Периодически наблюдались вялые попытки ограничить или запретить деятельность таких заведений, но иногда представители властей или другие лица принимались за них по-серьезному. В марте 1925 года ответственным за соблюдение Сухого закона в Нью-Йорке стал успешный юрист Эмори Бакнер, не на шутку испугавший всех любителей выпить.

Закон позволял ему закрывать все нарушавшие Акт Волстеда заведения на год без права обжалования в суде. Теперь вместо того, чтобы арестовывать некоторых особенно невезучих посетителей и официантов, которых можно было легко заменить, Бакнер наносил удары по самому чувствительному месту – кошельку владельцев этих баров и клубов. Он заявил, что планирует полностью закрыть на замок тысячу подобных заведений в Нью-Йорке, и начал с самых известных, таких как «Эль-Фей Клаб», владельцем которого был гангстер Ларри Флинн, а управляющей бывшая киноактриса Тексас Гуинэн, и «Сильвер Слиппер» Оуни Мэддена. Это была прямая атака на самых влиятельных и искушенных «выпивох» Нью-Йорка, так что неудивительно, что все они впали в панику.

К счастью для клубов, кризис быстро закончился. Уж слишком выгодными для многих были нарушения Сухого закона. По меньшей мере один из закрытых клубов, на парадной двери которого красовался замок, впускал посетителей через черный вход позади здания. Другие переехали в другие помещения и сменили названия. «Эль-Фей Клаб», например, поочередно становился «Дель-Фей Клабом», «Фейз-Фоллиз», «Клаб-Интимом», «Клаб-Эбби», «Салон-Роялем» и «Клубом Три Сотни», хотя всех их чаще всего называли по именам владельцев и управляющих – например, «Клуб Тексас Гуинэн». Что касается самой Тексас Гуинэн, родившейся в городе Уэйко в Техасе, то это была поистине легендарная личность. В 1927 году, несмотря на свои сорок три года, она все еще обладала вполне симпатичной внешностью платиновой блондинки с белогубой улыбкой. Она не стеснялась оскорблять своих посетителей, особенно если те, на ее взгляд, не спешили тратить свои деньги, но этим-то она и привлекала. Ее обычным приветствием было: «Привет, сосунок!» Большинство ее клубов отличались небольшими размерами, и там всегда было тесно. Молоденькие танцовщицы часто выходили на сцену полностью обнаженными. Будущая актриса Руби Килер начала выступать у Тексас Гуинэн с четырнадцати лет, а три года спустя вышла замуж за Эла Джолсона, который, как и многие другие, не устоял перед ее изящной фигуркой и тонкими, но соблазнительными губами. Другая танцовщица Гуинэн, Руби Стивенс, позже прославилась как актриса, под именем Барбара Стэнвик.

Сама Тексас Гуинэн выступала в роли конферансье и ведущей. Ей нравились все эти девочки, но она не воспринимала их как действительно талантливых певиц и танцовщиц. «Ну, эта не такая уж и певица, – часто говорила Гуинэн, представляя очередную свою подопечную. – Петь она научилась на заочных курсах, пару уроков пропустила, но во всем шоу это главная звезда, так что похлопайте ради нее руками» («похлопать руками» – это была еще одна из характерных фразочек Гуинэн). Гуинэн настолько прославилась тем, что ее клубы постоянно закрывают на замок, что театральные менеджеры братья Шуберт приглашали ее принять участие в бродвейском эстрадном представлении «Амбарные замки 1927 года».

Поскольку клубы могли закрыть в любое время, на обстановку и декорации они тратились по минимуму. Клиенты не особенно возражали, ведь главным было для них получить свою порцию алкоголя. Более зависимые от обстановки, помещения и постоянных клиентов заведения, такие как отели, оказались в гораздо худшей ситуации. До Сухого закона ежедневная выручка бара отеля «Никербокер» (где, как иногда утверждается, появился на свет коктейль «Драй Мартини») составляла 4000 долларов, а такие потери пережить нелегко. Финансовое положение «Никербокера» резко ухудшилось. Некоторые отели пытались предлагать клиентам так называемые «наборы» из сельтерской воды, льда и горькой настойки, которые клиенты могли смешать со своим алкоголем, но и это нисколько не компенсировало утраченные доходы от алкогольных напитков. Другие продолжали продавать алкоголь тайком в надежде, что власти этого не заметят. Но рано или поздно это всегда становилось известным.

В марте 1926 года Бакнер закрыл ресторан отеля «Бреворт» на шесть месяцев. Это означало потерю дохода не только от продажи алкогольных напитков, но и вообще от обедов и ужинов. Отель не мог подавать постояльцам даже завтраки, поэтому многие отказались от его услуг. В конце концов Реймонд Ортейг сдался и закрыл «Бреворт».

«Замочная политика» Бакнера постепенно распространилась на всю страну. Помимо всего прочего, в Калифорнии было «закрыто на замок» некое красное дерево, в стволе которого якобы располагалась перегонная установка (впрочем, возможно, это был просто рекламный трюк). В 1925 году власти закрыли максимальное число заведений по всей Америке – 4700.

Любопытно, что сам Бакнер не верил в эффективность Сухого закона и признавался, что следил за его исполнением не из моральных соображений, а только потому, что был представителем власти. «Я сам не очень заинтересован в нем, разве что с юридической точки зрения», – объяснял он. Бакнер не скрывал того факта, что часто употреблял спиртные напитки (до той поры, как был назначен прокурором округа). Согласно его мнению, этот закон был огромной ошибкой. «Он ухудшил криминальную ситуацию, из-за него люди стали больше лжесвидетельствовать, убивать, грабить и совершать другие преступления; он привел к моральному разложению среди чиновников. Все его возможные преимущества – ничто по сравнению с теми серьезными преступлениями, что свершаются ежедневно».

Почти все считали Сухой закон огромным провалом, и все же государство настаивало на его соблюдении целых тринадцать лет. Общее настроение как нельзя лучше передавало стихотворение Франклина Пирса Адамса, напечатанное в газете «Нью-Йорк уорлд»:

В каком-то смысле именно потому, что закон не работал, Уилер и его приспешники активно проповедовали идею разбавлять промышленный спирт ядовитыми добавками. Для того чтобы сделать алкоголь непригодным для употребления вовнутрь, достаточно было бы мыла или других моющих средств, но активные сторонники «сухого» образа жизни считали это недостаточным. Уилер искренне верил в то, что употребляющие алкоголь люди получают по заслугам. Для него употребление алкоголя было «осознанным самоубийством». Преподобный Джон Роуч Стрейтон – тот самый, что желал скорейшей казни Рут Снайдер, – был еще более непреклонным. Когда Стрейтон узнал, что губернатор и генеральный прокурор Индианы позволили своим тяжело больным близким выпить немного виски по предписанию врачей, он заявил: «Лучше бы они позволили своим близким умереть и умерли сами, чем нарушать присягу, данную ими при вступлении в должность».

В июне 1927 года Сухой закон казался чем-то незыблемым и вечным. Но до переломного момента оставалось совсем немного времени. Даже сам Уэйн Уилер не знал, что лето 1927 года станет для него не только самым худшим, но и последним в его жизни.

Наградив Чарльза Линдберга Крестом летных заслуг 11 июня, Калвин Кулидж не захотел задерживаться в Вашингтоне. Как только появился удобный повод покинуть собрание, он вместе с миссис Кулидж отправился на вокзал Юнион-Стейшн, где их, а также небольшой отряд журналистов и сопровождавших президента лиц (всего семьдесят пять человек, а также две колли и ручной енот по имени Ребекка) ожидал специальный поезд. Этот поезд отправлялся в Южную Дакоту, где президент планировал провести долгий летний отпуск. Кулидж страдал от хронического несварения и астмы, и поэтому был рад покинуть душный Вашингтон. Администрация президента впервые переезжала в такое удаленное место.