Поэтому все родичи и отнеслись с таким сочувствием к горю Любуши.

Она же, бедная, продолжала громко рыдать, не будучи в силах совладать с собою.

Вдруг толпа заволновалась вся сразу, как один человек. Все повернули головы по направлению к лесу и напряжённо глядели туда. На опушке леса один за другим показалось несколько всадников.

— Кто-то едет к нам, — произнёс старейшина Володислав, тоже обративший внимание на эту группу.

— А я скажу тебе, кто, — вмешался примолкший было жрец, — едет к тебе, княже, отец Велемир, служители Перуна с ним и среди них твой сын, Вадим. Встретить готовься гостей дорогих.

— Сын Вадим, ненаглядный мой! — воскликнула Богумила и кинулась с крыльца навстречу всадникам.

С глубоким почтением расступился народ пред старым жрецом Перуна в то время, как обрадованная мать со слезами радости на глазах обнимала дорогого ей сына.

— Привет вам, — важно и степенно проговорил Велемир, когда с помощью нескольких жрецов ему удалось сойти с коня, — привет и радость, старейшина славянский, дому твоему, и вы радуйтесь.

Он простёр над благоговейно склонившей головы толпой свои руки.

— Я слышу здесь плач, — продолжал он, зорко оглядываясь вокруг. — Кто горюет там, где должны быть только радость и веселье?

— Это плачет невеста погибшего Святогора, — наклонясь к уху Велемира пояснил Володислав. — Успокой её. Она тебя послушается.

— Подойди сюда, горюющая дочь моя! — громко позвал Любушу старый жрец. — Подойди и поведай нам о своём горе.

— Он умер, он погиб, мой Святогор. Как же не горевать мне! — всё ещё не могла сдерживать рыданий Любуша. — О, великий Велемир! Ты угоден Перуну. Он всегда тебя слушает. Попроси его теперь, чтобы он вернул мне дорогого моего Святогора.

Вадим, стоявший несколько поодаль, с искажённым злобой лицом слушал эти стоны девушки. В душе его снова поднималась буря, и он едва сдерживал себя, чтобы не вступить в разговор.

— Забудь его, дочь моя! — торжественно сказал старец. — Он — великий грешник! И Перун справедливо покарал его, сохранив жизнь достойному. Святогор — ослушник и хулитель нашего божества.

— Он? Святогор? Кто сказал это?

— Вадим был свидетелем, как он поносил Перуна.

— Вадим? — воскликнула Любуша и с ненавистью взглянула на сына старейшины.

Тому сделалось неловко под её пристальным, вызывающим взглядом, и он низко опустил голову, не смея смотреть в глаза Любуши.

— Как бы то ни было, а я велю тебе перестать горевать! — снова раздался голос Велемира. — Пойди в дом твой, омой лицо и прими участие в общем веселии. Милость Перуна посетила дом этот, и горюющих быть не должно в этом роде. Ступай и повинуйся.

Сказав это, Велемир опёрся на руку Володислава и, поддерживаемый старейшиной, вошёл в его хоромы.

25. Коварство любви

рошли несколько дней. Всё это время горько плакала Любуша. И напрасно давала она разные обеты Перуну — милый друг её не возвращался.

В первые дни девушка никак не могла увериться, что дорогой ей человек погиб и больше она никогда его не увидит. Ей всё казалось, что и жрец, и Вадим говорили неправду, и вот-вот её Святогор снова, здоровый и невредимый, явится к ней...

Но время шло. Волей-неволей пришлось бедной Любуше согласиться, что ей сообщили правду — нет более в живых её возлюбленного Святогора.

Горюет Любуша, зато доволен и весел Вадим.

Всё удаётся ему, как он задумал. И чего это наболтал ему выживший из ума Мал?.. Напугал его только напрасно... Хорош же этот любимец судьбы!.. Нет, не уйдёт теперь Любуша от старейшинского сына... Преграда между ним и неприступной девушкой рушилась, и нет теперь сомнения, что скоро, скоро она будет принадлежать ему.

Что же? Ведь он любит её не меньше Святогора... Все девушки в роду ей позавидуют, только вот чего это сама она как будто внимания на него не обращает? Ну, поплакала по милому и довольно. Чего же ещё? Не век же, в самом деле, плакать!

Однажды Любуша вышла под вечер на лужайку, что раскинулась за селением. Памятно ей это место: столько раз она здесь со Святогором встречалась, здесь он первый раз сказал ей, что одну её любит и до смерти любить будет... И как недавно это было!.. Ещё лето только наступило, едва ещё первые цветы из-под снега показались, когда сказал вот на этом самом месте Святогор ей первое «люблю»... А теперь — конец всему... Не увидит она больше Святогора, не увидит...

Погруженная в печальные думы, стояла Любуша, устремив взор в себя.

Наступал уже вечер. Последние лучи заходившего солнца золотили макушки деревьев. С луга начал подниматься туман, замолкло кругом щебетанье птах, последние тени густо ложились на засыпавший мало-помалу луг.

Любуша ничего этого не замечала — так погрузилась она в свои думы.

Вдруг позади её послышался шорох, и в ту же минуту она почувствовала, как чьи-то руки охватили ей стан.

— Любуша, милая! — услышала она страстный шёпот. — Не пугайся, я это!

Девушка вырвалась из объятий и быстро оглянулась'.

Позади неё, весь раскрасневшийся от волнения, стоял Вадим. Глаза его сверкали, губы дрожали; юноша был сам не свой.

— Любуша, — говорил он. — Постой, не беги! Позволь мне сказать то, что давно уже храню я в своём сердце... Выслушай меня, ради всего тебе дорогого!

— Что тебе нужно от меня, княжич? — оправилась от испуга девушка. — Разговаривать здесь наедине нам негоже. Если хочешь сказать мне что-нибудь, пойдём домой, и там я выслушаю тебя...

— Нет, погоди! Ты здесь меня выслушай... Знаю я, что горюешь ты, и знаю, по кому... Но вот что: веришь ли ты мне, что люблю я тебя, люблю так, как никто никакую женщину не любил?.. Истосковался я по тебе, измучился. И нет мне ни на миг покоя...

— Нет, Вадим! Не говори со мной так. Ты пугаешь меня, мучишь. У меня и без того сердце разрывается на части, а ты ещё тоски подбавляешь. Перестань, Вадим! Забудь меня... Мало ли есть девушек в родах славянских?

— Много их, сам знаю. Но из всех только ты одна мне люба. Слышишь? Только ты! И я возьму тебя во что бы то мне ни стало.

— Прости, княжич, я не могу быть твоей.

— Что же, противен я тебе?

— Нет, не противен... не лежит только к тебе моё сердце... Чего бы ни говорил ты, а мне с собой не совладать.

— О, Любуша! — простонал Вадим. — Сжалься...

— Не знаю, что ещё и сказать тебе. В сердце ведь никто не волен. Оно для нас всех — властелин. Бороться с ним мы не можем...

— Но, Любуша, скажи хотя бы одно слово в утешение. Дай хотя бы надежду на будущее. Мне без тебя жизнь не мила.

— Что в будущем — не знаю. Его только боги могут знать. Говорю я лишь про настоящее...

— Стало быть, в будущем ты меня всё-таки не отвергнешь? — с живостью воскликнул старейшинский сын.

— Думай, как хочешь. А я всё сказала!

И, вежливо поклонившись Вадиму, девушка быстро пошла по направлению к селению.

Вадим остался один на лугу. В душе у него бушевала злоба. Отказ Любуши и в очередной раз оскорбил его, и разжёг в нём ещё большую страсть. Причиной этого отказа сын старейшины продолжал по-прежнему считать Святогора.

«Ты и мёртвый становишься мне поперёк дороги... Но нет! Ты умер. И всё с твоей смертью кончено. Сумел я побороть тебя живого, справлюсь и с мёртвым, проклятый колдун. Будет Любуша моей! И ждать мне не придётся долго... Зачем мне ждать? Разве отец мой не самый богатый из приильменских старейшин? Разве Велемир, верховный жрец Перуна, не близкий друг моего отца?.. О, погоди, гордая девушка! Посмотрим ещё, кто из нас сильнее!..»

У Вадима быстро созрел план действия. Он нашёл способ покорить гордую Любушу. С ней одной ему только и приходилось бороться. Вадим был вполне уверен в согласии отца. Ни одна семья славянская не отказалась бы принять к себе такую красавицу и умницу, какой была Любуша. Мать, до безумия любившая Вадима, тоже была всецело на его стороне. О старике Простене, бедном родиче, промышлявшем ловлей рыбы, и думать не было нужды. Разве посмеет он отказаться от чести породниться с семьёй богатейшего старейшины?