— Кристо, compadre...

   — Бывший compadre!

   — Я посетил дом старого друга твоей семьи дона Сильвестро, во всех отношениях достойного старого кабальеро. Волосы его седы, ноги ослабли и полусогнуты в коленях из-за многолетней привычки к седлу, но в сердце его ещё полыхает пламя. Я нашёл предлог, чтоб осмотреть монокль дона Сильвестро, — точно могу сказать, без них он не перечтёт пальцев и в футе перед собственным носом.

   — Надеюсь, ты их разбил?

   — Конечно нет. Неужели, по-твоему, кабальеро, подобный мне, способен так обойтись со старым рыцарем?

   — Разумеется, способен, если бы только это помогло тебе обжулить кого-нибудь в карты или забраться к женщине в постель.

Матео вздохнул, допил свой кубок, наполнил его заново и только тогда сказал:

   — Монокль, конечно, разбить придётся, но в другой раз.

   — Приём у де Сото переносится во дворец вице-короля. Старик, вероятно, тоже будет приглашён.

   — Это я уже знаю. Он не просто будет присутствовать, но поедет в нашей карете.

   — ¡Santa Maria! Пресвятая Матерь Божья! — Я опустился на колени перед каменным ангелом, наполнявшим фонтан водой. — Спаси меня от этого сумасшедшего, и пусть Господь поразит его молнией.

   — Ты слишком легко впадаешь в панику, Бастард. Учись воспринимать жизнь спокойно, без истерик. И встань с колен, я же не твой исповедник.

Я поднялся.

   — Итак, ты хочешь, чтобы я отправился к вице-королю в одной карете с человеком, который опознает и разоблачит меня, как только увидит?

   — Начнём с того, что старик уже считает тебя доном Карлосом, потому как я сказал ему, что ты дон Карлос. Тебе не понадобится его в этом убеждать. Пойми, от тебя требуется всего лишь его не разубеждать. Когда мы за ним заедем, будет уже темно. В темноте на старика набросится уличный мальчишка, наш человек, сцапает монокль и будет таков. Но даже если, упаси господи, этот трюк не удастся, дон Сильвестро всё равно тебя не узнает. Ему и в монокле-то, чтобы тебя разглядеть, надо смотреть почти вплотную, но он, как и всякий пожилой кабальеро, стыдится признаться в старческих слабостях. И он мало того что наполовину слеп, так ещё и наполовину глух. Если тебе придётся говорить, говори тихо — он твоего голоса не расслышит, но ни за что в этом не признается. К тому же для поддержания общения там буду я. Дон Сильвестро считает, что ты нарушил кодекс чести кабальеро, и вообще вряд ли заговорит с тобой напрямую. Во всяком случае, пока не получит удовлетворительных разъяснений насчёт преступлений, совершенных тобой в Испании.

   — Si, истинных моих преступлений. Кстати, почему бы тебе не просветить меня насчёт этих деяний?

Матео стряхнул пепел.

   — Ну, разумеется, всё, что ты сделал, было совершено ради сохранения фамильной чести.

   — Кажется, я прикончил канделябром папашу своей невесты и спёр её приданое?

   — Ах, Бастард, ты веришь досужим сплетням, и дон Сильвестро тоже. Некий друг написал ему из Испании, что молодой дон Карлос якобы оказался вором и негодяем. А дон Сильвестро по простоте душевной поверил. Но, слава богу, нашёлся иной друг, я, который поведал старику всю правду.

   — Правду? Будь добр, поведай её и мне. Чего только порой про себя не узнаешь.

   — А правда заключается в том, что ты взял на себя вину старшего брата.

Несколько растерявшись, я повторил эти слова, словно пробуя их на вкус:

   — Я взял на себя вину старшего брата, чтобы защитить фамильную честь.

Расхаживая туда-сюда, я твердил эту фразу, проникаясь духом комедии, которую сочинял Матео.

   — Стало быть, мой братец, наследник титула и фамильного состояния, коему пристало быть хранителем чести родового имени, оказался мошенником, обокравшим мою нареченную. Так, так... каков же был выход? Убей я негодяя, чего он, несомненно, заслуживал, правда могла бы выйти наружу, а сие стало бы величайшим бесчестьем для нашей гордой фамилии. М-да, мне оставалось лишь одно. Поскольку я младший брат, ничем не обладающий и ничего не наследующий, я принимаю вину на себя и несу наказание, спасая доброе имя своей семьи.

Я поклонился и отсалютовал другу шляпой.

   — Матео Росас, ты действительно гений. Когда ты сказал, что сочиняешь для дона Сильвестро комедию, я, признаться, не ждал от этого ничего хорошего, хотя теперь вижу, что, поставь мы такую пьесу на подмостках Мехико и Севильи, нас восславили бы как героев пера и бумаги. Мы заработали бы на ней столько, сколько в жизни не добывали — во всяком случае, законным путём.

Матео изобразил скромное смущение.

   — Дон Сильвестро принял всю эту историю с такой же готовностью, как Моисей слова Господа, и ныне она запечатлелась в сознании старика, словно высеченная на скрижалях. А когда я пересказывал эту байку Елене, он не только поддакивал, но и приукрашивал её.

   — Я не ослышался? Матео, ты и правда заявил, что рассказал эту историю Елене? А не нашептал ты её случайно и на ухо вице-королю? — Amigos, ну не прав ли я, считая, что ежели кары за свои собственные прегрешения мне как-нибудь и удастся избежать, то роль в комедии Матео уж точно приведёт меня на виселицу?

   — Бастард, выпил бы ты лучше вина, а то физиономия у тебя совсем недавно была как у покойника, а сейчас аж полыхает.

   — Когда ты видел Елену?

   — Сегодня пополудни, когда она навестила дона Сильвестро после вашей встречи с вице-королём.

   — Чего ради её понесло к дону Сильвестро?

   — Зашла потолковать со стариком о тебе. Хотела узнать побольше о твоих преступлениях, чтобы выяснить, как лучше помочь тебе добиться прощения.

   — А ты выдал ей ту же сказочку про благородного младшего брата, которой перед этим накормил дона Сильвестро?

   — Ну, на самом деле, если быть честным, как раз появление прекрасной Елены раззадорило моё воображение. Признаюсь, Бастард, по части женщин у тебя вкус отменный. Оно, конечно, для меня Елена слишком деликатна и понятлива, на мой вкус, так лучше бы у неё выше декольте было всего поменьше, а ниже, наоборот, побольше. Но её глаза, право же, покорили бы и самого Эроса.

   — Ты лучше расскажи мне, как всё было. Только в подробностях, ничего не упуская. Чтобы, когда я тебя убью, у меня не осталось никакого чувства вины.

   — Ага. Начнём с того, что эта красавица, едва только вошла, сразу же заговорила о тебе, красочно расписав мне и дону Сильвестро, как ты в одиночку сразился с дюжиной пиратов...

   — С дюжиной?

   — Ну, что-то в этом роде. А я, слушая её и глядя на неё, понял, что девушка в тебя влюблена.

   — Не говори этого. Мне слишком больно.

   — Увы, мы должны иметь мужество смотреть правде в глаза. Мы вернулись ради мщения, но ненависть — это лишь одна сторона монеты, именуемой жизнью. А другая её сторона — любовь. Так вот, услышав отзвуки любви в голосе Елены, я счёл своим долгом заверить её, что чувство сие небезответно. Известно ли тебе, что все мои пьесы имеют счастливый конец? По правде сказать, в жизни любовь так часто соседствует с трагедией, что я, дабы исправить несправедливость, неизменно позволяю любви восторжествовать.

   — И что Елена сказала, узнав, что я взял на себя вину брата?

   — У неё вырвался крик, Бастард! Крик радости и облегчения. А потом она заявила, что считала тебя благородным, достойным человеком с того мгновения, как впервые заглянула тебе в глаза.

   — ¡Ау de ни! Ну и дела!

Я сел и спрятал лицо в ладонях. Елена, этот ангел во плоти, была ослеплена тем, что я её спас, и только поэтому приняла полукровку lépero за благородного идальго. Будь ей известна хоть толика правды, она бежала бы от меня в ужасе.

   — А дон Сильвестро? Он тоже ни в чём не усомнился?

   — Старый кабальеро охотно принял всё на веру. История-то романтическая, лучше не бывает. Старший брат оказывается негодяем, но его злодеяния приходится покрывать ради спасения фамильной чести, и это делает младший в семье — образец благородства. Воистину достойная жертва. Всё это так воодушевило дона Сильвестро, что он решил, будто всё, в чём бы ни обвиняли дона Карлоса, совершалось во имя чести. Твоя невиновность, однако, добавил он, должна оставаться тайной, ибо истина может обернуться позором для благородного семейства. Лично я согласился с тем, что огласка ни к чему, но уж вице-королю-то нужно рассказать всё как есть. После чего Елена отправилась поделиться этой новостью с дядюшкой.