По меркам Линдберга, можно было сказать, что встреча тогда выдалась не слишком торжественной, хотя виной тому могла быть и погода, а не только определенная усталость со стороны публики. Бэрда с товарищами и Чемберлином усадили в автомобиль с открытым верхом, чтобы проехать по Бродвею. К сожалению, едва они выехали, как небеса разверзлись, и тысячи зрителей побежали в укрытия. Бэрд с авиаторами промокли так, как будто бы добирались до берега вплавь. Для праздничной церемонии был установлен большой помост, но около сотни стульев для почетных гостей так и остались пустыми, а толпа не спешила выслушивать торжественные речи под проливным дождем.

Многих в то время занимала только одна мысль – прекратится ли дождь к началу поединка между Демпси и Шарки. К счастью, он прекратился. Несмотря на периодические раскаты грома, дождь больше не шел, и вторая половина дня 20 июля выдалась относительно прохладной и сухой. На стадионе «Янки-Стэдиум» собрались восемьдесят пять тысяч человек (больше, чем когда-либо посещали любой бейсбольный матч; для боксерского поединка пришлось установить несколько тысяч дополнительных сидений прямо на поле, несмотря на то, что вид оттуда был плохой); выручка от проданных билетов составила 1,25 миллиона долларов – рекорд для матча не за звание чемпиона. Среди зрителей были мэр Нью-Йорка Джимми Уокер, Франклин Делано Рузвельт, звезда вестернов Том Микс, издатель Бернар Макфадден и махараджа княжества Рутлам (или некто старательно выдававший себя за махараджу). Ричард Бэрд и Кларенс Чемберлин в толпе остались почти незамеченными.

Букмекеры ставили на Шарки в пропорции 6:5 – в основном, потому что ему было двадцать пять лет и он считался восходящей звездой, тогда как Демпси было тридцать два, и его слава, можно сказать, уже клонилась к закату. Джек Шарки родился в Бостоне, в семье иммигрантов из Литвы, подаривших ему недюжинную силу и с трудом произносимую фамилию. В официальных записях ее писали по-разному: Зухаускай, Зукаускас, Коккоски или Кукохсай, но потом он решил взять себе более привычный для уха американцев псевдоним. Имя «Джек» он выбрал в честь своего героя, Джека Демпси.

Поединок вряд ли можно было назвать увлекательным. Демпси держался гораздо менее агрессивно, чем раньше. Шарки легко выполнял свои осторожные атаки и уверенно лидировал в первых шести раундах. В седьмом же раунде он не выдержал и поступил, как самый неумелый боксер. Рассердившись на то, что Демпси постоянно атакует его ниже пояса, он повернулся к рефери, чтобы пожаловаться, и тут Демпси ударил его в подбородок и свалил с ног. На фотографиях видно, как Шарки падает, словно плащ с вешалки. Демпси был объявлен победителем. Теперь ему предстояло встретиться с Джином Танни в матче-реванше 22 сентября в Чикаго – на величайшем и самом неоднозначном матче в истории.

Восхищенный небывалой выручкой Джейкоб Руперт объявил, что намерен увеличить вместимость стадиона «Янки-Стэдиум» и возвести дополнительные трибуны вдоль левого края поля, благодаря чему боксерские матчи могли бы посещать девяносто тысяч зрителей. Спортивные обозреватели отнеслись к этому заявлению критически и писали о том, что многие зрители на минувшем матче сидели так далеко, что с тем же успехом могли бы смотреть на ринг в перевернутую подзорную трубу. Как ехидно заметил один журналист, после окончания поединка пятьсот человек выбежали со стадиона, чтобы «купить экстренный выпуск и узнать исход матча».

На следующий день Шарки лег в больницу из-за множественных внутренних кровотечений. К счастью, он быстро поправился, но все равно это было очередное напоминание о том, что Демпси еще рано списывать со счетов и что удары у него еще достаточно мощные.

На следующий после матча между Демпси и Шарки день Чарльз Линдберг начал свой национальный тур и прибыл в Бостон, причем довольно необычным образом. Долетев до только что открывшегося Бостонского аэропорта (на его месте сейчас находится аэропорт Логан), он пересек Бостонскую гавань, держась чуть выше воды, и в последний момент взмыл в воздух, завис на несколько мгновений, грациозно перевернулся на бок, сделал дугу и приземлился точно перед ангаром – и это на самолете, у которого не было тормозов и переднего обзора. Восхищенные крики толпы можно было слышать в парке Бостон-Коммон в трех милях от аэропорта.

В центре Бостона собралась огромная толпа – «величайшее скопление людей, когда-либо стекавшихся в центр города, чтобы поприветствовать отдельного человека или почетных гостей», как писал один комментатор. Несмотря на то что собравшиеся были настроены благожелательно, в такой массе народа стихийно возникла давка. Корреспондент «Нью-Йорк таймс» сообщал о том, что когда по улице поехала колонна с автомобилем Линдберга, «стоявшие в центре люди оказались сдавленными со всех сторон… многие женщины и дети упали в обморок, и от более серьезных травм их спасло только то, что тела других людей поддерживали их в вертикальном положении; их не растоптали только благодаря такой тесноте».

Двух солдат и полицейского, которые пытались помочь одной женщине, самих унесла толпа, словно волна во время прилива. Другие старались не попасть под колеса медленно передвигающегося кортежа. Можно назвать чудом тот факт, что никого не задавили и никто не задохнулся. Тем не менее один мужчина скончался от сердечного приступа, и более чем сотне человек пришлось оказать первую медицинскую помощь на полевых станциях в парке. Четырнадцать человек были доставлены в больницу, и, как писал корреспондент «Таймс», «они вернулись домой с синяками и в порванной одежде».

Такие встречи ожидали Линдберга почти повсюду. Со всех сторон его теперь окружала толпа, возбужденная, страстно желавшая прикоснуться к обожаемому герою или хотя бы взглянуть на него краешком глаза. Постепенно он начал понимать, что обратного пути к безвестности не будет. Такой теперь была его жизнь.

Казалось, уже никакое событие не сможет отвлечь от Линдберга назойливое внимание публики. Но как раз тогда, когда его приветствовала восторженная толпа, в расположенной неподалеку тюрьме (заключенные могли даже слышать приветственные крики) сидели два скромных итальянских анархиста, ожидавшие казни за убийства, которые, по мнению многих миллионов человек по всему миру, они не совершали.

Их звали Никола Сакко и Бартоломео Ванцетти, и им предстояло стать героями очередного громкого скандала.

Солнечным и прохладным апрельским днем 1920 года, около 3 часов пополудни, двое служащих обувной фабрики Слейтера и Моррила в Саут-Брейнтри в штате Массачусетс шли по пыльной петляющей дороге, направляясь из здания управления фабрики на Железнодорожной авеню в отдельное здание, находившееся в двухстах ярдах на Перл-стрит. Фредерик Парментер был кассиром, Алессандро Берарделли был его охранником. Они несли 15 776 долларов 51 цент наличными в двух металлических чемоданах – недельную зарплату пятисот служащих фабрики. Их путь проходил мимо здания другой фабрики, Райса и Хатчинза, занимавшей пятиэтажное здание, мрачно нависавшее прямо над дорогой.

Едва Парментер и Берарделли миновали фабрику Райса и Хатчинза, как к ним подошли двое мужчин и потребовали отдать чемоданы. Не успел Берарделли ответить, как один из грабителей трижды выстрелил в него. Берарделли упал на колени и руки, закашлялся кровью, с хрипом втягивая в себя воздух. Затем стрелявший повернулся к застывшему в ужасе Парментеру и выстрелил в него. Получив серьезное ранение, Парментер упал на чемодан и попытался проползти по направлению к улице, инстинктивно стремясь убежать. Один из грабителей – из показаний свидетелей неясно, кто из двоих (а возможно, и некий третий вооруженный человек) – шагнул вслед за Парментером и хладнокровно выстрелил ему в спину. Потом человек с оружием – опять же, свидетели не уточняли, кто именно – повернулся к Берарделли и прикончил его двумя выстрелами.