Домик, к которому они держали путь, находился на конце глухого переулка, имел три окна на улицу, с раскрашенными ставнями; на дворе его находились два-три покосившиеся сарайчика, покрытых толстым слоем снега. Войдя в комнаты, гости были встречены женою содержателя кабачка, дородной женщиной, лет тридцати.

– Ну, Татьяна Мироновна, обед готов? – спросил у ней муж.

– Садитесь. Степан Лукич, приглашай гостей-то, всё готово.

Чуркин с любопытством оглядел комнатки; они содержались довольно чистенько: в переднем угле небольшой залы стоял киот с иконами, а на стенах висели кое-какие картинки, содержание которых было заимствовано из военного быта и из жизни простолюдинов.

Усевшись за стол, хозяин домика снова начал потчевать гостей водкою, из желания напоить их до забывчивости, чего, однако, ему сделать не удалось: Чуркин был аккуратен, примеру его следовал и Осип.

После обеда хлебосольный хозяин стал укладывать разбойника с его товарищем отдохнуть, но те не согласились, говоря, что им нужно побывать у себя на квартире, куда должны придти некоторые купцы для переговоров по торговым делам.

– Дела не делай, а от дела не бегай, – сказал Чуркин, поднявшись из-за стола и похаживая по комнатке.

– Когда же мы кататься-то поедем? – обратился к нему хозяин.

– Через часок другой возвратимся, тогда хоть на всю ночь махнём, – отвечал Чуркин.

– Ну, ладно, я буду вас ждать. Хотите, моих лошадок посмотреть, какие они у меня есть? – предложил виночерпий, стараясь тем заинтересовать своих гостей.

– Татьяна Мироновна, приготовь-ка фонарик! – крикнул хозяин домика своей жене.

Лошадки показались Чуркину подходящими, и он, во что бы то ни стало, решился завладеть ими; разбойник осмотрел и саночки загородные и облюбовал их.

– Ну что, как вам кажутся мои кони? – спросил виночерпий.

– Ничего, хороши. Дорого ли они вам обошлись?

– Около трёхсот рублей с упряжью стоят.

Осип поглядел коням в зубы, потрепал ту и другую по гривам и сказал:

– Лошадки добрые, как идут только, не знаю.

– Ветер, а не лошади, пять радужных мне предлагали за них, а я и шести не возьму, заключил Степан Лукич, оставляя конюшню.

– Ну, так через часика два мы у вас будем, – пожимая ему руку, сказал Чуркин.

– Буду ждать, к тому времени и лошадок запрягу, – ответил тот и проводил их за ворота.

– Ну, атаман, из огня, да в полымя мы с тобой попали; целовальник-то, кажется, наверняка задумал уходить нас, а всё ты сам виноват: зачем было ему бумажник с деньгами показывать? – шагая по улице, сказал Осип.

– Небось, не сгорим, а его ещё проведём! Понимаю, чего ему хочется, парень-то он, я вижу, из «бывалых», да ошибётся, – не на таких простаков наехал, – ударив рукою по плечу своего товарища, – ответил разбойник.

– А ловко он к нам подъехал, так теперь и думает, что мы ему в руки отдались.

– Пусть думает, а лошадки-то будут наши, – поправляя на голове шапочку, проговорил разбойник.

– Купить, что ли, их думаешь?

– Ну, там как придётся, а к нам они попадут, на них мы и уедем отсюда.

– Это было бы хорошо, я понимаю, что ты задумал.

– Понимаешь и ладно. Сегодня-же нас здесь не будет.

– А как же быть с Калистратычем?

– Пусть его нас поищет, не он у нас в долгу, что нам за ним гоняться? Надо только узнать, в какую заставу на Тагильский завод выехать нужно, вот мы с тобой пройдёмся и допытаемся.

Ночь была тёмная и ветреная, шёл небольшой снежок, который разметал ветер; путники шли, оглядываясь по сторонам, как бы отыскивая кого по улицам.

– Спросить-то не у кого, ни души нигде не показывается, – заслоняя воротником тулупа лицо от ветра, шептал себе под нос разбойник.

Пройдя три переулка, им встретилась женщина. Чуркин остановил её и спросил:

– Тётенька, куда нам пройти к заставе на Тагильский завод?

– Ступайте, все прямо, потом повернёте в право и там вам скажут, – ответила она.

Друзья-душегубы пошли по её указанию и наконец достигли слободки, через которую тянулась отыскиваемая ими дорога. Пустынная улица спала крепким сном; в редком домике светился огонёк: собаки выскакивали из подворотен и бросались на проходивших.

– Василий Васильевич, за нами кто-то идёт, да, кажись, не один, а вдвоём, – подтолкнув своего атамана, сказал Осип.

Чуркин оглянулся и, действительно, увидал две двигавшиеся следом за ними фигуры.

– Мы сейчас от них спрячемся, кто знает, может быть и за нами подглядывают, – сказал он и нырнул с Осипом в первую же попавшуюся отворённую калитку ворот, из-за которой оба они и стали выглядывать на улицу.

Когда шедшие за ними следом люди поравнялись с калиткой, разбойнику показалось, что одним из них был Калистратыч. Пропустив их мимо себя, сказал Чуркин:

– Осип, знаешь ты, кто это прошел?

– Нет, не знаю.

– Показалось мне, – Калистратыч.

– Зачем он сюда попадет?

– А кто его знает, может, и нас ловит, пойдем-ка мы за ним и поглядим, чего он здесь вынюхивает.

Душегубы вышли из засады и пошли за удалившимися незнакомцами.

Между тем метель усиливалась; сильный ветер гулял по улице, задерживая движение путников, стучал оконными ставнями, плохо укреплёнными их владельцами. Калистратыч шёл с своим спутником, не торопясь. Чуркин с Осипом перешли улицу и пошли другой стороной её, не спуская глаз с своих недругов.

– Куда и зачем это он пробирается? – сказал вполголоса каторжник.

– Леший его знает! – отвечал разбойник.

– Не даром, знать, несёт его нелёгкая, что-нибудь задумал.

– А вот, увидим, зачем он здесь рыщет.

В конце слободы Калистратыч остановился; Чуркин с Осипом прижались к забору и присели.

– Видишь, они кого-то поджидают, – шепнул рыжий товарищу.

– Пусть их ждут, поглядим, что дальше будет.

– Не надеть ли нам парики?

– Пожалуй, это не мешает.

Осип достал из кармана парики, которые моментально были накинуты на головы.

Калистратыч с Сергеичем постояли минутки две и вновь продолжали путь в поле. Разбойники пошли за ними, держась более, чем прежде, на почтительной дистанции.

Пройдя саженей триста, Калистратыч с своим приятелем свернули с дороги в левую сторону и остановились у небольшой избушки, в которой мерцал огонь.

Избушка эта принадлежала гадалке, слывущей в городе за колдунью; звали её Еремеевной. Один из подошедших слегка постучался в оконце; отворилась форточка, и из неё послышался старческий голос.

– Что нужно, зачем тревожите мой покой?

– По делу, Еремеевна, по делу к тебе пришли, – ответил Калистратыч.

– С добрым или с худым чем пришли?

– С худым, бабушка, отворись.

– Ступайте в калитку, – сказала колдунья, и форточка закрылась.

На дворе раздался какой-то странный лай собаки.

Путники подошли к калитке.

– Ступай ты к ней один, а я здесь подожду, – сказал Сергеич.

– Что, испугался, знать? Колдунья нас не проглотит, пойдём! – прикрикнул тот.

– Нет, страшно, я боюсь.

Калистратыч взял его за руку и насильно поволок Сергеича на двор колдуньи; тот стал упираться, но. мощная сила Калистратыча заставила его повиноваться. Быстрым движением он подтащил Сергеича к сенцам избушки, у которых привязанная на цепи громадная собака загородила им дорогу. Колдунья вышла в сенцы и крикнула на пса:

– Цыц, ты, это свои!

Собака поджала хвост, присела на задние лапы и начала визжать.

Калистратыч, не выпуская из рук Сергеича, взобрался в сенцы, колдунья отперла дверь и впустила в избу гостей.

Избушка ворожеи была небольшая; от ветхости она попятилась назад и вросла углами своими в землю. Она разделялась на две половины и могла вместить в себя не более десяти человек; в отделении, в которое вошёл Калистратыч, находился древний небольшой стол, на котором лежало особой формы решето и несколько котелков; около столика треугольником пришита была к стенам узенькая лавочка, на печке сидел чёрный как смоль кот, а на шестке, за перегородкой, такого же цвета петух.