Перевод Курлаевой А.В., 2019 год

События этой истории произошли более ста лет назад, когда на троне сидела королева Виктория, а разделение между бедными и богатыми было гораздо значительнее, чем сейчас. Дедушке твоего дедушки было тогда двенадцать лет, как тому мальчику, с которым это произошло.

Его звали Алекс Хорнби, и ему не повезло занимать ту неудобную верхнюю часть пропасти между богатыми и бедными, когда ты не совсем дворянин, но слишком состоятелен, чтобы быть кем-то другим. Его отец, Джозиа Хорнби, был фермером. Семья жила в низком каменном фермерском доме на полпути наверх холма, с видом на громадное устье реки. Мощеная дорожка сбегала от подножия холма в заводь, к маленькому скалистому острову, на котором стояли руины замка. Так что, хотя все их камины коптили из-за ветра с моря, у них был самый грандиозный вид в округе. Вершина холма над фермерским домом была очищена от деревьев, готовая к постройке нового великолепного дома, который Джозиа Хорнби собирался возвести на следующее лето.

Угрюмый и целеустремленный, как многие люди викторианской эпохи, Джозиа собирался сменить свой социальный статус на сельского дворянина так скоро, как сможет себе это позволить. Он уже был весьма состоятельным человеком. Около двадцати лет назад он купил акции железной дороги, которая огибала заводь рядом с морем, и его акции процветали. Он купил акции в других компаниях. В то же время на те деньги, которые он получал за то, что позволял железной дороге проходить по его земле, он купил остров в заводи. Он получил его за бесценок, поскольку его владелец нуждался и поскольку говорили, что там водятся приведения. Но ни призраки, ни сплетни ни капли не волновали Джозию. Он купил остров, потому что тот был дешевым и из-за руин замка на нем. Владеть замком – это по-благородному и по-джентльменски, думал он.

Алекс и его сестра Сесилия тоже были довольны замком, хотя и не были довольны многим другим, что влекло за собой начало богатой жизни. Оно означало, что Алексу пришлось учиться в классической школе с недельным пансионом в ближайшем большом городе. Оно означало, что у Сесилии появилась гувернантка. Оно означало – и это было хуже всего, – что они бросали простых друзей в деревне и пытались завязать приятельские отношения с Корси из Арнфорт Холла. Корси едва замечали их. Джозиа ходил в Холл раз в неделю по делам. Детей приглашали время от времени, если на детских приемах, устраиваемых Корси, не хватало гостей. Однажды Сесилия отказалась идти на прием к Корси. Ее отец так разозлился, что Алекс спрятался на чердаке, а Сесилия перешла заводь, чтобы сбежать и отправиться на поиски счастья. В тот раз она не слишком далеко ушла. Джозиа погнался за ней верхом и отшлепал ее – прямо посреди заводи, возле русла реки.

Странности начали происходить прямо перед Рождеством, когда Сесилии исполнилось шестнадцать. Гувернантка ушла неделей раньше. Из-за чего у Сесилии всё еще были неприятности.

– Мистер Хорнби, – сказала гувернантка, стоя прямо, словно замороженный стальной шомпол, и сжимая перед собой митенки, – я ни дня дольше не останусь в подобном доме с этой вашей девочкой. Она дикая, наглая и распущенная. Она практически необучаема, и у нее нет ничего от леди. Я ухожу сегодня вечером.

– Да в конце-то концов, мадам! – воскликнул Джозиа Хорнби. – Не забывайте: у девочки нет матери. Что она сделала?

– Я отказываюсь ябедничать, – ответила гувернантка. – Будьте добры, закажите двуколку с пони к Лондонскому поезду.

– Но я всего лишь спряталась на чердаке и ела яблоки, – сказала Сесилия. – И сказала, что не имею желания быть леди, если это означает носить митенки мышиного цвета.

Джозиа так разозлился, что швырялся вещами. Два дня никто не смел приблизиться к нему, кроме старой мисс Гатли, экономки. Когда Алекс вернулся домой на последние выходные перед каникулами, его отец был всё еще зол.

– Твоя сестра в немилости, – сказал он Алексу. – Проклятье, если бы я смог найти денег, я бы отправил маленькую мегеру в одну из их швейцарских школ, даже не сомневайся.

– Если он это сделает, – сказала Сесилия Алексу на кухне, – я снова сбегу. И на этот раз сделаю так, чтобы он никогда меня не нашел. Вот так.

– Позволь мне пойти с тобой, – умолял Алекс. – Я не хочу оставаться, если ты уйдешь. Подумай только о школе и об отце!

– Тише! – велела Сесилия.

На кухню вошла старая мисс Гатли, неся чайник Джозии, чтобы наполнить его горячей водой. Алекс откусил громадный кусок маффина[1] и подумал, что дома хотя бы еда вкусная. Сесилия отпила чаю, согнув мизинец, как делала гувернантка, и улыбнулась мисс Гатли. Мисс Гатли покачала головой – ее жесткий накрахмаленный чепец задребезжал в такт движению головы.

– Стыдно, Сесилия, – сказала она. – Зачем насмехаться над бедной леди теперь, когда она уходит? – мисс Гатли скрипела, дребезжала и тяжело дышала, когда с трудом снимала чайник с полки на камине. – Мой ревматизм сегодня разыгрался. Это всё туман. Внизу он сейчас уже как одеяло – по всей заводи. Как раз погодка для странностей на острове. Говорят, там опять видели огни. Нам повезет, если этим всё и закончится.

– Расскажи нам… Расскажи истории, – попросил восхищенный и перепачканный маслом Алекс, набив рот маффином.

Они любили, когда мисс Гатли бывала в таком настроении.

Отнеся чайник в гостиную, мисс Гатли вернулась и рассказала им парочку историй. Она сидела возле кухонной плиты, вязала носки, позвякивая спицами и дребезжа чепцом, и говорила в той странной официальной манере, которую до сих пор используют деревенские старики, когда рассказывают истории, которые могут быть не совсем правдивыми. Она рассказала им, как в туманные ночи по острову порхают призрачные огни и можно видеть, как они кружатся по заводи там, куда никто не смеет заходить, боясь плывунов. Она рассказала об опасном королевстве Фаллейфелл в заводи и о том, что видевшие его – считай покойники.

– И если, – сказала она, – умный человек увидит поблизости нечто подобное в ясную ночь, он закроет глаза и отвернется, совершая крестное знаменье…

Алекс положил тонкую жирную руку под острый подбородок и с нетерпеливым вздохом наклонился вперед. Сесилия подобрала ноги под зеленую клетчатую юбку, одной рукой придерживая вздымающийся кринолин. Другой рукой она рассеянно накручивала на палец и вытягивала ярко-золотой локон. В камине вздохнула вытяжка, а снаружи кашлянула овца. Сесилия тоже вздохнула, потому что приближалась лучшая часть повести.

– Увидеть такое ночью – уже достаточно плохо, – сказала мисс Гатли. – Но пусть умный человек остерегается увидеть это днем. Говорят, раз в сто лет через заводь скачет всадник. Это Дикий Всадник. Всадник Рока, и пусть берегутся видевшие его. В течение года, можете не сомневаться, какой-нибудь бедняга погибнет в заводи. Возможно, его унесет волной – и говорят, с некоторыми такое случалось, – но более вероятно, бедняга утонет в плывунах и исчезнет без следа.

Овца закашляла снова. С восхитительной дрожью Алекс через плечо бросил взгляд в окно. Оно было темным и запотевшим от тепла, исходившего от кухонной плиты, но снаружи кто-то был. На секунду – и у него закололо волосы от этой мысли – Алекс был уверен, что видел лицо. А потом – ничего; и ни единого звука.

«Это был туман, – подумал он. – Он создает страннейшие иллюзии. Мы все это знаем».

Мисс Гатли убрала свое вязание, зажгла свечу и, поскрипывая, ушла спать. Зимой она ложилась в семь. Алекс, всё еще взвинченный и дрожащий, отодвинул в сторону чай и маффины и разложил книги по латыни и истории, чтобы сделать домашнее задание на выходные. Сесилия, чьей обязанностью было вымыть посуду после чая, ленилась из-за взбудораженности после истории. Она по-прежнему сидела, подобрав под себя ноги, иногда накручивая локон на палец, иногда лениво зашивая корсаж своего лучшего платья. Сразу после Рождества предстоял прием у Корси, и платье к тому моменту должно было быть готово. Сесилия надеялась, что после инцидента с гувернанткой отец запретит ей туда идти, но это было последнее, что Джозиа запретил бы. Сесилия вздохнула. Снаружи, на дворе фермы гавкнула овчарка – ворчащим неуверенным лаем, – и наступила тишина.