Труба прошла насквозь!

Не веря своим глазам, я ударил еще, и еще… По граням гипергенератора бежала рябь, словно я бил по жидкости, а не по поверхности металла, сохранявшей геометрически четкие очертания. Труба проходила, словно через какую-то вязкую, но податливую массу.

– Дьявольщина…

– Лёха! – сдавленно забормотал рядом неузнаваемый голос, – Лёха, мы опять меняемся! Всё меняется!

Я оглянулся и едва не сплюнул в сердцах:

– Ну и рожа у тебя, Лубенчиков!

– Ты своей не видел!

И вправду, хотя собственного лица я видеть не мог, то что можно было разглядеть, меня не радовало. Руки еще так себе, но ноги… Одна – тонкая, словно у страуса, рахитично изогнутая. Вторая – напоминала конечность слона-инвалида, которую где-то в африканских саваннах злобные браконьеры переехали на танке.

Окружающая действительность тоже не лучше.

Даже Сальватор Дали окончательно свихнулся бы от таких сильных впечатлений, а Джим Моррисон немедленно умер от передозировки. Узнать здесь первоначальный замысел создателей корабля-цилиндра было уже совершенно невозможно.

Фантасмагория кривых поверхностей, невообразимо пересекавшихся под невообразимыми углами и где-то, отдельными вкраплениями среди этого буйства материи – высокохудожественно-уродливые фигурки наших двойников. Которые, впрочем, перестали быть двойниками, приобретя под рукой неизвестного мастера такие яркие черты индивидуальности, что волосы вставали дыбом!

– Лёха, может мы слегка погорячились? – спросил дрожащим хриплым басом монстр-Лубенчиков.

– Теперь, уж точно, отступать некуда! – вздохнул я и начал помешивать обрезком трубы внутри восьмигранника, словно в кастрюльке с пригорающей кашей.

Васька схватил кошмарными куцефалками один из вырезанных раньше кусков труб, и последовал моему примеру. Голубоватые искры всё гуще, всё более угрожающе змеились на поверхности гипергенератора, но мы не останавливались.

С каждой секундой двигаться было труднее, словно само пространство загустевало в желе.

– Врешь, не возьмешь! – утробно ревело чудище, ничем уже не напоминавшее прежнего Лубенчикова.

– Не возьмешь, – шептал я, словно заклинание, – Не возьмешь… не возьмешь…

Каждый вдох и выдох теперь требовали усилий, будто и воздух в наших скафандрах начинал превращаться в почти ощутимо вязкую субстанцию. Но я не останавливался. Судорожно хватая отяжелелый воздух, я поднимал глаза и видел, как сотни наших товарищей по несчастью тоже не прекращают орудовать кривыми кусками металла, доводя до неистовства сотни сверкающих восьмигранников.

Мы с Васькой не одни. И пусть пространство обрушится, распадется на хаос виртуальных частиц, но мы не сдадимся. В конце концов, лучше рассыпаться на виртуальные частицы, чем жить с такой душераздирающе кошмарной рожей, как у ближайшего ко мне Лубенчикова.

И пространство действительно не выдержало. Завращалось, постепенно захватывая нас, словно мух в тарелке с медом. Всё быстрее и быстрее. До головокружения, до темной мути перед глазами… А потом взорвалось вспышкой разноцветного, ослепляющего пламени.

Иногда мне снятся дурацкие сны.

Настолько нелепые, что, ещё не проснувшись, можно сказать: «Чепуха!»

Будто за две тысячи баксов мы с Димычем и Васькой купили летающую тарелку. Улетели в космос. А потом сдуру полезли на чужой звездолёт…

Лубенчиков размножился в десятках экземпляров. И эти псевдо-Васьки принялись мутузить друг-друга, выясняя кто же из них – настоящий…

Крик, шум… Два ближайших Лубенчикова сцепились и оба орут: «Лёха! Подтверди!»

«Подтверждаю.»

Оба радостно принимают это на свой счёт.

А мне пора просыпаться.

Открываю глаза.

Что-то не так. Где я?

Кругом туман. Вместо постели подо мной – мягкая травка.

Кто-то заворочался рядом. Я сел.

И помятое лицо развернулось в мою сторону. Васька Лубенчиков захлопал ресницами, страдальчески вздохнул:

– Лёха… Сколько же мы вчера выпили?

Я оглянулся по сторонам:

– Много… Наверное, много…

Понятия не имею, где мы находимся.

Сквозь плотную белёсую пелену – какие-то кусты… Это что же, мы в городском парке ночевали?

Я встал, пошатываясь и отряхнул штаны. Ощупал карманы – документы и проездной на месте. Уже хорошо.

Васька смотрел на меня снизу вверх и тихо постанывал:

– Всегда так бывает, Лёха… Если употребляешь качественный продукт – и сам как огурчик… Слушай, а может закуска была несвежая?

– Ага. Выпили пять бутылок – и ничего. А потом – сильно отравились овсяным печеньем.

Лубенчиков тоскливо шмыгнул носом.

На самом деле, я совсем не помню сколько мы выпили. Вообще, ни хрена… Один бред в голове. Летающая тарелка за две штуки баксов…

– Вставай, Васёк. Простудишься.

– А где Димыч?

– Наверное, где-то в ближайших кустах отдыхает.

– Пойдём искать.

Лубенчиков принял вертикальное положение. Мы заковыляли сквозь туман.

– Знаешь, – пробормотал Васька, – Наверное, мне пора завязывать. Такие глюки ви… видел.

На последнем слове он заикнулся. Потому что из белой пелены вдруг выросла цилиндрическая, лежавшая на боку громадина. Звездолёт расы уиту. Оранжевых в крапинку осьминогов.

– Лё… Лёха, – испуганнно выдавил Васька, хватая меня за плечо, – Кажется, у меня опять…

– Ничего страшного. У меня – тоже…

Целую минуту мы стояли, разглядывая инопланетный корабль. Потом к Лубенчикову вернулся дар речи. И первые слова, которые он заново освоил, были:

– ………!

А как же иначе передать охватившие нас чувства?

Реальность и бред вдруг поменялись местами.

Мы обошли металлическую громадину кругом. Несколько раз.

Ещё не веря глазам, Васька дотронулся до корпуса звездолёта. Испуганно отдёрнул руку:

– Тёплый!

Неудивительно. Если он упал сюда из космоса – вообще должен был раскалиться… Или даже сгореть? Двигатели-то у него точно не работали!

В голове у меня начало проясняться:

– Слушай, Васёк, мы ведь были внутри, да? А теперь снаружи?

Лубенчиков сморщил лоб. Только этот парадокс и ему был не по силам.

– А какая разница, Лёха! Главное – мы на Земле!

Я почесал затылок.

Туман всё ещё был плотный. Видимость – не больше десятка метров. Но и травка, и кусты – правильного зелёного цвета. А ещё – легко дышится. В воздухе чудятся какие-то полузнакомые ароматы.

Мы – дома?

Дома!

Значит, гиперпрыжок?.. Но как Ленке удалось вспомнить координаты? С её-то склеротичной памятью?

Или дуракам везёт?

Я покосился на Ваську.

Он мои сомнения проигнорировал. Лубенчиков уже с хозяйским видом рассматривал звездолёт уиту:

– Та-ак! Это даже хорошо вышло! За две штуки баксов – два корабля… Здесь можно подлатать… Здесь подрихтовать. Будет как новенький! Лёха, даже на одной этой колымаге можно озолотиться! А «тарелочку» – себе оставим! Будем каждые выходные на море гонять…

– Все равно отнимут…

– Кто? – встрепенулся Лубенчиков.

– Государство. А нас посадят. За контрабанду этих… биб… бибрикоксов.

– Чего? Каких ещё?..

– Тех, что у нас в грузовом отсеке. Можно ещё за угон транспортного средства.

– Эта была честная сделка!

– Ну, тогда за незаконный оборот валюты, – я зевнул.

Васька нахмурился. И процедил:

– Все равно Ленка только нас слушается!

– Кстати, а где она?

Лубенчиков оцепенел, уставившись на меня, словно бандерлог на длинного друга Маугли.

Потом он побледнел.

А я прикусил язык. Два идиота… О чём болтаем! Мы ведь до сих пор и понятия не имеем, что с «тарелкой». И что с Капустиным?!..

– Дима! – робко позвал Васька, – Димыч! Ты где?

Белёсая пелена хранила молчание.

Двинувшись в разные стороны, мы обследовали местность. Постепенно увеличивая зону поисков.