В Америке это прошло почти незамеченным, но на мир оказало огромное влияние. Кинозрители в разных странах впервые услышали американские голоса, американские слова, американские интонации и американское произношение. Испанские конкистадоры, придворные королевы Елизаветы, библейские персонажи – все они вдруг заговорили с американским акцентом, и не в отдельных фильмах, а почти во всей кинопродукции. Психологический эффект, особенно в отношении молодежи, был поистине огромным. Вместе с американской речью усваивался американский образ мыслей, американские привычки, американский юмор и американские способы выражения эмоций. Так получилось, что случайно и почти незаметно Америка стала овладевать всем миром.

Роберт Дж. Эллиотт с рождения не питал склонности к убийству, но, пожалуй, и к своему собственному удивлению, он стал одним из главных экспертов в этой области. Аккуратно подстриженного седого мужчину с трубкой и глубокомысленным выражением лица вполне можно было принять за какого-нибудь профессора колледжа. По крайней мере ума для этого у него хватало. Но вместо того чтобы стать профессором, он в 1926 году, в возрасте пятидесяти трех лет, стал главным палачом Америки.

Эллиотт вырос в благополучной семье на большой ферме в штате Нью-Йорк и изучал математику с физикой в Брокпортском училище (ныне Университет штата Нью-Йорк в Брокпорте), но увлекался электромеханикой и потому стал инженером-электриком. В конце девятнадцатого века линии электропередачи считались еще новой чудесной технологией. Эллиотт помогал сооружать муниципальные электростанции в штате Нью-Йорк и по всей Новой Англии, но в какое-то время заинтересовался применением электричества для казни преступников. Тогда это тоже было в новинку, но эта технология развивалась не так быстро, как передача электроэнергии на расстояние.

Поначалу казалось, что казнь с помощью электричества – быстрый и гуманный способ казни, но на практике она оказывалась не такой уж быстрой и не такой уж гуманной. Если напряжение было слишком низким или подавалось в течение слишком короткого времени, то жертва часто теряла сознание, но не умирала. Если подавалось слишком высокое напряжение, то глазам экзекуторов представала и вовсе неприглядная картина. Иногда от этого взрывались кровяные сосуды, и однажды даже взорвался глаз жертвы. По меньшей мере один раз жертва медленно поджарилась живьем. Запах горящей плоти был «непереносимым», как вспоминал один из присутствовавших на казни. Казнь на электрическом стуле, если она преследовала цель стать гуманным средством казни, должна была стать настоящей наукой, требующей тщательного расчета и внимания к мелочам. Тут-то на сцене и появился Роберт Эллиотт.

Однажды его вызвали на казнь в штате Нью-Йорк в качестве консультанта. Прочитав о том, как страдают жертвы и как часто происходят сбои, Эллиотт понял, что секрет удачной казни заключается в том, чтобы подавать напряжение постепенно и продуманно на протяжении всего процесса, почти аналогично тому, как действует анестезиолог, контролирующий подачу газа пациенту на хирургическом столе, сначала усыпляя его, а потом погружая в более глубокое состояние.

Первые две свои казни он провел в январе 1926 года, и они настолько впечатлили наблюдателей, что вскоре его стали приглашать во все восточные штаты. Не то чтобы Эллиотт находил удовольствие в том, чтобы убивать людей – скорее, наоборот, – но просто он обладал способностью, более или менее уникальной, делать это, можно сказать, милосердно. В 1927 году он отправлял на тот свет около трех человек в месяц и за каждого получал по 150 долларов. Это был неофициальный главный палач Нью-Йорка и Новой Англии.

Из-за недостатка специального оборудования Эллиотту приходилось мастерить свое собственное. На голову каждой жертвы надевали шлем, который Эллиотт соорудил из кожаного футбольного шлема, купленного в магазине спортивных товаров. Никола Сакко и Бартоломео Ванцетти собирались встретить смерть в несколько нелепом, но оттого не менее мрачном образе Реда Гранджа.

Несмотря на шумиху в прессе и протесты деятелей культуры, порицающих несправедливость приговора по делу Сакко и Ванцетти, многие американцы, судя по всему, считали, что оба они скорее виновны, а большинству до них не было никакого дела. Как писал Фрэнсис Расселл, в 1926 году большинство даже не знало, живы ли Сакко и Ванцетти или уже нет. Журналист Хейвуд Броун был уверен, что среднему человеку «совершенно наплевать на этот вопрос». Он сокрушался, что его собственная газета «Уорлд» уделяет гораздо больше внимания делу Снайдер и Грея, чем Сакко и Ванцетти. Даже те, кто поддерживал Сакко и Ванцетти, не всегда делали это от чистого сердца. Кэтрин Энн Портер была шокирована, когда на одном из протестов в разговоре с коммунисткой Розой Барон она выразила надежду на помилование, а Барон сухо ответила: «Помиловать? Зачем? Живые они для нас бесполезны».

Удивительно, но летом 1927 года Сакко и Ванцетти были не самыми известными заключенными тюрьмы Чарльзтауна. Эта сомнительная честь принадлежала другому их соотечественнику и иммигранту, имя которого нечасто упоминалось в новостях, но, что любопытно, осталось в памяти американцев лучше, чем имена Сакко и Ванцетти. Это был Чарльз (Карло) Понци, который за восемь лет до того разработал мошенническую схему быстрого обогащения, за что и угодил за решетку. С тех пор финансовые пирамиды подобного рода принято называть «схемой Понци». Это был юркий, щегольски одетый человечек немногим более пяти футов ростом. Родился он в Италии, в Парме, и в 1903 году, в возрасте двадцати трех лет, переехал в Соединенные Штаты, где сменил ряд работ, от посыльного в конторе до оптового торговца овощами. В 1919 году, проживая в Бостоне, он разработал схему получения дохода с использованием международных почтовых купонов, саму по себе совершенно легальную. Эти купоны были введены как средство оплаты международных почтовых отправлений и имели целью облегчить корреспонденцию между деловыми партнерами в разных странах. Понци понял, что если приобрести купоны в Европе на обесцененную европейскую валюту, а потом поменять их на почтовые марки США, которые стоили дороже, то можно получить за эти марки полновесные американские доллары. За каждый доллар инвестиций, согласно его расчетам, можно было получить до 3,5 доллара.

Понци запустил свою схему осенью 1919 года, пообещав инвесторам 50 процентов выручки за каждые девяносто дней. Весной следующего года – примерно в то время, когда после убийства Фредерика Парментера и Алессандро Берарделли в Саут-Брейнтри были арестованы Сакко и Ванцетти, – у Понци уже не было отбоя от воодушевленных клиентов. У его конторы в бостонском Норт-Энде собирались тысячи людей, желавших сделать свой вклад. Часто они приносили все свои сбережения, скопленные за всю жизнь. Деньги поступали так быстро, что Понци не успевал класть их в банк. Ими заполнялись коробки из-под обуви и ящики стола. В апреле он получил 120 тысяч долларов, в мае у него уже было 440 тысяч, в июне – два с половиной миллиона, а в июле – шесть миллионов долларов, по большей части мелкими купюрами.

Проблема в схеме Понци заключалась в том, что отдельные купоны стоили недорого – обычно 5 центов, – поэтому для получения сколько-нибудь приемлемого дохода необходимо было обменивать поистине невероятное количество купонов. Но Понци даже и не собирался их менять. Гораздо проще было выплачивать проценты старым вкладчикам из тех денег, что приносили новые вкладчики. Пока денежный поток не прекращался, схема работала отлично, но не нужно быть финансовым гением, чтобы догадаться, что бесконечно так продолжаться не могло. Понци же почему-то считал, что могло. Он открыл филиалы по всей Новой Англии, чтобы принимать еще больше денег, и при этом попытался расширить и разнообразить свой бизнес. К моменту краха он вел переговоры о покупке пароходной линии, банка и кинотеатров, и все исходя из иллюзий, что действует совершенно законно и повторяет достижения таких магнатов, как Джон Д. Рокфеллер. Следует отметить, что сам он лично получил не такую уж и большую выгоду от всего мероприятия. На собранные средства он купил себе неплохой дом и новый автомобиль, но в остальном самой большой его тратой были 100 тысяч долларов, пожертвованные сиротскому приюту.