Словно хищник добычу, я уволок корзинку в свою пещеру, где изучил содержимое. Там были простые тортильи, тортильи с завёрнутыми в них кусочками мяса, тортильи с бобами и перцем и даже медовые тортильи. Gracias Dios, благодарение Богу, то было пиршество, достойное короля!
Я набивал брюхо, пока не почувствовал, что оно может лопнуть, после чего опять выбрался на скалу, подставил, словно крокодил, солнцу округлившийся от сытости живот и вот уж теперь стал по-настоящему впитывать солнечную энергию, насыщая мускулы новой силой. Меня опять сморил сон, продолжавшийся на сей раз пару часов.
Когда я проснулся, женщина сидела на камне по ту сторону реки. Рядом с ней лежала стопка одежды.
Не позаботившись о том, чтобы прикрыть хотя бы чресла, я перешёл речку вброд и присел рядом с ней.
— Gracias. Muchas gracias. Спасибо. Большое спасибо.
И опять она промолчала, лишь взглянула на меня печальными тёмными глазами.
Я знал, как нелегка её жизнь: ведь если в городах испанцы считали всех индейцев, негров и метисов рабочим скотом, то крестьянка являлась рабочей скотиной ещё и для своего мужа. Её уделом были тяжкий труд, вечное молчаливое отчаяние, преждевременное старение и ранняя смерть.
Поговорили мы совсем немного, лишь обменялись несколькими фразами. Услышав в ответ на очередную порцию моих muchas gracias обычное роr nada, пустяки, я спросил то, что обычно спрашивают у женщины: много ли у неё детей. Выяснилось, что их у неё вообще нет, а когда я удивился тому, что такая красивая молодая женщина не имеет дюжины muchachos, она пояснила:
— Реnе у моего мужа muy malo, mucho роr nada, nо bueno. Никуда не годный. Поэтому он вечно злится и бьёт меня, как били тебя.
И она продемонстрировала мне свои бёдра и спину с множеством рубцов от ударов плетью.
Всё-таки странно устроено человеческое тело. Я был измотан настолько, что совсем недавно с огромным трудом заставил себя встать, а вот мой garrancha оказался совершенно невосприимчив к усталости и, пока я сидел над рекой, разговаривая с молодой женщиной, поднимался и твердел.
В тот день на речном берегу мы стали близки и встречались, поддерживая нашу близость, на протяжении следующих пяти дней. А когда наконец расстались, я покинул добрую женщину в штанах и рубахе из грубой хлопчатобумажной ткани и соломенной шляпе. Через правое плечо и под левую руку у меня была пропущена традиционная индейская накидка, а через левое плечо, на верёвке из волокон агавы, я перекинул скатанное одеяло. Оно предназначалось, чтобы защищать меня от ночной прохлады, а завёрнутых в него тортилий должно было хватить не на один день пути.
Работа на рудниках изгнала из моего тела весь жир, но зато укрепила и закалила мышцы. Откормившись за несколько дней, я, конечно, не восстановил полностью былую форму, но, во всяком случае, в сочетании с отдыхом это дало мне способность продолжить путь.
Прежде чем покинуть свою пещеру на берегу реки, я собрал кое-какие припасы и подыскал суковатую палку примерно с мою ногу длиной, которая должна была послужить мне дорожным посохом, а если понадобится, то и дубинкой. Длинный, прямой, заострённый на конце ствол молодого деревца призван был заменить копьё, а прикрепив к длинной рукояти полученный от своей возлюбленной острый кусок обсидиана, я получил неплохой нож.
Отросшие волосы падали мне на плечи, длинная борода закрывала кадык, и я понимал, что выгляжу диким горным зверем, вырвавшимся из царства мёртвых. Каковым, по существу, и являлся.
Следуя указаниям женщины, я перебрался за ближние холмы, где пересёк тропу, ведущую к главной дороге на Секатекас. Памятуя о чичимеках, я был вынужден всё время держаться настороже, но дикари никак не давали о себе знать. Возможно, они и увидели меня, но их отпугнуло моё безумное обличье.
Вдалеке были видны поднимающиеся к небу струйки дыма — индейская женщина предупредила меня, что в том направлении находятся рудники и это дымят печи, в которых выплавляется серебро. Я невольно потрогал щёку, где было выжжено клеймо каторжника. К счастью, оно не было слишком уж большим и глубоким и частично маскировалось бородой, так что человек случайный, скорее всего, не обратил бы на него внимания. Но лишь случайный, то есть не имеющий никакого отношения к рудникам. Тогда как любой, знакомый с тамошними порядками, сразу бы опознал во мне беглого каторжника.
Укрывшись в кустах на склоне холма, я просидел там до темноты, присматриваясь к дороге. В основном по ней, как и по всем главным дорогам Новой Испании, тянулись караваны мулов — в сторону рудников они следовали тяжело нагруженные припасами, но и обратно не возвращались пустыми. Конечно, не каждого возвращающегося мула навьючивали добытым серебром, некоторые везли нуждавшиеся в ремонте инструменты и детали для оборудования шахт. Другие доставляли необходимые для работы очистительных мастерских серу, свинец и медную руду.
Кроме того, на дороге попадались индейцы, которые везли на своих мулах на рынок маис, агаву и бобы, и, совсем уж нечасто, встречались конные испанцы. Пешком двигались преимущественно занятые на рудниках индейцы, метисы и африканцы, тащившиеся на работу или с работы. Все эти люди передвигались группами по десять-двенадцать человек.
Даже всадники из соображений безопасности предпочитали не путешествовать в одиночку.
И удивляться тут не приходилось. Рудничные тракты, по которым перевозилось немало ценностей, естественно, привлекали всякого рода любителей поживы — и обычных бандитов, и непокорных индейцев, и беглых рабов. Все они пополняли полчища грабителей.
Я вёл наблюдение за дорогой до темноты, пока меня не сморил сон, а проснувшись, продолжил свою вахту, подумывая о возможности присоединиться к какой-нибудь компании рудокопов, возвращающих с заработков по истечении срока найма. Беда, однако, заключалась в том, что вольнонаёмных работников, в отличие от заключённых и рабов, не клеймили, и, узнав во мне каторжника, они запросто могли выдать меня ради получения награды.
И тут мне на глаза попалась одинокая пожилая женщина, которая вела в поводу нагруженного плетёными корзинками ослика. «А ведь стоит только раздобыть осла и вьючные корзины, — сообразил я, — и из меня получится превосходный местный торговец!»
¡Dios mio! Да лучшего и не придумаешь! Разумеется, будь у меня dinero, я бы не преминул возместить женщине утрату, но ведь если вдуматься, то задуманное мною и так представляло собой благое дело. Я собирался избавить пожилую женщину от риска быть не только ограбленной, но и убитой, что вполне могло случиться, позарься на её осла настоящие бандиты.
С этой мыслью я спустился с холма и затаился в придорожных кустах. Вообще-то путница, для индейской женщины, была немалого роста и крепкого сложения, но я был уверен, что смогу напугать её и получить желаемое, не вступая в схватку и не причинив ей вреда. Лица женщины я не видел, но одежда и особенно старушечья шаль наводили на мысль о преклонном возрасте, тем паче что и вела она своего осла медленно, опустив голову и сгорбившись.
Не желая слишком уж её пугать, я отложил своё копьё и дубинку, а когда женщина поравнялась с моим укрытием, выскочил на дорогу с обсидиановым ножом в руке.
— Я забираю твоего осла! — грозно выкрикнул я.
— Это мы ещё посмотрим! — прозвучал из-под шали мужской голос, и я увидел тёмное лицо африканца. — Бросай-ка нож! — приказал он, обнажая клинок.
На дороге послышался стук копыт. Я угодил в западню.
Чернокожий подступил ко мне, держа оружие наготове.
— Бросай нож, метис, пока я не перерезал тебе глотку.
Я повернулся и бросился бежать назад, к холму, однако всадник на муле вскоре настиг меня, заарканил, словно бычка, и ловко связал по рукам и ногам. Когда пыль осела, я, надёжно связанный, лежал на земле в окружении africanos. Я решил, что попал в руки маронов, шайки беглых рабов, и, как оказалось, был не так уж далёк от истины.
