Это было самое дивное и одновременно самое странное его видение. Среди своих записей он обозначил его просто: «Лес», поскольку не знал, что ещё добавить. Но это не выходило у Мея из головы — он будто опять и опять видел себя там, среди агрессивно лезущей отовсюду пышной листвы и хвои, в прелой прохладе, под синим небом, которое, казалось, можно было рассмотреть сквозь молодые берёзовые листья — а заодно пересчитать в них прожилки.

В Городе-во-Льдах о таком буйстве зелени мечтать не приходилось, и он убедился в этом, когда вышел прогуляться. Наверное, здесь было интереснее зимой (особенно если учесть знаменитые ледяные скульптуры) — сейчас же он увидел просто множество каменных и (изредка) деревянных зданий, бедные проблески растительности, серое небо и не лучшего состояния дороги. Побродив немного без всякой цели, Мей узнал у прохожего направление и пошёл к одной из трёх городских площадей, на которых велись приготовления к ярмарке. Вот где было полно народу и царила суматоха: ставили помосты, велись ремонтные работы; его чуть не сбили тачкой с известью. Мей извинился и спросил:

— Вы не знаете случайно, какая часть отведётся под товары с юга?

Чернобородый коренастый мужчина пожал плечами и покатил свою тачку дальше. Мей вздохнул и собрался возвращаться в гостиницу, когда вдруг уловил среди говоров вокруг смутно знакомые интонации. Посмотрев в направлении голоса, он не поверил собственным глазам: молодой, изящно одетый светловолосый щёголь, беседующий, видимо, со здешним распорядителем, был ему очень даже знаком.

— Веттон! — окликнул он, испытывая противоречивые чувства. Молодой человек не отреагировал. Тогда Мей подошёл и с размаху хлопнул его по плечу. — Милорд!

Милорд, поражённый таким хамством, медленно развернулся, смерил его холодным взглядом, а потом узнал и расплылся в улыбке.

— А, тот самый парень из глуши! Не думал, что мы ещё увидимся... Я с Вами свяжусь, — бросил он собеседнику и энергично схватил Мея под руку. — На ярмарку, конечно? Где ты остановился?

— В «Коне в яблоках», — ответил Мей, с некоторым трудом вспомнив название своей гостиницы. Веттон озадаченно нахмурился.

— Ни разу не слышал. Верно, какая-нибудь дыра. Переезжай-ка ко мне в «Плющ», я всё равно здесь надолго.

— Спасибо, но «Плющ» мне не по карману, — вполне искренне сказал Мей. Веттон остановил его любимым величественным жестом.

— Плачу я, и это не обсуждается. Пойдём, заберём твои вещи... Расскажи, как ты провёл эти годы, — и, не дождавшись ответа, продолжил: — Я вот устраиваю кое-какие сделки — и, знаешь, это приносит доход получше нашего хлеба. Отец весьма доволен. Маира — помнишь её? — всё спрашивала о тебе первое время, потом примолкла. Не знаю уж, что ты ей там наговорил, но совсем задурил девчонке голову. Ей скоро замуж, а она всё сидит у окна и читает старые книги.

— Ты торгуешь своим Даром? — напрямик спросил Мей, уклонившись от разговора о Маире эи Ниис. Разумеется, он помнил эту девочку — и даже до сих пор хранил засушенный гелиотроп. Ему было светло и одновременно как-то стыдно вспоминать о ней, хотя он вроде бы ничем перед ней и не провинился.

— Иногда приходится, — многозначительно улыбаясь, сказал Веттон. — Его можно использовать очень ненавязчиво — так, что никто толком и не заметит... Но помогает прекрасно. Неужели ты нет?

— Я тоже, — признал Мей. — Нанимаюсь время от времени. Но сейчас я совершенно свободен.

«И почти совершенно без денег», — добавил он про себя.

— А история с этими... Близнецами? Ты всё ещё бегаешь от них?

Он мотнул головой.

— Нет... Нет, всё закончилось, — надо было срочно перевести тему. — Лучше расскажи мне...

— Ещё я слышал о твоей связи с Таисой эи Ронала. Это правда? Та самая леди Таиса, за рукой которой гоняется половина Обетованного! Когда я услышал, то не поверил. Как тебе это удалось, деревенщина?

— Сам не знаю. Давай не будем об этом, — поморщившись, отрезал Мей. У Веттона был талант заводить неприятные разговоры. По сути дела, они никогда не были друзьями; и, хотя Мей и рад был видеть его сейчас, но только как живое напоминание о счастливом времени, проведённом в Долине Отражений. Ему уже хотелось от него отделаться, и он жалел, что согласился остановиться в «Плюще». — Как поживают Таллиам с женой?

— Три месяца назад у них наконец-то родился сын; ликовала вся округа. Но тебе не удастся скрыть это от меня. Ты вообще знаешь, что к леди Таисе сватался и Керд — и был отвергнут, как все прочие?

— Понятия не имел. Веттон, пожалуйста... Это действительно грязная, глупая история, — Мей сам от себя не ожидал такой откровенной оценки; это сорвалось с губ прежде, чем он успел подумать, — и я не желаю о ней говорить. И вообще, мы почти пришли.

Они и правда приближались к той самой гостинице; на вывеске различалось почти выцветшее и крайне неумелое изображение коня.

— Да...  — протянул Веттон. — Должен признать, я ожидал даже чего-то менее убогого, но со вкусом у тебя всё так же печально, как раньше.

Нери спала, и ей снились необычные сны: семейный снурк, пожирающий кроликов, а потом запивающий их золотистым соком плодов шатрового дерева, изысканно приглашал её разделить с ним трапезу; затем она танцевала на празднике урожая и одну за другой ломала все кости, почему-то совсем не чувствуя боли; в третьем сне мама снова была здорова, и они вдвоём пускали воздушных змеев... Последнее сновидение было таким чудесным, что просыпаться ей не хотелось, но утро наступило неотвратимо, как и всегда.

— Мона Ниэре, пора вставать, — няня Шильхе широко распахнула окно, и солнечный свет залил комнату. Нери приоткрыла один глаз и чуть не ослепла, а потом вспомнила, что сегодня сотый день годичного цикла — а значит, оба солнца как раз в той фазе, когда видны очень хорошо. Снова придётся тащить тяжёлый зонтик.

Сотый день цикла. До Нери наконец дошло, что ещё это значит, — так всегда бывает, когда только просыпаешься и ещё не входишь в новый день, — и она с глухим стоном глубже зарылась в ткани.

— Мона Ниэре, — няня добавила в голос напускной строгости. Нери слышала, как она расхаживает по комнате — заново расставляет статуэтки духов на алтаре, приближается к сундуку, чтобы достать её одежду...

— Мона Ниэре, сегодня ты не можешь долго нежиться. Сегодня важный день.

Шуршит одеяниями в сундуке, кладёт что-то поверх крышки, с глухим стуком закрывает её...

— Тебе исполняется шестнадцать. Мон Гватха устраивает большой пир.

Так, теперь берёт поднос с завтраком (звякает посуда) и идёт к постели... Действительно пора.

— Но к чему пир? — пробормотала Нери, потягиваясь и чувствуя, как тонкое ночное одеяние взмокло от пота. — В прошлом году я достигла брачного возраста, а что такого в шестнадцатилетии?...

Она открыла глаза и села, вопросительно уставившись на няню — полноватую, всё ещё красивую женщину в лимонно-жёлтом одеянии и с положенным её статусу сооружением в виде рогов на голове. Сегодня она даже принарядилась, обмотав крепкую шею простенькими бусами из ракушек и подрумянив слишком бледные щёки.

— Глупая девочка, — няня упёрла руки в бока и укоризненно защёлкала языком. — Ты теперь совсем взрослая и должна понимать... Вставай; надо ещё успеть принять ванну, прибрать волосы, поесть и помолиться... Вставай, вставай немедленно!..

Нери показалось, что няня еле удерживается от того, чтобы добавить «не то останешься без сладкого», как она могла сделать раньше.

— Хорошо-хорошо, — сказала она и выбралась из вороха тканей, покрывавших ложе. Покорно перетерпев все нудные утренние процедуры, Нери разочарованно сморщила нос, когда взглянула на поднос с завтраком: её ждали всего-навсего кусок хлеба с мёдом, веточка зелени и стакан молока. Конечно же, каждый элемент здесь был исполнен смысла и посвящён духам, именно в этот день важным; если напрячь память, она могла бы даже вспомнить, какой и кому.