Все эти мысли вихрем пронеслись в голове Святогора в тот миг, когда старый Бела прижал его к своей груди. Громкие приветствия отуманили его. Совершившееся столь неожиданно событие казалось ему чудным сном...

— Что же ты не осушаешь рога, или не по сердцу тебе моя дочь? — с сердечной лаской в голосе обратился к Святогору конунг. — Ты молчишь, варяг... Мы ждём твоего ответа!

— Конунг, если бы ты мог знать то, что происходит сейчас в моём сердце! — воскликнул в воодушевлении молодой варяг. — Ты бы тогда не требовал ответа... Могут ли слабые слова передать чувства? Я, безвестный варяг, чужой между вами, и вдруг... о, конунг!., получаю то, о чём не могли и мечтать многие храбрые витязи... Разве могу я считать себя достойным выбора твоей дочери? Мне всё произошедшее представляется сном...

— Постой, Святогор! — перебил молодого варяга седой славянин-варяг, явившийся к Беле гораздо позже его, но уже успевший заслужить всеобщие почёт и уважение. — Дай мне сказать слово. Слушай, мой конунг!.. Что бы ни говорил Святогор, а вовсе он не безродный... Сам ты слышал не раз, что далеко за Нево, у самого истока великой славянской реки Волхова, стоит богатый славянский город. Деды ваши и прадеды знали его... Много норманнских гостей ходят мимо Гольмгарда по великому пути от нас в далёкую Византию. Вот из этого-то города родом наш Святогор...

— Он никогда не говорил об этом, — заметил Бела.

— Что же, что он молчал! Но мы, сыны этой страны, все хорошо его знаем. Слушай же дальше... Правит Новгородом — и много уже лет — известный повсюду посадник Гостомысл, муж крепкий умом...

— Слыхал я о нём, много раз слыхал! Мудр новгородский посадник, только его умом Гольмгард и держится...

— Вот видишь! Сам отдаёшь ты хвалу мудрости Гостомысла. Перед тобой племянник его — Святогор!

— Так ты племянник Гостомысла! — в удивлением воскликнул Бела.

— Да, это правда! Гостомысл мой дядя, — тихо ответил тот. — Судьба заставила меня расстаться с моей родиной.

— Зачем же молчал ты столько времени?.. О, Святогор! Если бы ты сказал мне это раньше... Кто знает, может быть, ты и не заставил бы так долго скучать по тебе мою Эфанду...

— Прости, конунг, я не знал, что подумаешь ты обо мне, отвергнутом родной стороной, проклятом служителями богов...

— Какое нам дело до того, что было раньше. Ты пришёл к нам, и мы не в праве были отказать тебе ни в приюте, ни в ласке. Но теперь, когда ты становишься моим сыном, заменяешь для меня моего Ингвора, теперь мне ещё приятнее узнать, что избранник Эфанды такой близкий родственник славного Гостомысла. Я боюсь одного, чтобы ты не покинул нас и не вернулся на родину.

— Ты прав, ещё раз прав, не могу поступить иначе... Я дал клятву вернуться на берега Ильменя и вернусь...

Нахмурил Бела седые брови. Очень не по душе ему пришлось такое признание. Он с неудовольствием взглянул на Святогора.

— Да, вернусь! — продолжал тот. — Лишь только часть твоей власти будет в моих руках. Хищным соколом полечу я с товарищами на ильменские берега, из края в край с мечом в руках пройду я славянские земли. Запылают в море огня жалкие селения родичей, с лица земли сотру я города когда-то родной мне земли, в прах разобью я кумиров, и только тогда вздохну я свободно: моя клятва будет исполнена... Местью, кровавой местью, поклялся я ей, меня отвергнувшей, и пока я жив только, мыслью о мести я буду дышать.

Присутствовавшие на пиру варяги смущённо молчали. Их поразило это признание. Им совершенно неизвестна была история Святогора, и такое внезапное чувство ненависти было им непонятно.

— Я понимаю твои чувства, сын мой! — сказал Бела. — Данная клятва должна быть исполнена. А славянские земли богаты и добычей обильны. Я радуюсь за витязей, которые пойдут с тобой туда... Но ты, наверное, жаждешь знать, что происходит там. В ваше отсутствие прибыли с берегов Ильменя новые дружины варягов, и теперь только я вспомнил, что в них есть два молодца, которые долго разыскивали тебя... Я слышал, что они называли тебя братом.

— Братья, братья! — прошептал Святогор. — Я оставил их там, на Ильмене, совсем детьми...

— А теперь оба они молодцы, каких мало! Как только прибыли они, то немедленно переменили свои имена. Сигуром назвался старший и Триаром второй... Зная это, ты легко можешь найти их.

— Ты сообщил мне хорошую весть, мой конунг. Прошу тебя: позволь мне удалиться и повидать братьев, если только это действительно они.

— Иди и помни, что с этой минуты ты — избранник моей дочери и вместе с тем мой сын! — сказал Бела, отпуская Святогора.

Весть о том, что среди росслагенских варягов находятся любимые братья, сильно взволновала Святогора. Он даже на мгновение забыл о своём счастье.

«Что заставило их покинуть родину?» — раздумывал он.

Когда Святогор вышел из палат Белы, весёлый шумный пир там ещё продолжался. Громко пел слепой бард, восхваляя войну и успехи на поле битвы:

Мрачная северная ночь уже опустилась на землю. С берега доносился рёв прибоя, с выси небесной на успокоившуюся землю смотрели звёзды. Молодой варяг остановился, с жадностью вдыхая чистый свежий воздух. Было немного холодно, но Святогор не замечал этого.

— Как я бесконечно счастлив! — молвил он себе. — Самая красивая из росслагенских дев полюбила меня... Что мне теперь родина! Что мне всё на свете!.. Одна, одна только Эфанда могла скрасить мою жизнь, и теперь она моя, навек моя... О, как я люблю её!

— Знай, Святогор, что и моё сердце давно уже принадлежит тебе! — раздался около него шёпот. — Давно, давно уже я живу мечтами, надеждами на счастье с тобой.

Святогор оглянулся. Около него стояла закутанная с ног до головы женская фигура. Молодой варяг скорее сердцем угадал, чем узнал, кто это.

— Эфанда! — воскликнул он, протягивая вперёд руки.

— Да, это я... нарушив все заветы отцов, я вышла к тебе, чтобы сказать, что я горячо люблю тебя... О, как я страдала, когда видела на лице твоём постоянную печаль... Может быть, и полюбила я тебя за твои страдания... Как я мучилась, когда ты уходил в набеги, с какой тоской я ждала возвращения дружин. Но теперь мои муки кончились — кончились навсегда. Ты мой, Святогор! Навеки мой! В пылу ли битвы, на шумном ли пиру, я всегда буду около тебя, я сумею охранить тебя от всякой опасности...

— Моя Эфанда! Не бойся за меня... В твоей любви я найду силу одолеть всякие опасности. Я прославлю на поле брани своё и твоё имена... Ты всегда будешь моей счастливой звездой.

— Знай, Святогор, умрёшь ты, и я последую за тобой... Но я верю теперь тебе, верю твоей любви, верю тому, что мы будем счастливы...

— И никто, решительно никто не будет в силах помешать нашему счастью... и я верю, что нас с тобой, моя Эфанда, ждёт счастливое будущее!..

Эфанда приникла к плечу своего жениха. Оба они замерли в восторженном молчании. Тихо было вокруг. Только издали доносился плеск прибоя, да из палат конунга слышался шум пира... В тёмной выси неба ласково мигали звёзды...

20. Братья

игур и Триар действительно оказались такими, какими представил их старый Бела. Все славянские варяги были молодец к молодцу. Но эти двое юношей выделялись среди них. Святогор с трудом узнал братьев, когда нашёл их в одной из варяжских дружин. Не такими он ожидал встретить их после долгой разлуки. Ему всё казалось, что спокойная жизнь у Гостомысла должна была изнежить этих юношей, расслабить их тело, и был он приятно удивлён, когда увидел перед собой рослых молодцов, с весёлыми, открытыми лицами, с блещущими юной отвагой глазами... Трогательна была встреча братьев.