Все отвечали, что согласны, и выбирают вождём его.

Потом отправились в баню. Но в ту же минуту затрубили сбор на тинг. Тейт выбежал из бани в одном белье и с золотой повязкой на лбу. Наскоро накинув на себя темно-красный плащ на белом меху, он явился к своим, которые в одну минуту собрались, чтобы опередить помощников конунга. Они опрометью бросились к тюрьме, выбили ворота и вынесли наружу Гисле; разбив его оковы, они отправились с ним на тинг.

Суд начался.

Одни говорили в защиту виновного, другие настойчиво требовали ему строгой казни за неслыханную вину.

Наконец сам Гисле вышел вперёд и просил позволения сказать несколько слов.

Когда конунг это разрешил, он продолжал:

— Я начну речь с убийства моего отца, которое совершил Гиафальд. Мне было тогда шесть лет, а брату моему, Тормоду, девять. Мы, дети, были свидетелями убийства нашего отца. Гиафальд грозился убить и нас, и, совестно рассказывать, государь, что рыдания душили меня.

— Так ты, — прервал конунг, — отвёл душу этим дерзким преступлением?

— Не запираюсь! — отвечал Гисле. — Долго подстерегал я Гиафальда, лелея кровавый умысел. Два раза случай мне благоприятствовал: но один раз я не хотел оскорбить святыни храма, а в другой раз удержал меня вечерний колокол. Я сложил про тебя песню, конунг, и желал бы, чтобы ты её выслушал.

— Если хочешь, — кивнул конунг, — расскажи её.

Гисле наскоро прочитал свои стихи. Потом, обратясь к Тейту, он сказал:

— Много смелости вы показали. Но я не стану далее подвергать вас опасности. Отдаюсь во власть конунга и несу ему свою голову.

Сказав это, он снял с себя оружие, подошёл к конунгу и положил голову ему на колени.

— Делайте с ней, что вам угодно! — сказал он. — Буду благодарить вас, если меня простите и возьмёте к себе на службу, какую найдёте для меня приличной.

— Возьми назад свою голову и садись за стол на место Гиафальда. Подкрепи себя пищей и исполняй его обязанности!

Подобным же образом добыл себе дружбу и покой Торкель, сын Амундов, у великодушного и могущественного ярла Торфина на Оркадских островах.

Торкель лишил жизни Эйнора Рагнмундура, брата Торфинова, и однажды, нежданно явившись к ярлу, когда тот сидел у себя и пировал, положил свою голову ему на колени и сказал, что он может делать с ним, что угодно.

Это подействовало на ярла, он принял его, как своего знакомого, и совершенно простил его.

Благородный образ мыслей норманнов не дозволял вредить тому, кто, беззащитный, добровольно вверялся их благородству и великодушию. Положившись на сказанное великодушие, сын норманна Кетилла Раумура, девятнадцатилетний Торстен получил руку и сердце дочери одного готского ярла Ингемунда.

Храбрые, как это видно из вышеизложенного, и тогда, в эти отдалённые целым тысячелетием времена, владычествовали они, как и в наш нервный век, над кротким женским сердцем...

В Норвегии, в лесу между Раумсталем и Упландией жили разбойники. Дорога в этом месте считалась чрезвычайно опасной. Торстен хотел отличиться славным подвигом и пошёл туда, чтобы положить конец разбоям. Он нашёл тропинку, которая вела с большой дороги в чащу леса. Идя по ней, он пришёл к большому, хорошо выстроенному дому, вошёл в комнаты и увидел в них огромные ящики и много всякого имущества. Там стояла кровать гораздо больше обыкновенных кроватей; казалось, что человек, спавший на ней, должен был быть исполинского роста. Она покрывалась прекрасным одеялом. Стол, находившийся в комнате, накрыт был чистой скатертью и уставлен вкусными кушаньями и дорогим вином.

Под вечер Торстен услышал сильный шум, и в комнату вошёл великан прекрасной и мужественной наружности. Он развёл огонь, умылся, вытерся чистым полотенцем, отужинал и лёг спать. Торстен, притаившись за сундуками, видел всё это, и когда великан крепко заснул, он, тихонько подкравшись, взял его меч и изо всей силы поразил его в грудь.

Великан быстро поднялся, схватил Торстена, затащил его на постель и положил между собой и стеною.

Спросив Торстена об имени и роде, он сказал:

— Всего меньше я заслужил смерть от тебя и твоего отца, ибо никогда не сделал вам вреда. Ты поступил чересчур опрометчиво, а я слишком медлил оставить сей образ жизни. Теперь ты в моей власти. Я могу пощадить тебя или убить. Но если я поступлю с тобой как ты того достоин, некому будет рассказать о нашей встрече. Кажется, будет лучше, если я сохраню тебе жизнь... Меня зовут Иокулл, я сын ярла Ингемунда, из Готланда. Подобно всем знатным людям, я старался нажить себе богатство, но не совсем честным образом, и уже решался удалиться отсюда. Если ты думаешь, что я совершаю благодеяние, оставляя тебе жизнь, то ступай к моему отцу, постарайся наедине поговорить с моей матерью, Вигдисою, и расскажи ей про этот случай. Передай ей мою нежную сыновнюю просьбу... проси, чтобы она вымолила тебе у ярла безопасность и дружбу и убедила его выдать за тебя мою сестру, Тордису. Ты отдашь ей это золотое кольцо; оно уверит её, что я точно послал тебя. Смерть моя принесёт ей много горя, но надеюсь, что она обратит больше внимания на мою просьбу, нежели на твой поступок. И предчувствие говорит мне, что тебя ожидает счастью. Если будут у тебя дети и внуки, не дай умереть моему имени: слава, которой ожидаю себе от того, будет мне наградой за великодушие к моему убийце... Вынь меч из моей раны, и наша беседа окончена...

Торстен вынул меч, и Иокулл в ту же минуту умер.

Воротясь в отцовское поместье, Торстен сказал однажды отцу, что отправляется на восток, в Готланд, к ярлу Ингемунду, как обещал Иокуллу. Кетилл советовал ему не ездить.

Но Торстен отвечал:

— Сдержу своё слово, хотя бы это стоило мне жизни.

Он пошёл в Готланд и явился на двор ярла утром, когда ярл, по обычаю знатных людей, отправился на охоту. Торстен со своими спутниками вошёл в столовую. Вскоре пришла туда жена ярла и, увидев чужих людей, спросила, откуда они. Приветствовав её, Торстен изъявил желание переговорить с ней наедине.

Она отвела его в другую комнату.

— Я принёс тебе весть о смерти сына... — сказал гость.

— Печальна твоя весть, — отвечала Вигдиса, — но я всегда ожидала такого конца злодейской, беспутной жизни моего сына... Что же заставило тебя пуститься в столь дальний путь с этой печальной вестью?

— Многое.

И Торстен откровенно рассказал ей обо всём происшедшем.

— Ты очень дерзок! — покачала головой Вигдиса. — Верю, что всё случилось именно так, как говоришь. И если Иокулл оставил тебе жизнь, то моё желание то же — чтобы ты остался жив, потому что тебя любит счастье. По просьбе Иокулла я скажу ярлу о твоём деле. Спрячься...

Когда ярл вернулся с охоты, Вигдиса подошла к нему:

— У меня есть новость, которая касается нас обоих.

— Не кончина ли сына Иокулла? — нахмурился ярл.

— Так.

— Он умер не от болезни?

— Ты угадал, — кивнула Вигдиса. — Он убит и много мужества обнаружил в последние минуты. Он пощадил жизнь своего убийцы и послал его сюда, в наши руки, со своим кольцом и желанием, чтобы ты оставил посла в безопасности и простил ему преступление, как оно ни велико... Может быть, этот человек станет опорой тебе в старости, если примешь его в родство и выдашь за него нашу дочь Тордису. Это последняя воля Иокулла, который надеялся, что ты не отвергнешь его предсмертной просьбы. Как верно этот человек держит данное слово, можешь видеть из того, что он от родного очага отправился во власть врагов... Вот кольцо, присланное Иокуллом.

И с этими словами она подала ярлу кольцо.

Супруг тяжело вздохнул:

— Твоя речь длинна и дерзка, женщина. Ты хочешь, чтобы я оказал честь убийце моего сына, заслужившему скорее смерть, чем дружеское отношение.

— Надобно принять во внимание два обстоятельства, — заметила Вигдиса. — Во-первых, желание Иокулла и доказанную верность этого человека; во-вторых, твою старость... Тебе необходим помощник. А он на то очень способен. Если Иокулл оставил ему жизнь, хотя и мог убить его, если поступок этого человека счастливо сошёл ему с рук, то для нас великая победа, когда мы, подобно умершему сыну, помилуем нашего ужасного злодея; в противном случае — стыд нам... поскольку мы сделаем зло тому, кто добровольно отдался в наши руки.