Много дней после похорон Карлиоса Пиарт не мог ни на чём сосредоточиться. Его преследовало ощущение ужасающей несправедливости и даже какой-то обиды — не на четвёрку богов или Прародителя, в которых он никогда не верил, и даже не на неведомого убийцу, а скорее на что-то безымянное и грозное, что-то вроде судьбы или времени. Он лично подобрал породы дерева для погребального костра и цветы для процессии и долго смотрел, как пламя пожирает юное, миловидное лицо и худое долговязое тело в окружении венков из белых маргариток и тонких осиновых веток. Рядом тихо, без завываний плакала приехавшая мать Карлиоса, а отец обнимал её и молчал. Пиарт в жизни не видел зрелища мрачнее и не предполагал, что его может так тронуть смерть полузнакомого человека, совсем мальчишки. Было во всём этом что-то кошмарно неправильное.

Расследование почти не сдвинулось с места. Было допрошено множество студентов и профессоров, а также вся прислуга, находившаяся в то время в банях; никто не заметил никого чужого или подозрительного. Непонятным осталось, что забыл полностью одетый Карлиос в бане в учебное время; выяснили, что убийца не взял ничего из его личных вещей; мысль о таком способе самоубийства можно было счесть разве что бредом сумасшедшего. На взгляд Пиарта, вся затея с расследованием изначально была обречена на провал: подобное злодеяние невозможно провернуть в одиночку в таком месте, как Академия Ти'арга. У преступника здесь явно есть сообщники, а если так, то ничего не добиться допросами. Дело в конце концов закроют — что решает смерть деревенского мальчишки? — а сам случай постепенно выветрится из памяти — у всех, кроме семьи Карлиоса, которой никогда не вернут их не по годам смышлёного паренька. Пиарт не понимал, как Ректор, умнейший человек из всех, кого он знал, может не видеть этого.

Однажды после занятия в теплицах к Пиарту подошёл, застенчиво кашлянув, один из студентов. Пиарт прекрасно помнил его имя — Эдвин, более чем заурядное для жителей бывшей Дорелии, — а о способностях был невысокого мнения. Трудолюбивый, вроде бы, парень, но звёзд с неба не хватает — да и, собственно, какая разница: он специализируется не на ботанике.

— Профессор, я хотел Вам кое-что сказать.

— Да, но давайте быстрее, у меня сейчас лекция. А потом много работы на грядках, сами знаете, — Пиарт как раз мыл руки в фонтанчике у входа в теплицу: сегодня они высаживали вишни, и он весь перемазался землёй. Впрочем, ему всегда нравилось это ощущение. — Что касается задания, то имейте в виду: если Ваши рисунки корневой системы будут такими же убогими, как в прошлый раз, лучше даже не приносите их. Они грозят мне несварением желудка.

— Нет, я не об этом... Я по поводу Карлиоса.

Пиарт стряхнул с рук последние капли и, заметив ползущего по рукаву муравья, почему-то не решился сдуть его.

— Я слушаю.

— Знаете, когда-то я думал, что мы друзья... Но потом он отдалился от меня. Как и ото всех, в общем-то. Особенно в последнее время — он всегда был один, очень много работал, и я начал подозревать, что он делает что-то вне учебных рамок. Ищет или разрабатывает... Он ведь был довольно... пытливым. Вы понимаете? — Пиарт кивнул, и Эдвин, видимо ободрённый, продолжал: — И я подумал — Вы же с ним были довольно близки, ну, то есть, он обожал ботанику и очень уважал Вас... Наверное, это Вас заинтересует. Ещё в пору нашей дружбы я несколько раз был у него в гостях — сначала в общей спальне, и ещё потом, когда ему выделили личную комнату за успехи... Наверное, она пока не занята... Так вот, он сам сделал свой стол и устроил там потайной ящик для бумаг — его отец плотник, Вы ведь знаете? Пару раз я приходил без предупреждения в тот момент, когда он открывал или закрывал его, и он явно злился; и теперь я подумал, вдруг там есть что-то, что может помочь...

— Как открывается ящик? — перебил Пиарт.

— Сбоку на столешнице есть рычажок, нужно нажать на него, и ящик выдвигается. Но рычажок такой маленький и так хорошо замаскирован... Мне только сегодня пришло в голову, что приставы и даже господин Ректор могли не заметить его.

Пиарт вздохнул.

— Ох, Эдвин, ну Вы бы ещё дольше соображали... А вообще-то простите меня. Спасибо за ценные сведения, я лично его проверю.

Польщённый Эдвин расцвёл, как астра осенью, поклонился и убежал на следующее занятие.

Пиарт лишился покоя на целый день, думая о потайном ящике Карлиоса. Это было по меньшей мере странно — что он мог так тщательно и продуманно скрывать, в то же время не очень-то пряча механизм, открывающий ящик? Возможно, конечно, что это просто переписка с какой-нибудь влюблённой дурочкой, но, зная Карлиоса, Пиарт в этом сомневался. Так или иначе, он не привык делать выводы, не убедившись во всём самостоятельно, и поэтому после обеда отправился к общежитиям для старшекурсников.

Находившаяся на третьем этаже комната Карлиоса, куда его безропотно впустил охранник, не представляла бы собой ничего интересного, если бы всё в ней так не дышало владельцем. На небольшом столике — аккуратно разложенные бритва, завёрнутый в бумагу кусок мыла и другие хозяйственные принадлежности, на подоконнике — рассады и самодельные деревянные статуэтки (всадник, девушка, старец с посохом — на взгляд Пиарта, всё было сделано мастерски), на книжной полке — книги по ботанике, астрономический атлас, собрание древних героических сказаний, над кроватью — недурная карта Обетованного... Пиарту тяжеловато было приглядываться ко всему этому, так что он поспешил к письменному столу. Тёмная лакированная поверхность сначала показалась ему совершенно гладкой, но, проведя рукой по столешнице сбоку, он нащупал еле заметную выпуклость, которую при других обстоятельствах принял бы за щепку или просто неровность, и надавил на неё. Тут же послышался негромкий шорох, и нижняя часть внешне цельного ящика для бумаг отодвинулась, открыв второе дно.

Внутри лежала объёмистая кожаная папка и несколько разрозненных листков. Подавляя внезапное волнение, Пиарт собрал всё это и ушёл, собираясь тщательно изучить.

На изучение у него ушло трое суток. По прошествии этого времени, когда был отложен последний лист и прочитана последняя строчка, Пиарт, поражённый и окрылённый своими находками, примчался к Ректору, оторвав его от диктовки письма.

— Пожалуйста, извините, господин Ректор, — выпалил он, ощутив себя дерзким юнцом. — У меня срочное сообщение.

— Всё в порядке, Пиарт. Вы даже запыхались, — Ректор удивлённо поправил пенсне. — Присаживайтесь. Что это у Вас?

— Записи покойного Карлиоса аи Шегта. Вы обязаны это увидеть. Приставы всё ещё здесь?

Ректор принял папку бережно, как величайшее сокровище, и негромко сказал писцу, что пока тот свободен. Как только они остались в кабинете одни, он с мягким укором спросил Пиарта:

— Почему же Вы не принесли это сразу? Приставы уехали позавчера вечером. Однако это поправимо... Присаживайтесь же, и давайте по порядку.

Пиарт сел, чувствуя, что у него глупейшим образом горит лицо и подрагивают руки. В то же время переливы голоса Ректора и его благородное худощавое лицо, к которому так шла серебристая седина, немного успокоили его.

— Видите ли... Я не знал точно, что именно найду, и не хотел беспокоить Вас пустяками. А нашёл не только записи личного характера, но и серьёзные исследования — мальчик проявил необыкновенное рвение и хорошо покопался в нашей библиотеке, хотя я даже предположить не могу, какими были большинство его источников... Карлиос занимался вопросом... Я понимаю, это звучит безумно... Вопросом иных миров, и весьма успешно.

— Успешно? Что Вы хотите этим сказать?

— Он нашёл возможность проникнуть в другую реальность и из-за этого знания был убит...