и любящую пропустить тайком кружечку яблочного сидра, весьма милой, но просто глупой особой.

Предложили ещё двух претенденток, и ни одну из них Сейхтавис не могла вообразить на месте Верховной. Нет, видимо, кончились времена величия Ордена. Некому заменить такую сильную личность, какой была она. Кто из этих слабых женщин способен сдерживать напор Императора, Серого Князя или их обоих? Или так же разумно выстроить отношения с Армаллионом и Ближними островами? Или с таким же успехом распространять учение Богини в самых глухих землях материка, где люди всё ещё поклоняются болотной или горной нечисти? А уж об образцовом порядке внутри самого Храма нечего и говорить.

— Нет больше предложений? — спросила Даурис, выждав паузу. Сейхтавис уже обдумывала, за кого отдать голос, когда руку вскинула Ашварас:

— Есть, — она встретилась взглядом с Сейхтавис и улыбнулась краешком точёных губ. — Жрица Сейхтавис, посвящённая четвёртой ступени.

Этих слов будто бы одновременно ждали все — и не ждал никто. Сейхтавис опустила голову, чтобы не видеть замешательства или гнева на лицах. Что ж, так тому и быть.

Вокруг стола пробежал шепоток, и она явственно услышала слово «ученица». Верно, это только так и может выглядеть со стороны: вышколенная любимица продвигает свою наставницу к власти. Неприятно. Старая Даурис закашлялась.

— Принято...  — выдохнула она. — Это всё?

На этот раз никто не ответил.

— Тогда начнём голосование, сёстры. Итак, кто за то, чтобы Верховной стала сестра Легретис?

Кроме немощной кисти самой Даурис, поднялось всего четыре руки. Про себя Сейхтавис хмыкнула. Не слишком внушительная партия.

За Гахезис голосов было вдвое больше, за остальных сестёр — с переменным успехом. Сейхтавис порадовалась, что сама освобождена от обязанности голосовать. Хоть за это спасибо Ашварас.

Настало время и шестой, последней кандидатуры. Сейхтавис уже знала, что большинство ещё не голосовало, — и всё же при виде такой чащи разноцветных рукавов её сердце пропустило удар. Но она быстро взяла себя в руки: её замешательство никогда не тянулось дольше, чем она ему позволяла. Сейхтавис медленно встала и поняла, что находится как раз напротив окна, в луче света; он сгустился возле неё, как белое одеяние, в которое ей теперь предстояло облачиться.

— Клянусь служить Ордену во славу Спящей Богини, сёстры, — сказала она, вознося руки в молитвенном жесте. А про себя, с затаённой улыбкой добавила: «И во имя её пробуждения».

— Никогда к этому не привыкну, — заявил Кнеша, едва их стопы коснулись твёрдой земли. Хотя, если подумать, земля была не такой уж твёрдой. Мею очень хотелось съязвить в ответ, но он посмотрел вниз и понял, что ноги успели по щиколотку увязнуть в какой-то зеленовато-бурой жиже. С некоторым усилием он вытащил одну ногу, потом другую и шагнул назад, задев пяткой кочку.

— Болото, — с удивлением озвучил он.

— Неужели? — наигранно удивился Кнеша, цепляясь за его плечо, чтобы выбраться. — Скажи-ка, Странник, ты же наверняка это знаешь: порталы всегда размещаются в самых отвратительных местах Мироздания или это просто ты такой везучий?

Мей поморщился. В другое время он, может быть, и вступил бы в словесную перепалку, но сейчас явно неподходящий момент.

— Понятия не имею, — отрезал он и осмотрелся повнимательнее.

Открывшийся пейзаж вгонял в тоску: в воздухе висел густой туман и затхло-гнилостный запах, кое-где виднелись заросли камышей и каких-то голых кустарников. Небо казалось невысоким и тусклым — то ли день, то ли вечер, нет ни яркого света, ни облаков. И повсюду, куда хватало взгляда, расстилалась топь — густая, мрачная и местами неприятно булькающая.

— И как же мы планируем отсюда выбираться? — осведомился Кнеша, приподнявшись на носках: сухой участок был совсем крошечным.

— По кочкам, — ответил Мей и сразу осознал, как глупо это прозвучало. Неизвестно, возможно ли вообще добраться до ближайшей кочки, не увязнув. Однако возразить Кнеше определённо было нечего, и он только фыркнул.

Шёл четвёртый год их совместных странствий, и за это время Мей понял, пожалуй, всего одну вещь: привыкнуть можно ко всему, даже к самому ужасному и безумному. И он привык к обществу Кнеши. И даже не только к обществу — его постоянное присутствие было в целом переносимо, хоть и выводило из себя, — но и, что куда страшнее, к их пугающей, парадоксальной связи, порождённой Узами Альвеох. Связь эта прорастала в тело и душу, пускала в них корни, и Кнеша, натура себялюбивая и капризная, часто и легко этим пользовался. Он просто не мог быть другом — не именно Мею, а вообще кому-либо. Поэтому несмотря на то, что их всюду принимали за друзей, они оставались врагами — такими же несовместимыми, как день и ночь, и такими же обречёнными на единство. По крайней мере, Мей был убеждён в этом.

Они брели из мира в мир, следуя за Даром Мея. Он и к этому привык, хотя на первых порах боялся в самом прямом смысле сойти с ума, утратить себя в таком потоке впечатлений. К сожалению, Кнеша стал одной из соломинок, за которые он цеплялся, чтобы избежать этого. Менялись места, языки и обычаи; видения приводили то к одному порталу, то к другому, заставляя Мея вмешиваться в ход событий, менять будущее или, наоборот, ускорять его наступление, или определять выбор одной из нескольких вероятностей. Гэрхо прочно вбил ему в голову свои уроки, и Мей иногда с улыбкой вспоминал пример о коте, который может остановить катящийся к краю свиток, выпрыгнув из-под стола. Он сам был кем-то вроде такого кота.

Однако большинство ситуаций, в которых они оказывались, к смеху не располагали. Мею довелось уже помирить два враждующих клана человекоподобных существ (у одних были козлиные ноги, у других — нечто напоминающее короткие хвосты); с помощью плотин поменять русло реки, от глотка из которой голову кружил хмель; и даже своими руками убить грифона (огромное, величественное, но опасное существо, полульва-полуорла, Мей раньше только читал о таких; Кнеша тогда чуть не испортил всё дело, обратившись к тёмному волшебству, которым владел виртуозно). Они побывали в мире, где небо было изумрудным, как летняя трава, и в мире, где стояла вечная зима; в мире, где часть существ по собственному усмотрению меняла пол, и в мире, где единственной и общепризнанной ценностью наподобие золота была отливавшая синевой шелковистая шерсть горных быков. Их последним пристанищем — на довольно долгое время — стал большой и старый мир, настолько старый, что железо там совсем заменило дерево, а наука — магию. Мей полюбил теряться в огнях его городов-лабиринтов ночами, стремясь быть подальше от Кнеши, и смотреть на одиноких, несчастных, натужно смеющихся людей, и слушать их истории. Нигде и никогда больше он не встречал таких необъяснимых сочетаний красоты и безобразия, как там. Хаос резвился в том мире так отчаянно, будто собирался построить там ещё одну свою Цитадель.