Через стены своего узилища она ясно слышала шум и понимала, что на Перыни готовятся к жертвоприношению.

Заря только забрезжила, как дверь темницы отворилась и показались жрецы, нёсшие в руках смоляные факелы. Они приказали Любуше следовать за ними, и девушка почти бессознательно повиновалась...

Перед истуканом Перуна всё уже было готово для приношения жертвы. В белых одеждах у жертвенника стояли Велемир и другие жрецы в ожидании обречённой Любуши. Вот уже процессия с жертвой совсем близка. Стоявшие кругом толпы людей зашевелились, расступаясь и пропуская жрецов... Любуша идёт, как во сне передвигая ноги. Она совсем не отдаёт себе отчёта — куда, зачем её ведут?.. Теперь ей всё равно. Только бы поскорей умереть...

— Любуша, не упорствуй! Стань моей женой, — раздался над её ухом трепетный шёпот.

Несчастная подняла голову, и взгляд её упал на бледное, искажённой страстью и волнением лицо Вадима. Он пробрался через толпу жрецов и наклонился к девушке.

— Велемир отменит жертвоприношение, — шепчет он. — Покорись воле богов, будь моей...

— Никогда, — ответила Любуша. — Я люблю Святогора и буду принадлежать только ему...

— Ты умрёшь, — слышит она шёпот. — Смерть страшна!

— Лучше смерть... Оставь меня.

Жрецы и жертва подошли к подножию истукана.

Любушу взяли под руки и подвели к жертвеннику.

Какой-то неясный шум донёсся со стороны Волхова, но на него никто не обратил внимания. Верно, прибыли на жертвоприношение лодки с запоздавшими заильменскими людьми...

— Народ славянский! — раздался голос Велемира. — Вы прогневали великого Перуна. Он мне сказал: «Нашлю на всю землю славянскую разные бедствия: голод, чёрную смерть, не оставлю никого в живых, если не умилостивят меня жертвой...» Так сказал мне Перун, и я долго просил его пожалеть народ свой... Он, великий, снизошёл к моей просьбе и приказал принести в жертву одну деву из рода славянского... Он дал мне знамение, как узнать эту деву, и я нашёл её — вот она!..

— Пусть лучше она одна умрёт, чем всех нас погубит Перун! — послышались восклицания.

Среди собравшихся были не только ильменские славяне. На жертвоприношение явились посланные от веси, мери, кривичей. Истории Любуши и Святогора никто из них не знал, и потому все они отнеслись к участи этой красивой девушки хладнокровно.

Но вот шум со стороны Волхова усилился, послышались звон оружия, треск дерева, громкие крики. Теперь даже жрецы, окружавшие Велемира, обратили на шум внимание.

— Пойдите, узнайте, что там... — распорядился верховный жрец.

Кто-то побежал к берегу.

— Во славу Перуна! — произнёс громко и торжественно Велемир и, взяв длинный жертвенный нож, занёс его над несчастной Любушей.

Вдруг он почувствовал, как кто-то крепко схватил его за руку. И в то же время в толпе, окружавшей идола, раздался громкий крик изумления и ужаса.

Быстро оглянулся Велемир и увидел за собой испещрённое шрамами лицо Рулава. Норманн стоял с мечом в руке.

Позади него поднимались на холм прекрасно вооружённые дружины норманнских гостей и славянских варягов. На берегу реки у подножия холма гремел хорошо знакомый Велемиру голос Стемида.

— Вот, старый кудесник, мы и встретились! — с торжествующим смехом вскрикнул Рулав и с силой толкнул старика наземь. — Вставай, красавица, мы подоспели вовремя. Сейчас твой Святогор явится. Да вот и он!..

Действительно, из расступившихся варягов бежал к ней Святогор.

Любуша вскрикнула и без чувств упала в объятия любимого.

— Ну, не время теперь миловаться! Живо в лодки! — закричал Рулав. — Пока это стадо не опомнилось! Не робейте, молодцы!..

Велемир тем временем успел оправиться и поднялся с земли.

— Народ славянский! Твой бог поруган! — воскликнул он. — И ты спокойно смотришь? Накажи же дерзких!

— Бог? — насмешливо крикнул Рулав. — Какой же это бог, когда он сам себя защитить не может?.. Дерево это, а не бог! Вот глядите, ему всё равно... Наш бы Один громом поразил за это. А вашему Перуну всё ничего...

Рулав размахнулся секирой, желая пустить её в истукан Перуна. С криком отчаяния бросился вперёд Велемир и своим немощным телом закрыл истукана. Секира со свистом пронеслась в воздухе и со всего размаха вонзилась в грубо сделанное подобие лика Перуна.

— Вот он, ваш Перун! — закричал Рулав. Послышалось отчаянное рыдание старого жреца, и оно несколько привело в себя ошеломлённый народ.

— Отомстим за Перуна! Смерть им!.. — раздались крики в толпе.

Святогор с драгоценной ношей на руках быстро шёл с холма вниз, к Волхову. Там у самого берега покачивались на волнах прекрасно оснащённые ладьи.

— Спас! Вырвал из рук смерти! Теперь мы больше не расстанемся! — шептал он, с восторгом глядя в бледное личико всё ещё бесчувственной Любуши.

Вдруг перед ним, будто из-под земли, выросла человеческая фигура.

— Не моя — так и ничья! — раздался злобный голос Вадима.

И не успел Святогор опомниться, как старейшинский сын со всего размаха ударил Любушу в грудь длинным ножом.

Удар был рассчитан верно. Святогор почувствовал, как тело его возлюбленной затрепетало у него на руках в предсмертных судорогах. Нож Вадима вонзился прямо в сердце несчастной.

Отчаянный вопль вырвался из груди Святогора.

— Мертва! Мертва! — кричал он и вдруг зарыдал, как маленький ребёнок.

— Святогор, Святогор, скорее! — кричал Рулав, подбегая к юноше. — Это что? Опять Вадим? Ох, попадись он мне!.. Ну, полно! Всё равно её к жизни теперь не вернёшь... Э-э! Да ты меня не слышишь!

И схватив Святогора, как маленького ребёнка, в охапку, старый норманн быстро потащил его вниз, где уже Стемид готовил в ладье парус.

Юноша был без чувств.

Отступить норманнам и славянским варягам удалось вполне благополучно. Они знали, что на Волхове будут в безопасности, ибо ладей на Перыни не было.

Ветер дул попутный, и скоро белые паруса норманнских ладей с отчаянными смельчаками скрылись за поворотом реки.

32. В пути

сё, даже ветер, как будто благоприятствовало смелой ватаге, направлявшейся к холодным берегам Скандинавии. Ладьи им новгородский посадник дал лёгкие, оружия всякого у них много, ветер попутный, так что и на вёсла редко приходилось садиться.

А хорошую они штуку с жрецами устроили!.. Это Рулав их подбил. Любит подраться старый рубака. Только бы вот новгородский посадник Гостомысл не разобиделся, ведь он только о Святогоре хлопотал, а тут молодцы столько шума наделали. Долго их на Ильмене не забудут.

Да что Гостомысл, что им Ильмень! Теперь вот и до Нево недалеко, а там и желанная Скандинавия близко.

Жаль Святогора только, горюет он по Любуше своей. Очнулся Святогор уже тогда, когда ладьи давно оставили позади себя Новгород. Очнулся и заплакал. Странно смотреть, как мужчины плачут. Но горе Святогора было так велико, так искренно, что никто над ним смеяться и не подумал.

Старый Рулав, как самая заботливая нянька, ухаживал за юношей, поражённым горем. Полюбил он Святогора и души в нём просто не чаял, что сын родной стал юноша старику.

Одинок был старый норманн — никого у него не было на белом свете, а может ли сердце человека без привязанности быть?

Конечно же нет!

Когда Рулав увидал Святогора, поражённого его вероломным товарищем после того, как им обоим пришлось избегнуть ужасной опасности, счастливо убежав из перынской заповеданной рощи, старый норманн почувствовал, что его сердце сильно забилось. Жаль ему стало этого стройного юноши с таким открытым и мужественным лицом. Вспомнил Рулав и себя в юности и невольно подумал: «Вот ведь и я такой же когда-то был! Не хочется умирать, когда жизнь только ещё расцветает. Жаль его!».