Но в других странах реакция была гораздо более бурной. По всему миру ширились протесты: в Буэнос-Айресе, Мехико, Сиднее, Берлине, Гамбурге, Женеве, Лейпциге и Копенгагене. Многие демонстрации перерастали в столкновения с полицией. В Германии погибли девять человек. В Лондоне в стычке между протестующими и полицейскими в Гайд-парке сорок человек получили ранения, некоторым потребовалась госпитализация. В Гаване у посольства США взорвалась бомба. В Женеве протестующие осадили Дворец Лиги Наций, хотя США даже не были ее членом, а также разбивали стекла в магазинах и отелях. В последующей перестрелке погиб один человек. В Берлине мэру Нью-Йорка Джимми Уокеру, находящемуся в Германии с дружественным визитом, угрожали физической расправой коммунисты города. На протяжении нескольких дней было опасно быть американцем во всех странах, кроме США.

Особенно пришли в негодование французы. Парижане, которые недавно радушно приветствовали Линдберга, Бэрда, Чемберлина и Левина, теперь избивали любого американца, попавшегося им на глаза. Если американцев не попадалось, то толпа набрасывалась на чрезмерно богатых соотечественников. На посетителей многих придорожных кафе нападали только потому, что они выглядели слишком «буржуазно». В нескольких кафе произошли крупные драки между посетителями и протестующими. Повсюду в городе толпа нападала на все, имеющее какое-либо отношение к Америке – на кинотеатры, где показывали американские фильмы, на американские отели, на магазины, продававшие американские товары. Как писал журналист лондонской «Таймс», по неизвестной причине протестующие особенно выделяли обувные магазины. К разочарованию многих, толпа разорила могилу Неизвестного солдата. Около двухсот полицейских, пытавшихся утихомирить толпу, получили ранения. Некоторых пырнули ножом.

Журнал «Тайм» позволил себе высказать своеобразные антропологические наблюдения: «В Южной Америке праздных и легких на подъем обитателей Парагвая и Аргентины уговорили прекратить всю работу… Швейцарские радикалы были комично жестоки; британцы – рассеянны, немцы глупы, французы истерично жестоки».

В день казни чета Кулиджей отправилась на поезде на запад, в Вайоминг и Йеллоустонский национальный парк, где провела несколько дней, наслаждаясь красотами природы, гейзерами и медведями, которым в те дни дозволяли попрошайничать у дороги. Президент даже немного порыбачил. По поводу казни Сакко и Ванцетти, как и по другим поводам, он ничего не сказал.

Были ли Сакко и Ванцетти невиновны? Сейчас, когда прошло много времени, ничего нельзя утверждать наверняка, но есть основания подозревать, что они были не такими уж невинными жертвами, как их принято изображать. Прежде всего, они были близкими знакомыми Карло Вальдиночи, самого печально известного бомбиста. Сами они называли себя учениками Луиджи Галлеани, самого воинственного и неумолимого антиамериканского радикала, примечательного во многих отношениях. В Италии за радикальную деятельность его посадили за решетку, но ему удалось бежать – как говорили, соблазнив жену начальника тюрьмы – и обосноваться в Америке, где он тут же начал выступать с призывами свержения правительства. Галлеани издавал радикальный журнал под названием Cronaca Sovversiva («Хроника свержения»), насчитывавший небольшую, но преданную группу поддержки из четырех-пяти тысяч читателей. Время от времени там печатался и Барт Ванцетти. Считалось, что за всеми самыми громкими взрывами той эпохи стояли именно «галлеанисты». Ходили слухи, что Ванцетти мастерил бомбы, даже если не доставлял их сам. Историк Пол Эврич утверждает, что Ванцетти «вероятно, был причастен» к взрыву 1917 года в Янгстауне, штат Огайо, из-за которого погибли десять полицейских, и уж почти точно был членом небольшого круга, ответственного за эти взрывы.

Многие люди, занимавшиеся расследованием громкого дела, и тогда, и позже, приходили к мнению, что Сакко и Ванцетти определенно были в чем-то виновны. Писатель Эптон Синклер, симпатизировавший обоим, впоследствии считал, что они уж точно не остались в стороне от взрывов бомб. К тому же выводу пришла и Кэтрин Энн Портер после длительного общения с представителями анархического движения. Согласно некоторым сообщениям, адвокат Ванцетти, Фред Мур, полагал, что Сакко был виновен в убийстве в Саут-Брейнтри, а Ванцетти, предположительно, был в нем замешан. Этот взгляд разделял и их друг-анархист Карло Треска, знавший их хорошо. Фрэнсис Расселл, автор двух посвященных судебному процессу книг, долго верил в их невиновность, но в конечном счете поменял мнение. Из частных документов президента Гарвардского университета, Эббота Лоуренса Лоуэлла, опубликованных в 1977 году, следует, что он тоже надеялся доказать невиновность обоих мужчин, но убедился в их виновности благодаря уликам. Беспристрастный анализ записей показывает, что присяжные в обоих разбирательствах не были настолько уж предвзятыми, а судья Тэйер, каких бы взглядов он ни придерживался за стенами суда, вел дело честно.

В своей книге 1991 года историк Пол Эврич задает риторический вопрос о том, мог ли Ванцетти быть замешан в ограблении в Саут-Брейнтри, и пишет: «Хотя улики далеко не удовлетворительны, ответ – почти определенно да. То же касается и Сакко». Даже если они и не были причастны к тому преступлению, то, по мнению Эврича, были совершенно точно причастны к другим, включая взрывы, из-за которых Палмер в 1919 году совершил известные рейды. В этом историк, как он сам выразился, «практически уверен».

Баллистические испытания в 1920-х годах были несовершенны, и им нельзя было доверять, но более тщательные испытания, проведенные уже в наши дни, показали, что пуля, убившая Алессандро Берарделли, действительно была выпущена из пистолета Сакко – если только вещественные улики не были подделаны хитрым образом в результате заговора.

Последнее слово можно, пожалуй, оставить за тем же Эвричем. В 1991 году он писал: «С сожалением приходится признать, что до сих пор живы люди – среди них вдова Сакко, – которые могли бы при желании хотя бы частично приоткрыть завесу тайны над истиной». Но сейчас в живых не осталось никого.

Став известным, Бейб Рут обнаружил, что быть знаменитым приятно не всегда. Он, например, больше не мог просто так взять и пойти куда-нибудь в общественное место без того, чтобы к нему постоянно не приставали, а иногда даже и угрожали. В 1921 году он сидел в одном подпольном заведении в Нью-Джерси, когда некий пьяный посетитель начал с ним спорить, а потом предложил выяснить отношения на улице. Гарри Хупер, другой бейсболист и товарищ Рута, вышел из туалета и увидел, что Рута нет. Выйдя из бара, он увидел, как какой-то незнакомец приставляет к виску Рута пистолет. К счастью, Хупер вовремя напугал незнакомца, и тот скрылся в ночи. После этого Рут предпочитал наслаждаться напитками в своей резиденции.

В 1927 году резиденцией его был отель «Ансония», огромный и вычурный дворец в стиле боз-ар между Семьдесят третьей и Семьдесят четвертой улицами. Это был так называемый «апартаментный отель», новая и популярная в 1920-х годах концепция объединения уюта квартир и удобств отеля: горничные, консьержи, ежедневно сменяемые полотенца. Судя по разным отзывам в фойе «Ансонии» располагался фонтан с живым тюленем, а на крыше находилась «ферма», где выращивали коров и куриц, чтобы те давали молоко и яйца на завтрак постояльцам. Также в отеле было три ресторана, в том числе один на 550 мест, а в подвале – самый большой бассейн из тех, что находились внутри зданий. Пневматические трубы доставляли письма со стойки регистрации прямо в номера.

Толстые стены «Ансонии» служили хорошей защитой от шума, и потому этот отель привлекал музыкантов – среди его постояльцев были Энрико Карузо и Артуро Тосканини, – но он также был популярен и среди писателей, театральных деятелей, бейсболистов и всех тех, кто в силу своей профессии был склонен переезжать с места на место. Некоторое время здесь жил Теодор Драйзер. Импресарио Флоренц Зигфельд снимал здесь два номера – один на тринадцать комнат, где жил вместе с женой, и один номер поменьше этажом выше, где жила его любовница.