– Серьезно? Посмотреть на него, так он всю жизнь ничем другим и не занимался. Наверняка должно что-то быть, Эверард. К примеру, как он умудрился стать графом Герна? Он имел право претендовать на этот титул?

Эверард опустил голову, запустил руки в волосы и кивнул. Алекс понял, его вопрос вытащил наружу самые грустные мысли князя, и ему захотелось пнуть себя.

– Да, – ответил Эверард. – Он имеет все права. Он получил земли и титул, как возмещение за смерть сына.

– Извини. Я не знал, что у него был сын. Как этот сын умер?

Алекс надеялся, что сын Тауэрвуда не имеет никакого отношения к грусти Эверарда, но когда Эверард ответил, ему снова захотелось пнуть себя.

– Его сын был оруженосцем моего отца. Их вместе убили в здешнем саду, – Эверард сердито посмотрел на Алекса со слезами на глазах, и Алекс сделал бы, что угодно, лишь бы прекратить этот разговор, но Эверард продолжил: – Я знаю, ты встречал Роберта. Я знаю, он нравится тебе. Я очень любил его, и он мой кузен. Но я вошел в сад, когда Роберт выходил, и он держал кинжал оруженосца, весь покрытый кровью. Мало того, что мой отец был его князем и его дядей, но Бертрам Тауэрвуд был молочным братом Роберта. Хуже просто некуда, Алекс. И, полагаю, Роберт подумал, поскольку я несовершеннолетний, он имеет все шансы стать следующим князем. Тауэрвуд был прав, настаивая, чтобы я… – Эверард внезапно прервался.

Алекс догадался, что он плачет. Он порадовался, что пока больше ничего не услышит. Всё это было слишком ужасно. Он хотел бы не думать о том, как они приняли у себя странного усталого изгнанника, который признался, что убил одного дядю и не убивал другого. Он злился, что не знал об этом. Роберт казался благородным и печальным, когда они свыклись с его странностью – и он был бесконечно добр к Алексу, когда заметил, как тот напуган. Но с другой стороны, он в любом случае так вел бы себя, нуждаясь в пристанище на ночь. А потом Алекс резко полностью изменил мнение. Роберт был славным. Тауэрвуд был отвратительным. И по отношению к Эверарду он поступил еще ужаснее, чем по отношению к Алексу. Алексу казалось, если вернуться в начало, вполне возможно, выяснится, что всё это время главным злодеем являлся Тауэрвуд.

– Послушай… – начал он.

– Знаешь… – в тот же самый момент произнес Эверард.

– Продолжай, – сказал Алекс.

– Я собирался сказать, что Тауэрвуд настоял, чтобы все дворяне дали мне клятву верности. Понимаешь, большинство из них были в Эндвейте с моим отцом. Но потом я понял, что вопрос о чьей-либо верности вовсе не стоял. Роберт никогда не заявлял прав на корону – ни тогда, ни позже. Он отправил по всей стране глашатаев объявить о своей невиновности, но он никогда не объявлял себя князем, хотя я уверен, люди приняли бы его, если бы он так поступил. Это Тауэрвуд собирается жениться на моей матери и предъявить права на корону.

– Выглядит так, словно… Эверард, что за человек был сын Тауэрвуда?

– Ужасно такое говорить, но он до смерти боялся своего отца. Когда Тауэрвуда не было рядом, он был очень милым, хотя и несколько слабохарактерным. Мой отец старался держать Бертрама подальше от Тауэрвуда из-за того, как тот его пугал. Каждый раз, когда Тауэрвуд бывал при дворе, Роберт забирал Бертрама на охоту. Бертрам бесконечно восхищался Робертом.

– Роберт симпатизировал Бертраму?

– Да. Как я сказал, они были молочными братьями. Они вместе росли в Герне. Мать Бертрама была кормилицей Роберта. Понимаешь, Тауэрвуды – весьма скромная семья.

– Ты не сказал мне, что именно Роберт думал о Бертраме. Думаю, это очень важно, Эверард, поскольку ты сказал, что Роберт держал кинжал Бертрама.

Эверард раздраженно подбросил в воздух две пригоршни соломы.

– Но я сказал. Ты понимаешь, что значит быть чьим-то молочным братом? У вас во Внешнем мире нет таких уз? Это гораздо ближе, чем если бы они были кровными братьями. Здесь такие узы почитаются священными.

– Тогда… – произнес Алекс.

– Да-да. Я подумал об этом раньше тебя. Я понял, каким дураком был, в тот момент, когда осознал, что Роберт не хотел быть князем. И немедленно изгнать Роберта предложил Тауэрвуд. Если бы его судили в Совете за государственную измену как следовало, вся страна узнала бы правду. Но я не мог заставить себя обречь Роберта на кончину предателя – его бы разрезали на кусочки, Алекс. Или, как я теперь понимаю – Бертрама, хоть он и убил сам себя.

Теперь Алекс начал расшвыривать солому.

– Стой, Эверард! Я еще не могу понять. Ты думаешь, Тауэрвуд заставил своего сына убить твоего отца. Ты в самом деле считаешь, что он полагался на то, что бедняга после этого убьет себя?

– Тауэрвуд презирал Бертрама. Уверен, он знал, именно так он и поступит. Так же как, полагаю, он надеется, что я сейчас схожу с ума в твоем обществе. Думаю, ему нравится использовать людей – как он использует тебя. И предполагаю, если он устроил, чтобы Бертрам убил моего отца, когда поблизости находился Роберт, он знал: если Бертрам не убьет себя, то Роберт вполне может взять вину на себя. И думаю, он мог бы.

– Нет. Это не выглядит вероятным. Ты просто даешь волю своим фантазиям, Эверард. Думаю, ты прав в том, что всё – дело рук Тауэрвуда. Выглядит, как единственно возможный вариант. Но он не мог полагаться на то, что Роберт возьмет вину на себя. Роберт взял вину на себя? Ты спрашивал его перед тем, как изгнать?

– Я спрашивал его, и он отрицал. Он предложил принести мне клятву, что не убивал ни одного из них.

– Ну, вот. Мог Тауэрвуд сам убить твоего отца? Насколько я вижу, он ничего не имеет против того, чтобы убивать людей собственными руками.

– Имеешь в виду бедного Хьюго Арбарда? Если бы я только мог думать, что у Тауэрвуда была такая возможность, Алекс. Но он всё время находился со мной – нарочно, как я начинаю думать. И я не могу представить, чтобы даже он убил собственного сына.

– Тогда мог Бертрам убить твоего отца, поскольку его заставил отец, а потом Роберт убил Бертрама? Я знаю, он убил своего дядю, и помню, он сказал, это было по закону.

Эверард пропускал волосы сквозь пальцы, а руки у него были в соломе, и от этого он выглядел одичавшим и даже безумным. Солома была того же цвета, что его волосы, так что сейчас он походил на белый голливог[8].

– Роберт сказал, что не убивал ни одного из них, – возразил он. – Если я верю ему в одном случае, почему не должен верить в другом? Когда он убил Обри Герна, было по-другому. Он был дядей Роберта, а не молочным братом, что… Но вы во Внешнем мире, похоже, не понимаете связи между молочными братьями, тогда что я могу сказать? По-моему, Бертрам убил моего отца, а потом – себя. Роберт, думаю, только забрал кинжал, чтобы избавить Бертрама хотя бы от участи самоубийцы – которая уже достаточно плоха, если подумать. Их хоронят на перекрестках дорог с колом в сердце.

Сказав это, Эверард посмотрел на Алекса – такой бледный, что его желтый синяк снова начал выделяться, как было накануне. Алекс больше не жалел о своем складном ноже. Он благодарил небеса, что тому удалось провалиться в промежуток между прутьями.

– Эверард, – произнес он, – убери солому из волос и, ради Бога, поговори о чем-нибудь другом. Я ужасно сожалею, что поднял эту тему.

– А я не сожалею, – ответил Эверард, но начал прочесывать волосы пальцами. – Ты помог мне увидеть правду. Возможно, нам лучше поговорить о другом. Давай построим еще воздушных замков.

Алекс начал говорить о лошадях, а потом – о школе. Эверард пытался внимательно слушать, но это никогда не длилось долго. Весь тот день он возвращался к смерти своего отца или к связанным с нею вещам. Если Алекс не давал ему говорить напрямую, он замаскировывал их под воздушный замок.

– Вот хороший замок, – говорил он, переворачиваясь и заставляя кучу соломы изображать замок. – Я издам указ, чтобы конец предателей был не настолько суровым. Несомненно, смерти для них достаточно – без того, как мы крошим их на кусочки. Людям не нужно, чтобы человеческие куски были прикреплены к городским воротам или выставлены на выгоне, чтобы удержать их от…