— Время, — раздался голос женщины-охранника.

— Тебе обязательно уезжать? — спросила мамочка.

— У Эллиота скоро начнутся тренировки по футболу. Нам нужно отправиться в путь, чтобы успеть обжиться по приезду.

Она зарычала на него.

— Веди себя хорошо, мамочка.

— Я позабочусь о ней, Мэвис, — заверил её Дьюк, поднимаясь из-за стола.

Я часто видела, как она ускользает, но Эллиот не знал, как распознать, когда она перевоплощалась. Мамочки уже не было.

— Карла, — позвала я, вставая.

На меня смотрел Дьюк, гневно раздувая ноздри.

Карла занялась мамочкой, и мы направились к выходу. Я уже привыкла уходить, не прощаясь. Дьюк обычно появлялся ближе к концу наших посещений. Я надеялась, что Алтея явится попрощаться, но Дьюк был единственным, кто был достаточно силён для того, чтобы побороть лекарства.

Эллиот был как на иголках, пока мы забирали наши вещи из камеры хранения и оформляли пропуск на выход. Открыв двойные двери, он прищурил один глаз, напомнив мне о том дне, когда мы встретились, за тем лишь исключением, что на этот раз он держал меня за руку, а не колошматил дерево. Гравий хрустел у нас под ногами, пока мы шли к «крайслеру». Эллиот, улыбаясь, открыл пассажирскую дверцу.

Багажник и заднее сиденье были заставлены коробками — в основном это были вещи Эллиота. Я везла только одежду и свою музыкальную шкатулку, которые забрала из дома Мэйсонов, всё остальное сгорело во время пожара. Наши с отцом фотографии, сделанные Эллиотом, были единственными оставшимися у меня снимками. Я упаковала их в одну из четырёх коробок с моими пожитками.

«Крайслер» основательно прогрелся под летним солнцем, пока мы навещали мамочку, так что, заведя двигатель, Эллиот первым делом включил кондиционер на полную мощность. Через минуту холодный воздух подул из вентиляционных отверстий и Эллиот откинул голову на подголовник, блаженно выдохнув. Я ощущала мягкость велюровых сидений голой кожей ног, покрытых загаром благодаря дням, проведённым у бассейна перед домом Янгблодов, — хоть моя кожа и не приобрела тот глубокий оттенок, который был у Эллиота. Я потянулась и провела пальцами по его руке.

— Что? — спросил он.

— Мы едем, — сказала я. — И без ограничителя скорости, установленного твоими родителями, чтобы наказать тебя за попытки сбежать в Ок Крик, дорога займёт гораздо меньше недели.

— Едем, — согласился Эллиот, переплетя наши пальцы. — Прибудем к ужину. — Эллиот показала на пол под моими ногами. — Поищи под сиденьем. Я захватил тебе кое-что почитать.

Я улыбнулась, гадая, что он задумал. Пошарив под сиденьем, я нащупала обувную коробку.

— Что это? — спросила я, положив коробку на колени и сняв крышку. Внутри была пачка заклеенных конвертов, адресованных тёте Эллиота, с почтовыми марками. — Письма твоей тёте?

— Открой то, что сверху. Они лежат по порядку.

Конверт был пухлым. Я разорвала его, вынув четыре тетрадных листа, по внутреннему краю которых до сих пор торчали бумажные ошмётки от пружины. Почерк принадлежал Эллиоту. Сверху страницы было написано моё имя, дата совпадала с днём смерти моего отца. Письмо начиналось с извинения.

— Эллиот, — тихо произнесла я. — Это…?

— Письма, которые я писал тебе, находясь в отъезде. Поначалу каждый день, затем по два-три в неделю, до самого моего возвращения.

— Эллиот, — я посмотрела на него, чувствуя, как глаза наполняются слезами.

— Я думал, что они были у тебя всё это время, — признался он.

— Твоя тётя не передала их мне.

— Потому что она их не получила. Моя мать их так и не отправила. Прошлым вечером она вернула их мне. Прощальный подарок в довесок к извинениям, длившимся целый час.

— Готова поспорить, всё прошло удачно, — заметила я, разглядывая написанное.

— Я здорово разозлился. Но она хотя бы вернула их мне. Теперь ты знаешь.

— Знаю что? — переспросила я.

— Что я пытался сдержать своё обещание.

Я сжала губы, стараясь удержаться от улыбки. Эллиот сдал назад и выехал с парковки, притормозив перед тем, как выехать на дорогу.

— Прочти вслух, пожалуйста, — попросил он, глотнув разбавленной содовой. — Это как перечитывать старый дневник.

Я кивнула, глядя на начало первого письма.

30-е июля.

Дорогая Кэтрин,

Мне очень жаль. Я не хотел уезжать. Мать пригрозила, что не позволит мне вернуться, если я не поеду с ней немедленно. Не стоило этого делать. Я так зол на себя за то, что купился на это. ЧЕРТОВСКИ ЗОЛ. Я зол на неё, на себя и на ситуацию в целом. Я не знаю, что случилось, не знаю, в порядке ли ты, и это сводит меня с ума. Пожалуйста, пусть с тобой всё будет в порядке. Прошу, прости меня.

Я знаю, что когда ты не поглощена беспокойством за отца, ты занята тем, что ненавидишь меня. Я должен быть рядом с тобой, должен быть там ради тебя. Это убивает меня. Ты где-то далеко и думаешь, что я бросил тебя. Ты не знаешь, куда я пропал. Ты гадаешь, почему я не попрощался. Ты — последний человек на свете, которому я хотел бы причинить боль. Я в трёх часах езды от тебя, и у меня нет возможности связаться с тобой. Я чувствую себя беспомощным. Пожалуйста, не надо меня ненавидеть.

Мои родители ссорились с момента приезда до самой ночи, пока я не сделал вид, что пошёл спать. Мать боится, что я захочу остаться в Ок Крик, если слишком сближусь с тобой. И у неё есть для этого все основания. Я действительно хочу там остаться. Я и правда раздумывал над тем, чтобы попросить тётю Ли и дядю Джона позволить мне остаться, ведь при мысли о том, что мне придётся собрать вещи и оставить тебя, мне становилось не по себе. И вот я здесь. Всё произошло так быстро, и ты, наверное, ненавидишь меня.

Если это так, то я не сдамся, пока ты не передумаешь. Я объясню всё столько раз, сколько потребуется. Можешь ненавидеть меня какое-то время. Я пойму. Но я не сдамся. Сколько бы времени на это не ушло. Я буду извиняться столько, сколько потребуется, пока ты мне не поверишь. Ты можешь быть жестокой со мной и говорить ужасные вещи. Наверное, ты так и сделаешь, и я закрою на это глаза, потому что знаю, что стоит тебе во всём разобраться, всё наладится. Так ведь? Пожалуйста, пусть всё наладится.

Ты ведь понимаешь, что я ни за что не бросил бы тебя вот так. Ты будешь злиться по началу, но ты поверишь мне, потому что ты меня знаешь. Ты простишь меня, и я вернусь в Ок Крик, мы сходим на выпускной, ты увидишь, как дерьмово я играю в футбол, мы промочим ботинки в ручье, будем качаться на качелях в парке и есть сэндвичи на твоём крыльце. Потому что ты простишь меня. Я знаю тебя и я знаю, что всё будет хорошо. Именно это я и буду повторять себе, пока вновь тебя не увижу.

— Ладно, — скривился Эллиот. — Я припоминаю. Эти письма не так романтичны, как мне казалось.

— Нет! — воскликнула я. — Они мне нравятся. Они… замечательные, Эллиот. То есть, у меня сердце кровью обливается, когда я читаю, как ты переживал, но ты был прав. Во всём.

Прищурив один глаз, он смущённо улыбнулся.

— Похоже на то, — прижав мою руку к губам, он поцеловал мои пальцы.

— Хочешь, чтобы я продолжала читать? — спросила я.

— Тебе не обязательно читать вслух. По крайней мере, до тех пор, пока не покончишь с тем письмом, где меня поймали при попытке уехать в Ок Крик. После этого письма становятся чуть менее отчаянными и однообразными. Думаю, я смогу собраться с силами и послушать их.

Перебрав стопку писем, я уставилась на Эллиота в изумлении.

— Тут по меньшей мере сотня писем.

— И это только первая коробка. Поверить не могу, что мать не отправила их, но ещё больше меня удивляет, что она сохранила их все.

— А меня удивляет, что она отдала их тебе. Рискованно было делать это прямо перед отъездом. Ты мог уехать, разозлившись на неё.

— Думаю, это был своеобразный жест. Способ извиниться за всё.

— Ты не решишь, что я тебя игнорирую, если я прочту их все прямо сейчас?