Как и многие другие спортивные комментаторы, Видмер никогда не упоминал ничего, что могло бы выставить игроков в неприглядном свете, а в случае с Бейбом Рутом это означало, что приходилось многое опускать. Кроме нежелания ставить под угрозу дружеские отношения, в этом был и свой практический резон. Команды высших лиг оплачивали расходы путешествовавших с ними комментаторов, и это в очень большой степени влияло на их лояльность. Они были своего рода «пиар-менеджерами» команды.

Летом 1927 года ни одна из команд гостей не была настолько популярна, как «Янкиз». Во второй половине дня в пятницу на стадионе в Чикаго посмотреть на игру «Янкиз» с «Уайт Сокс» собрались двадцать тысяч человек, что в десять раз больше зрителей состоявшегося три дня спустя матча с «Атлетикс», занимавшими четвертое место. В Кливленде «Янкиз» собрали двадцать одну тысячу зрителей, в Детройте – двадцать две, и даже в Сент-Луисе, где у них было мало поклонников, – восемь тысяч; и все это в выходные дни. Под конец тура, в День труда, в бостонском Фенвей-парке собралось, по некоторым оценкам, до семидесяти тысяч человек, что было больше вместимости стадиона. Бостонцев не смутило, что их родную команду «Ред Сокс» от первого места отделяло 49 игр.

Все болельщики во всех городах хотели прежде всего посмотреть своими глазами на знаменитого Бейба Рута, а в идеальном случае стать свидетелями, как отбитый им мяч устремляется за пределы поля. Состязание между Рутом и Лу Геригом за лидерство по количеству хоум-ранов, еще больше разогревало и без того накаленную атмосферу до того, что болельщики в волнении мяли свои шляпы, не замечая этого. В середине августа Гериг обгонял Рута со счетом 38 против 36, что было довольно неожиданно. Но вскоре, во время матчей в Чикаго 16 и 17 августа, Рут сравнял счет. 19 августа Гериг снова обогнал его на одно очко в игре против «Уайт Сокс», но на следующий день в Кливленде Рут сделал свой ход и сравнял счет до 39 очков.

Многие болельщики уже были на грани сердечного приступа. 22 августа Рут выбил свой сороковой хоум-ран; два дня спустя Гериг сравнял счет. 27 и 28 августа в Сент-Луисе Рут выбил сорок первый и сорок второй хоум-раны. Два дня спустя, в игре против «Ред Сокс» в Нью-Йорке, Рут выполнил последний хоум-ран месяца вообще для всех игроков. Под конец августа в копилке Рута было 43 хоум-рана, а у Герига – 41. Их общее количество составило 84, благодаря чему команда далеко обгоняла «Ред Сокс» с 28 и «Индианс» с 26. Ни одна команда ни в одном сезоне до «Янкиз» не выбивала так много хоум-ранов, а ведь сезон еще не закончился.

При этом Рут, конечно, и близко не подошел к своему рекорду 1921 года в 59 хоум-ранов, но у него оставались все шансы выбить 50 – дойти до этой важной вехи раньше удавалось лишь трижды, как ему, так и вообще всем игрокам. При должном усердии добраться до заветной полусотни мог бы и Гериг. Сентябрь обещал быть весьма жарким месяцем для бейсбола, хотя насколько жарким он выдастся на самом деле, предсказать тогда не мог никто.

Пока «Янкиз» переезжали из одного города Среднего Запада в другой, Чарльз Линдберг облетал примерно ту же территорию по воздуху. Из Детройта он направился в Чикаго, затем в Сент-Луис, Канзас-Сити, Уичиту и Сент-Джозеф в штате Миссури, после чего полетел обратно на север, в Молайн, округ Милуоки, и посетил Мэдисон, прежде чем вернуться в Миннесоту, где его ожидал торжественный прием. Но, к сожалению, не все получилось так, как было запланировано. Сначала пришло известие о гибели в авиакатастрофе в Миссури Джорджа Стампфа, его доброжелательного, но не очень полезного помощника на аэродроме Рузвельта перед полетом в Париж. Стампф летел в качестве пассажира с военным летчиком Хатчинсоном, который показывал каким-то людям курорт на озере неподалеку от Сент-Луиса. Самолет случайно задел за флагшток и упал. Хатчинсона выбросило из кабины, и он отделался легкими ранами. Стампфа же задушили провода, обвившиеся вокруг его шеи.

В Миннеаполисе и Сент-Поле во время «парада» Линдберг промчался на автомобиле перед зрителями на такой скорости, что для большинства он показался лишь смазанным пятном. Люди, простоявшие несколько часов с детьми, были разочарованы. «Лучше бы вовсе не было никакого парада, чем такой, во время которого героя не было видно, как следует», – сетовал редактор Minneapolis Tribune в передовице.

Газеты начали печатать статьи о том, что вслед за Линдбергом из города в город переезжают воры-карманники и грабители, желающие воспользоваться общей суматохой. Во время торжественной процессии Линдберга в Чикаго некий вооруженный мужчина зашел в ювелирный магазин на Стейт-стрит и без особого труда вынес денег и украшений на 85 тысяч долларов. После стало известно о том, что охотники на сувениры забрались в дом семейства Линдбергов в Литл-Фолсе, опустевший после смерти К. А. Линдберга, и похитили книги, фотографии и другие уникальные личные вещи. Возможно, по этой причине на всем пути к родному дому у Линдберга было такое мрачное выражение лица, хотя он мог просто устать. В любом случае он вежливо, но без всяких эмоций выслушал шестичасовые речи и похвалы официальных лиц, в том числе и шведского консула в Миннеаполисе, с заметным облегчением вернулся в свой самолет, поднялся в воздух и направился на запад, в Фарго. Его тур был выполнен всего на треть. Неудивительно, что он выглядел немного ошарашенным.

Но этот тур произвел гораздо больший эффект, чем он, возможно, осознавал. Газеты тщательно фиксировали время его перелетов между городами: от Грэнд-Рэпидс до Чикаго за 2 часа 15 минут; от Мэдисона до Миннеаполиса за 4 часа; от Сент-Луиса до Канзас-Сити за 3 часа 45 минут. Для тех, кто был вынужден ездить между указанными городами, эти цифры казались настоящим волшебством. Более того, Линдберг повторял их день за днем, пунктуально, без сбоев, без всякой спешки и лишней суматохи, как будто перемещаться по воздуху для него было самым естественным занятием. На публику это оказало огромное влияние. К концу лета Америка была страной, готовой к воздушным перелетам, тогда как месяца за четыре до этого самолеты считались всего лишь развлечением для сельских ярмарок, и, казалось, Соединенные Штаты никогда не догонят в этом отношении Европу. Понимал это Линдберг или нет, но его тур по Америке сделал гораздо больше для развития авиации, чем смелый перелет через Атлантику из Нью-Йорка в Париж.

Но ирония заключалась в том, что к тому времени, когда Америка была готова как следует освоить воздушное пространство, Чарльз Линдберг уже перестал быть героем.

Из всех наименований 1920-х годов – «Эпоха джаза», «Ревущие двадцатые», «Век шумихи», «Эра чудесной ерунды» – этому десятилетию как нельзя лучше подошло бы никогда не используемое, но передающее всю его суть название «Век ненависти». Возможно, не было в истории страны другой эпохи, когда бы одни люди испытывали к другим ненависть и отвращение по самым разным причинам и поводам.

Повсеместно были распространены предвзятость во мнениях и стереотипы. Гарольд Росс запрещал использовать в журнале «Нью-Йоркер» выражение «туалетная бумага» (из-за того, что оно вызывало у него тошноту), но не имел ничего против слов «ниггер» или «черномазый». За неделю до полета Линдберга в Париж «Нью-Йоркер» напечатал карикатуру под названием «Ниггеры для меня все выглядят одинаково».

Джордж С. Кауфман в юности лишился работы в вашингтонской газете, когда однажды вечером в редакцию зашел ее владелец и спросил: «Что этот еврей делает в отделе новостей?» Берту Уильямсу, чернокожему комику, которого У. К. Филдс называл «самым смешным человеком, которого я когда-либо видел», любимцу миллионов и достаточно богатому, чтобы снимать шикарные апартаменты на Манхэттене, позволяли там жить при условии, что он будет пользоваться только черным ходом и грузовым лифтом. В Верховном суде судья Джеймс К. Макрейнольдс был так сильно настроен против евреев, что отказывался разговаривать со своим коллегой, судьей Луисом Брандейсом, и во время выступлений Брандейса делал вид, что изучает бумаги или читает газету. Точно так же грубо он вел себя с помощником генерального прокурора при президенте Гардинге Мейбл Уокер Виллебрандт только потому, что она была женщиной.