— Тогда я не буду его брать. Ты должна научиться водить, Кэтрин. У тебя же появится машина со временем.

— Ладно, ладно, — сказала я, уступая, — Я просто имела ввиду, что ни к чему такая спешка. Не обязательно это делать в эти выходные. Ну… если ты занят.

Он поцеловал мои волосы:

— Я никогда не буду слишком занят, Принцесса. Мы должны убраться на кухне и приготовить ужин до того, как мама придет домой с работы.

— Почему ты так рано дома? — спросила я.

Папа игриво потрепал меня по голове.

— Сегодня ты просто переполнена вопросами. Как прошел последний день девятого класса? Я полагаю, у тебя нет домашней работы. Уже запланировала что-то с Минкой и Оуэном?

Я покачала головой:

— Миссис Воуэл попросила нас прочитать хотя бы пять книг за лето. Минка собирает чемоданы, а Оуэн уезжает в научный лагерь.

— Ох, точно. Семья Минки сняла дом на это лето в Ред Ривер. Я забыл. Ну, ты можешь проводить время с Оуэном, когда он вернётся.

— Ага, — я отвела взгляд, не зная, что ещё сказать. Сидеть перед огромной плазмой Оуэна и смотреть, как он играет в последние видео-игры не вписывалось в мое представление о веселом лете.

Минка и Оуэн стали моими единственными друзьями с первого класса, когда мы все стали помеченными чудаками. Из-за рыжих волос и веснушек над Минки часто издевались, но потом она подружилась с командой черлидерш, и стало легче. Оуэн проводил большинство дней перед телевизором, играя в Xbox и смахивая чёлку с глаз, но его настоящей страстью была Минка. Он навсегда был для нее лучшим другом, и мы все надеялись, что он не был влюблен в нее.

— Ну, это не будет проблемой, не так ли? — спросил папа.

— Что?

— Книги, — сказал папа.

— Ох, — сказала я, возвращаясь в настоящее, — Нет.

Он посмотрел вниз на мой рюкзак.

— Лучше подними его. Твоя мама разозлится на тебя, если снова споткнется об него.

— Зависит от того, в каком она настроении, — ответила я себе под нос. Я схватила сумку с пола и прижала к своей груди. Папа всегда спасал меня от мамы.

Я посмотрела вверх на лестницу. Солнце просачивалось сквозь окно, расположенное в конце коридора. Частицы пыли отражались на свету, заставляя меня чувствовать, будто я должна была задержать дыхание. Воздух был спертым и затхлым, как обычно, но жара сделала его еще хуже. Бусинка пота образовалась на моей шее, но мгновенно впиталась хлопковой рубашкой.

Деревянные ступеньки заскулили даже под давлением моего пятидесятикилограммового тела, когда я поднималась на верхнюю лестничную площадку, а после направилась в свою комнату, где сбросила сумку на двуспальную кровать.

— Кондиционер включен? — спросила я, спускаясь вниз по лестнице.

— Нет. Пока никого не было, он был выключен, чтобы сократить расходы.

— Воздух слишком горячий, здесь нечем дышать.

— Я только что его включил. Скоро он охладится. — Он взглянул на часы на стене. — Твоя мама придет домой через час. Давай поторапливаться.

Я взяла яблоко из миски на столе и откусила кусок, жуя и смотря, как папа закатывает рукава и включает воду в кране, чтобы смыть этот день со своих рук. Казалось, у него было многое на уме — больше, чем обычно.

— Ты в порядке, пап?

— Да.

— Что на ужин? — спросила я, и мой голос заглушился яблоком во рту.

— Ты мне скажи, — я скорчилась и он рассмеялся, — Моё фирменное блюдо. Чили из белой фасоли и курицы.

— Сейчас слишком жарко для чили.

— Ладно, тогда измельченное свиное тако?

— Не забудь кукурузу, — сказала я, отложив огрызок яблока, прежде чем занять его место у раковины.

Я наполнила раковину теплой водой и мылом, и пока вода пузырилась и выделяла пар, я обошла все комнаты первого этажа в поисках грязной посуды. Я выглянула из окна задней гостинной, высматривая мальчика. Он сидел рядом со стволом дуба, через объектив камеры смотря на поле за нашим домом.

Я не могла понять, сколько еще времени он был намерен ошиваться на нашем заднем дворе.

Мальчик остановился, а затем повернулся, поймав мой взгляд. Он направил свою камеру в мою сторону и сделал снимок, опять испортив момент тем, что уставился на меня. Я отступила назад, не уверенная, была я смущена или напугана.

Я вернулась на кухню с посудой, поставила ее в раковину к остальным и начала мыть. Вода расплескалась на мою рубашку, и пока пена смывала остатки, папа мариновал свинину на жаркое и ставил её в духовку.

— Слишком жарко для чили и глиняных горшочков, но тебя устраивает, что включена духовка, — поддразнил меня папа. Он завязал мамин фартук вокруг своей талии; жёлтая ткань с розовыми цветами сочеталась с выцветшими красными обоями, наклеенными во всех главных комнатах.

— Ты выглядишь так элегантно, пап.

Он проигнорировал мою издевку и открыл холодильник, драматично взмахнув рукой.

— Я купил пирог.

Холодильник загудел, открывшись, упорно пытаясь охлаждать содержимое даже при открытой дверце. Как сам дом и всё в нём, холодильник был вдвое старше меня. Папа говорил, что вмятина на дне дополняла образ. Когда-то белые дверцы были покрыты магнитами из мест, в которых я никогда не была, и грязными пятнами от стикеров, которые мама клеила, когда была маленькой, и убрала, когда повзрослела. Этот холодильник напоминал мне о нашей семье: несмотря на свой вид, все части работали вместе и никогда не сдавались.

— Пирог? — спросила я.

— Чтобы отпраздновать твой последний день в девятом классе.

— Ну, это стоит отпраздновать. Три месяца без Пресли и ее подражателей.

Папа нахмурился:

— Дочка Брубейкеров всё ещё создаёт тебе проблемы?

— Пресли ненавидит меня, пап, — сказала я, оттирая тарелку в своей руке, — Всегда ненавидела.

— Ох, я помню времена, когда вы были друзьями.

— Все — друзья в детском садике, — проворчала я.

— Как ты думаешь, что случилось? — спросил он, закрывая холодильник.

Я повернулась к нему. Мысль о воспоминаниях каждого шага на пути изменения Пресли и ее решения дружить со мной вовсе не звучала привлекательной.

— Когда ты купил пирог?

Папа моргнул и заерзал:

— Что, милая?

— Ты взял выходной?

Папа улыбнулся своей лучшей натянутой улыбкой, той, что не касалась его глаз. Он пытался защитить меня от чего-то, что, как он думал, может не выдержать мое пятнадцатилетнее сердце.

В моей груди потяжелело.

— Они тебя уволили.

— Уже было пора, малышка. Цена на нефть снижалась месяцами. Я лишь один из семидесяти двух уволенных в моем секторе. Завтра их будет больше.

Я посмотрела вниз на тарелку, наполовину погруженную в мутную воду.

— Ты не просто один из семидесяти двух.

— С нами всё будет хорошо, Принцесса. Я обещаю.

Я смыла пену с тарелки в моей руке и, посмотрев на часы, поняла, почему папа был так озабочен временем. Мама скоро вернется домой, и ему придется рассказать ей. Папа всегда меня спасал от мамы, и как бы я не пыталась сделать то же самое для него, было невозможно смягчить ее гнев в этот раз.

Мы просто привыкли слышать ее смех, садиться ужинать и обсуждать, как прошел наш день, вместо тех вещей, о которых действительно стоило поговорить.

Я поставила чистую тарелку на столешницу.

— Я верю тебе. Ты что-нибудь придумаешь.

Его мягкая рука нежно опустилась на мое плечо.

— Конечно я придумаю. Заканчивай с тарелками и протри столешницу, а потом вынеси мусор, ладно?

Я кивнула, оперевшись на него, когда он поцеловал меня в щеку.

— Твои волосы растут. Это хорошо.

Я потянулась мокрыми кончиками пальцев к нескольким рыжеватым прядям, ближайших к моему лицу.

— Может, немного.

— Ты собираешься наконец-то отрастить их когда-нибудь? — спросил он с надеждой в голосе.

— Я знаю, тебе нравятся длинные волосы.

— Виноват, — сказал он, ткнув мне в бок, — Но ты можешь оставлять такую длину, какая тебе нравится. Это твои волосы.

Стрелки на часах заставили меня работать быстрее, и я гадала, почему папа хотел, чтобы мама пришла в чистый дом с ужином на столе. Зачем удостоверяться в том, что она в хорошем настроении, только чтобы всё разрушить плохими вестями?