Уильямс сказал всё это с таким достоинством, с такой определённостью, его голос металлом разносился по залу, в котором робкие придворные едва осмеливались переводить дыхание, что Иван Иванович Шувалов побледнел и потупился; он чувствовал, что всякое дальнейшее слово станет оскорблением королевского величества, вызовом, брошенным всему английскому народу.

Императрица с некоторым замешательством взглянула на стоявших поблизости сановников. Но казалось, что твёрдость английского дипломата произвела на неё далеко не неблагоприятное впечатление; по крайней мере, гнева не было. Её взгляд встретился с взглядом графа Бестужева и обратился к нему с немым вопросом.

Великий канцлер торопливо подошёл к трону и, маскируя поклоном торжествующую улыбку, скользнувшую на его лице, произнёс:

   — Сэр Уильямс преподнёс изрядный сюрпризец, ваше величество, тем не менее, — продолжал он шёпотом, слышным только императрице, — он представлен вам, ваше величество, полномочным посланником английского короля и с этого момента может требовать всех прерогатив, связанных с его положением. Кроме того, — снова вслух договорил он, — так как я хорошо знаю ваши чувства к высокому повелителю Великобритании, то я уверен, что представитель его королевского величества будет всегда желанным гостем при здешнем дворе, каким бы образом и в какой бы форме ни состоялось его представление.

Во время слов графа Бестужева взор императрицы был обращён на Уильямса, но тот не отвёл глаз и продолжал смотреть на императрицу с почтительным ожиданием.

Последние следы недовольства исчезли с лица государыни.

   — Великий канцлер прав, — сказала она с милостивой улыбкой, кивая головой Уильямсу, — он знает мои чувства к могущественному и возлюбленному брату, английскому королю, вашему государю. Дайте мне свои грамоты, господа; я очень сожалею, что мистера Гью Диккенса отзывают от моего двора, но в то же время очень рада и благодарна его королевскому величеству за то, что он даёт своему прежнему послу такого достойного преемника.

Диккенс и Уильямс подошли к самым ступеням трона и, прикоснувшись губами к печати грамот, передали их императрице.

   — Благодарю вас, ваше императорское величество, за милостивые слова, — сказал Уильямс. — Я обязан ответить что-либо на них, но, ещё не имея чести быть представленным вашему величеству, я только что сказал всё, что мог сказать представитель моей страны и короля, и высказал все пожелания и чувства, которые, как мне известно, таятся в груди моего державного повелителя и в то же время воодушевляют каждого английского гражданина.

Императрица встала и спустилась со ступеней трона. Затем, обращаясь к графу Бестужеву, она сказала:

   — Возьмите эти письма, Алексей Петрович! Вы доложите мне о них в моём кабинете — здесь не место читать послания моего дорогого и уважаемого брата, английского короля. Ну, а теперь, — продолжала она, тогда как великий канцлер почтительно взял из её рук оба письма, — пусть наше празднество продолжается своим чередом; надеюсь, что все будут веселиться от души, чтобы мистер Гью Диккенс мог унести с собой приятное воспоминание о моём дворе и чтобы первое впечатление у сэра Генбэри Уильямса тоже было как можно лучше.

Насколько эта неожиданная сцена повергла вначале всех присутствующих в тревожное оцепенение, настолько же все оживились при её развязке.

Иван же Иванович Шувалов позабыл и дипломатический удар, который нанесло ему неожиданное появление нового английского посла у трона императрицы: в то время как Уильямс передавал свои верительные грамоты, его взгляд обнаружил у входных дверей Брокдорфа, кивнувшего ему с торжествующей улыбкой. Шувалов забыл обо всём, и его волнение было настолько сильным и явным, что оно непременно было бы замечено, если бы в тот момент все взгляды не были устремлены на императрицу и стоявших перед ней английских дипломатов.

Шувалов вздрогнул, когда императрица, слегка коснувшись его плеча, приказала ему отдать распоряжение музыкантам играть. Он подал знак жезлом, сейчас же по зале пронеслись плавные звуки оркестра, а танцоры приступили к новому менуэту.

   — Благодарю вас за этот сюрприз, — сказала императрица, сердечно пожимая Екатерине Алексеевне руку, — неправда маскарада, равно как и правда, таившаяся под маской, доставили мне большое удовольствие. Примите же участие в танцах! Это внесёт ещё более оживления в веселье нашего общества.

Затем она обратилась к Уильямсу, который оставался поблизости от неё, словно ожидая, чтобы государыня заговорила с ним.

Екатерина Алексеевна, проходя, остановилась на миг около великого канцлера и тихо сказала ему:

   — Я с удовольствием узнала, что существуют особы, держащиеся хорошего мнения о моём уме и ловкости. Надеюсь, что сегодняшний вечер не заставит их изменить это мнение.

   — Ваше императорское высочество, — так же тихо ответил Бестужев, — вы доказали сегодня, что самое лучшее мнение значительно ниже действительности и что будущее перещеголяет самые блестящие надежды.

Екатерина Алексеевна прошла дальше; её гордый взгляд упал на Салтыкова, и она, кивнув ему ласково, громко сказала, чтобы все окружающие могли слышать её слова:

   — Государыня довольна нашим маскарадным шествием, поэтому моей прямой обязанностью является наградить того, кто подвёл это шествие к трону.

Сказав это, она подала Салтыкову руку; тот взял её и, сияя от счастья, повёл великую княгиню в ряды танцующих пар.

   — Моя супруга, кажется, забавляется танцами, — с грубым смехом сказал великий князь Льву Нарышкину, стоявшему около него, — последуем её примеру: ведь всё, что делает такая умная и достойная женщина, заслуживает подражания.

Он повернулся к фрейлинам, подал Ядвиге Бирон руку и повёл её к танцующим, где и занял место против великой княгини.

   — Его величество король великобританский, — сказала императрица Уильямсу, с которым она стояла посередине почтительно расступившегося кружка придворных, — может считать себя счастливым в выборе своих послов. Кажется, — улыбаясь, продолжала она, — что английские дипломаты умеют пойти на приступ там, где не помогают хитрость и выдержка.

   — Приступом, ваше величество, берут только неприятельскую позицию, — ответил Уильямс, — я же нахожусь на дружественной территории, и моё нетерпение, которое вы, ваше величество, изволили столь милостиво простить, проистекало только от пламенного желания поскорее на деле оправдать добрые отношения и чувства, питаемые Англией к России. Я хотел послужить не только моему государю, но и вам, ваше величество, — продолжал он, несколько понижая голос, — поэтому-то я и поставил всё на карту, чтобы как можно скорее оказаться полномочным представителем Англии при дворе вашего величества.

Императрица вопросительно посмотрела на него: тон его голоса и серьёзное выражение лица говорили о том, что в его фразе заключалось нечто большее, чем обыкновенная придворная любезность.

   — Ваше величество, — продолжал Уильямс, — вы носите в гербе двуглавого орла подобно римским императорам. Поэтому вы могли бы по полному праву носить и их титул «Semper Augusta» — «Преумножающая государство»!

Императрица насторожилась. Затем лёгкая насмешливая улыбка скользнула по её губам, и она, пожимая плечами, ответила:

   — Уж не собираетесь ли вы помочь мне подчинить татарского хана или даже вновь воздвигнуть крест на соборе святой Софии, осквернённом превращением его в мечеть?

   — Грядущие времена, — сказал Уильямс, — быть может, выдвинут в этом направлении общие задачи для Англии и России, но в настоящем существуют другие области, где воспрянувшая Россия, сравнявшаяся со старейшими нациями Европы, и территориально могла бы ближе подойти к ним. Если вы, ваше величество, примкнёте к прочному союзу Англии и императрицы Марии-Терезии, то из военной добычи могут быть выделены определённые области, ныне составляющие владения наших общих врагов.

Императрица пытливо посмотрела на него.