— Это... какой-то обряд, — с сомнением ответила Нери. — Если я правильно поняла... Этих двоих свяжут Узы Альвеох, говорят они. Альвеох — Великая мать, их первая матка.

— В чём эти узы? — заинтересовался Мей, и ответила ему, казалось, не сама Нери, а рой её устами. Жутковатое ощущение.

— Сладость одного станет сладостью другого, боль — его болью, горе — его горем. Они обречены следовать друг за другом, как запах следует за ветром, тень — за живым, голодный — за пищей, и сил всего мира не хватит, чтобы их разлучить. Они навсегда сложатся и срастутся, и даже их собственной воле не превозмочь Уз. Со смертью одного для другого жизнь утратит смысл, и во всех последующих рождениях они будут рядом, точно Правый и Левый глаза неба.

— И они добровольно идут на это? — спросил он, помедлив и другими глазами глядя вслед поднимавшимся осам. Это была древняя, незнакомая магия — страшная, потому что необратимая. Та, от которой лишаешься сна.

Пожалуй, такая же страшная, как его Дар.

— Добровольно, — произнесла Нери и устало поникла. Мей с тревогой заметил испарину у неё на лбу. Она покачнулась, и он еле успел поддержать её.

— Нам пора. Поблагодари их за гостеприимство и скажи, что нам пора уходить.

— Но...

— Делай, как я говорю. Нельзя так перенапрягаться, они пьют твои силы.

Поразительно — она послушалась. И секунду спустя Мей услышал оглушительное жужжание прямо за своим плечом. Что-то большое аккуратно, но настойчиво толкнуло его под лопатку.

— Забирайся, — перевела Нери. — Они прямо сейчас перенесут нас в лагерь.

Тот полёт Мей запомнил на всю жизнь — испытать нечто подобное ему довелось нескоро. Тело осы было очень большим, сложным и хрупким, как тонко устроенный механизм; он всё время боялся повредить её, неосторожно повернувшись, или задеть полупрозрачные золотистые крылья. Однако вскоре он привык и к этой хрупкости, и к трепетанию крыльев, и к ветру, бьющему в лицо; даже жужжание в конце концов слышалось уже как что-то естественное.

Оса с Нери на спине летела чуть правее и ниже, но двигались они почти синхронно, как части единого тела, и одинаково чутко ловили воздушные потоки. Мей заворожённо смотрел, как проносятся внизу зелёные просторы Леса, утопающие во мгле, как всё реже становятся заросли и поблёскивают меж холмами речки. Всего пару раз он увидел что-то похожее на кучки жилищ и разноцветные лоскутья полей, а потом окончательно стемнело, да и землю скрыли облака.

Когда осы пошли на снижение, по меркам Мея прошло несколько часов, и он чувствовал, что засыпает. Что и говорить, отличная перспектива — погибнуть в чужом мире, свалившись от усталости с гигантской осы.

Но всё обошлось: он не уснул, а осы чётко и быстро обнаружили дорогу даже в темноте. Мей замер: под грядами облаков показалось море огней. Пока оса опускалась, он всё лучше различал костры, факелы, шатры и перемещавшиеся между ними фигурки людей в непривычной глазу одежде или просто каких-то лохмотьях... Многие из них явно были вооружены, а кое-кто вёл в поводу странных существ — каких-то длиннохвостых хищников размером с лошадь. Лагерь раскинулся так далеко во все стороны, что Мей не видел ему конца; он попытался разглядеть выражение лица Нери и даже прокричал ей какое-то поздравление — должно быть, она счастлива, видя такую громадную армию. Кажется, положение мона Бенедикта и наследника далеко не безнадёжно.

Но Нери не ответила — только мотнула головой, поникла и крепче обвила ногами свою осу. И тогда Мея кольнула догадка.

— Мон Кнеша? — громко спросил он, стараясь перекричать ветер. Нери кивнула, и он ощутил, как пересохло в горле. Значит, новоявленный рагнар успел подойти вплотную к повстанцам — да ещё с такими силами. Плохо, очень плохо для них.

Они летели дальше, костры постепенно гасли, а лагерь всё не заканчивался, и с каждой минутой это всё больше угнетало. Хотя стояла ночь, а они были довольно высоко, Мея всё-таки тревожили опасения, что их могут заметить лучники и часовые; кроме того, он мог бы поклясться, что раза два или три видел среди людей каких-то подозрительно больших существ с дубинками и в одних набедренных повязках. Поскольку Нери рассказывала ему о великанах, это наводило на размышления.

Наконец лагерь завершился цепочкой сигнальных огней, и скоро Мей увидел ставку Бенедикта — назвать это лагерем язык не поворачивался. На вершине холма — деревенька из странного вида хижин, окружённая, правда, недостроенной каменной стеной, да десятка два-три разномастных палаток вниз по склону. Мей боялся смотреть на Нери или представлять, каково ей сейчас.

Но всё-таки он был рад, когда ноги коснулись земли. Их сразу окружили, а осы поднялись в небо и исчезли в темноте так быстро, что он еле успел заметить. Поднялась страшная суматоха; перекрикивалось несколько вооружённых мужчин с факелами в руках; все они были смуглокожи и невысоки ростом, а одеты в какие-то лохмотья без всяких следов доспехов. Мей понимал обрывки их речей, но не всё, точно иностранец, — всё-таки Нери говорила с ним куда более медленно и внятно.

Некоторое время Нери молча слушала их препирательства (один из оборванцев упорно указывал то на небо, то на Мея и твердил что-то об осах и злых духах), но потом, видимо, не выдержала и шагнула вперёд, вскинув голову. Тощая, измученная, грязная, она тем не менее казалась удивительно сильной и величественной, и Мей вдруг очень остро, с внезапной болью понял, что его помощь ей больше не понадобится — скорее всего, никогда.

— Я Ниэре из Маантраша, — спокойно и решительно сказала она, и они мгновенно умолкли, с недоверием её оглядывая, — дочь мона Гватхи и наречённая мона Кнеши. Я пришла пешком, через Заповедный лес, чтобы биться за власть рагнарского сына вместе с моном Бенедиктом. Отведите меня к нему.

Мон Бенедикт либо моментально встал, услышав об их незабываемом прибытии, либо не ложился вообще, потому что проводили их к нему сразу.

Он устроился в одной из хижин — не в одиночестве: из-за перегородки доносился храп нескольких человек. Мей с любопытством оглядывался: бросалось в глаза отсутствие привычной мебели и плетёные циновки, расстеленные прямо на земляном полу. К ним вышел высокий мужчина, ширококостный, но стройный, запахнутый в подобие халата. Ничего не выдавало в нём правителя или вообще знатную персону; он спокойно засветил лучинку, и в её рыжеватом ореоле Мей увидел строгую линию подбородка, высокий лоб да впалые щёки, покрытые неровным загаром. Волосы у мона были светлые — интересно, здесь это так же необычно, как в Городе-на-Сини?...

— Я слушаю вас, — он заговорил тихо — наверное, чтобы не разбудить тех, кто делил с ним крышу. — Вы сказали, что хотели говорить со мной лично.

Нери не отвечала. Тут он повернулся и, узнав её, охнул; потом порывисто шагнул к ней, будто собираясь обнять, но сдержался.

— Мона Ниэре!.. Может ли это быть?

— Как видишь, мон Бенедикт.

— Я слышал о твоём побеге из Альдарака... Никто не думал, что ты жива.

— Я и сама не думала, что выживу, — и вдруг рука Нери твёрдо скользнула в Мееву ладонь. — Вот без него я умерла бы в Заповедном лесу.

— Бедное дитя, как же ты настрадалась... Несчастные Гватха и Рея...  — горько прошептал Бенедикт и поклонился Мею в пояс, прижав руку к груди. — Кто бы ты ни был, странник, мы все в долгу перед тобой... Правда, — печальная усмешка, — уплатить его теперь нечем. Если ты видел войско Кнеши, то понимаешь меня.

— Так Вы думаете, что надежды нет совсем?

Если так, то к чему всё это вообще и почему бы им просто не сдаться?

— Она, — Бенедикт почтительно указал на Нери, — и есть наша последняя надежда. А другой не осталось.

— Как это? — подняла брови Нери. — А наследник?

— Мальчик убит, — сказал Бенедикт. Он произнёс это неестественно равнодушно, даже не изменившись в лице. Мей почувствовал, что ладонь Нери стала влажной. По закрытым оконным ставням снаружи застучали капли. Новый дождь.