Когда уже пожар окончился и зарево потухло, на встречу разбойникам попалась пожарная команда; верховой с фонарём в руках подскочил к ним и спросил:

– Ребята, где пожар?

– За городом был.

– А далеко, не знаете?

– Верстах в шести, – отвечал Осип.

– Назад, пожар за городом, – крикнул вестовой своим. Команда оборотила оглобли назад и была такова.

– Ловко мы их провели, улыбаясь, – заметил Осип.

– Хорошо сделали, поди там, пожалуй, и покойничкам бы сгореть не дали, – заключил Чуркин.

– Теперь куда же, атаман?

– К Степану Лукичу, он нас ждёт.

– Ещё бы, небось все глаза проглядел.

– За добычу нас считает, думает: вот дураки-то, сами ему в руки даются. Нет, любезный, ошибёшься, сам поплатишься.

– На счёт его как ты сообразить?

– Сядем с ним, да поедем на пожарище любоваться, кстати нам туда и путь лежит, кучером его посадим: правь, мол, да вожжи крепче держи.

– Понимаю, атаман.

– Ну, ещё бы не понять, ухмыляясь, – сказал разбойник, ускоряя свои шаги.

– Значит, ему дорогою-то и крышку придётся сделать: вались, мол, с козел-то, да не отсвечивай.

Чуркин не отвечал; он думал совсем о другом: на уме у него была Прасковья Максимовна. Он размышлял о том, как бы ему после операции над виночерпием усадить её к себе в саночки, да увезти с собою куда-нибудь подальше. «Ну, а как сорвётся, тогда что? – блеснуло у него в голове, – Да ничего», – ответил он сам себе, оглянулся на товарища и спросил у него:

– Так ли мы идем?

– Верно, я смотрю, – ответил Осип.

– Легко мы с тобой отделались от приятеля.

– Рука так подошла, не ожидали с ним встретиться, а пришлось, сам налетел. Вишь, пистолетом запасся, а у другого топор был.

– Наверняка хотели они нас убрать, да сами же и поплатились.

– Поглядел бы ты, какой капитал оставил нам Калистратыч?

– Порядочный, хватит нам надолго; теперь нам о казне думать нечего, вот поскорей бы до дому добраться, а там мы с тобой другую штуку выкинем; нечего нам в Решах пробавляться, – надоело.

– Да, и опасно. К приятелю-то твоему заглянем?

– Это к какому?

– К складчику в Тагильском заводе.

– Побываем, нельзя, надо навестить.

– А где остановимся?

– Ну, вот тебе ещё раз! Почём знать, там, где придётся.

– Не мимо ли Тагильского завода нам стегануть, в лесу лошадок можно будет покормить, а то начнут расспрашивать, как и что, почему водки долго не брали, как в деревне поживают.

– Пусть их расспрашивают, найдём что ответить. К складчику-то мы всё-таки побываем, нельзя мимо него проехать.

– А я знаю и зачем! – оскалив зубы, сказал Осип.

– Ну-ка, скажи, а я послушаю твоё мнение.

– Зазнобушку свою поглядеть, Степаниду, – брякнул каторжник.

– Тише, будет тебе горло-то драть, – заметил ему разбойник, подходя к знакомому уже им кабачку.

Кабачок был заперт висячим замком, из чего Чуркин заключил, что содержатель его, Степан Лукич, был дома и поджидал их.

– Надо, брат, отправляться к нему на дом, – сказал он Осипу.

– Пойдём, надо же его успокоить, да и холодно стало, нужно маленько обогреться, вот теперь можно и водочки выпить, – ответил тот.

– Как бы нам с тобой не втюхаться? Погляди-ка на своё рыло, оно у тебя всё в крови.

– Утереться забыл, снежком разве умыться?

– Как ни мойся, а всего не сотрёшь, пожалуй; смотри-ка, и чуйка твоя замарана, – оглядывая кругом своего сподручного, говорил Чуркин.

– Пятна, что ли, на ней есть?

– Вся правая сторона в крови.

– Ну, как же быть-то?

– Я уж один зайду, а ты здесь постой, выведет он лошадей, тогда и вались в сани. Боюсь, и я не запачкался ли, посмотри!

– Нет, атаман, у тебя хорошо, крапинки даже не видать, – оглядев его, сказал Осип.

– Ну, так ты уж у ворот пока постой.

– Ладно, подкрепиться только хочется.

– Успеешь, авось жив будешь, – отворяя калитку ворот дома Степана Лукича, усовещивал своего друга разбойник.

Степан Лукич был ходок на все руки; он уже не раз судился за приём краденых вещей, сидел в тюрьме, по подозрению в разбое, но каждый раз ловко уворачивался от наказания. В кабачке его совершались разные преступления; если он замечал у кого деньги, то они тем или другим манером переходили в его руки; он не стеснялся, чтобы достать их, и убийством. Если бы в своё время догадались осмотреть подполье кабачка и его домика, то нашли бы там зарытыми в земле несколько загубленных им жертв. С судебными властями этот злодей ладить умел; он и полиции не трусил, да что она и поделает с ним? Так вот он, заметив у Чуркина туго набитый. деньгами бумажник, порешил и его труп вместе с Осиповым, приобщить к костям тех людей, которые были похоронены в подпольях.

Жена его была ему под стать; она при случае также не отказывалась помогать мужу в злодеяниях. Взял он её у мужичка одной подгородной слободки, который, в свою очередь, был жаден на добычу и тоже пускался на все тяжкие прегрешения. В течении нескольких лет Степан Лукич содержал тот кабачок и нажил разбоями, да плутовством не малую толику денег, но их не показывал, чтобы не навлечь на себя подозрения, а жил себе скромно, рассчитывая, что в будущем с его капиталом можно будет кое-что сделать.

Чуркин вошёл к ним в комнату в то самое время, когда супруги сидели за столом и пили чай; Степан Лукич, как бы обрадовавшись его прибытию, быстро поднялся из-за стола и с объятиями кинулся к нему на встречу. Чуркин притворился подгулявшим.

– А мы вас заждались, – приглашая гостя за чайный стол, сказала жена кабатчика.

– Простите, – приятели задержали; сами знаете, попадёшь в пьяную компанию не скоро от ней отвяжешься, отвечал тот.

– Ты, Татьяна Мироновна, чем бы зубы-то точить, водочки бы нам подала.

– С нашим удовольствием я бы попотчивала, да не знаю, как гостя-то звать.

– Андрей Тарасыч меня зовут. Ну-с, так вот я, маленько и подгулял, – приглаживая волосы, говорил разбойник.

– Денёк уж такой задался. А я без вас часок-другой отдохнул, а теперь хоть на всю ночь гулять готов.

– Вот и отлично, в компанию с вами и я пойду.

– Где же ваш товарищ?

– Сейчас придет он, тоже ловко засыпал.

– Кататься-то поедем?

– Пожалуй, куда угодно, – вошла дурь в голову, значить, гуляй во всю.

– Чайку чашечку прикажете?

– Нет, после; рюмочку водочки теперь пропустить – с нашим удовольствием могу.

– Татьяна Мироновна, скоро ли ты там? – кричал ей хозяин.

– Сейчас, – отвечала та из другой комнатки.

– Степан Лукич, не торопись, успеем, ночь-то наша, – сказал Чуркин и принялся лобызать его.

– Милый ты человек и больше ничего, – махнув рукой, отвечал кабатчик.

Водка была подана и налита в рюмки самой хозяйкой, казавшейся необыкновенно любезной. Она села рядком с. гостем и начала его допрашивать, женат ли он, имеет ли детей. Разбойник отвечал ей, что жениться он не намерен, ибо надевшему на себя такой хомут нельзя полюбезничать с другой женщиной.

– Почему же такое? Вот мой муж сам с другими хороводится и мне дозволяет; у нас это всегда ведётся запросто.

– Если я тебя поцелую, вот сейчас и нахмурится.

– Никогда, попробуй.

Чуркин поцеловал её.

Степан Лукич только улыбнулся.

– Видишь, он не сердится, вот и я тебя поцелую.

Чмокнулись. Лукич отвернулся.

– Я говорил, что ему это не понравятся. Налей-ка-сь нам по чарочке, обняв Татьяну Мироновну, сказал гость.

Налила.

– Ну и себе кстати.

– Да я не употребляю.

– Одну то за компанию можно. Степан Лукич, дозволь!

– Ну, куда ни шло, одну пропусти, Татьяна, – сказал Лукич.

– Что с вами делать, надо уважить.

Чокнулись и выпили.

– Вот и спасибо, всё-таки повеселили, нельзя ли по другой?

– Много будет, я женщина, вот вам можно; говорят, что бабам пить непристойно.

– Почему же такое?