Чтобы не терять времени за поисками купца, он быстро отвернулся от места побоища, взял свою лошадь под уздцы, свёл её с дороги в сугроб и повёл по наторенной дорожке в объезд убитых коней. Сильная лошадь, утопая по грудь в снегу, вывезла сани снова на дорогу. Калистратыч кинулся в них, взмахнул кнутом и поехал далее.

Добравшись до селения Ляги, Калистратыч остановился у небольшого домика, уже покачнувшегося от времени в левую сторону и с окнами, подавшимися в землю, поставил лошадь к воротам, подошёл к окну и постучался; выглянула какая-то физиономия, быстро выбежала на двор, отперла ворота и сказала:

– Добро пожаловать, Панкрат Калистратыч, дорогой гость, – кланяясь в пояс, приветствовал разбойника хозяин хижины.

– Спасибо, Лука Сергеич, – ответил тот и ввёл лошадь на двор.

Лука Сергеич был мужчина уже пожилой, выше среднего роста, плечистый, с широким калмыцким лицом, с серыми навыкате глазами, с лохматой нечёсанной головой, с бородой по пояс; видно, что человек это бывалый в разных переделках, свидетелем чего был видневшийся на лбу глубокий шрам.

– Какими это судьбами занесло тебя к нам? – спросил Лука Сергеич, вводя гостя в избу.

– А вот все расскажу, дай раздеться. А где же твоя хозяюшка?

– Приказала тебе долго жить, – умерла.

– Вот тебе и клюква! Давно ли?

– Годовщинку уж по ней справил, оставила меня одного, сердечная.

– А дочка где?

– Замуж отдал.

– Стало быть, один остался?

– Вот, как видишь, бобылём живу. Самоварчик не прикажешь ли поставить?

– Можно, только сперва поди, лошадку мою отпряги, да сенца ей дай, а потом и овсеца подсыпь.

– Изволь, родной ты мой, изволь, дай только поцеловать тебя, сколько лет мы с тобой не видались.

– Что тут за поцелуи, бабы, что ли, мы с тобой?

– Нет, да сколько лет-то прошло, года три, небось, минуло, как мы виделись?

– Вольно же тебе не навестить меня, взял бы, да приехал, не за горами от меня живёшь.

– Не от кого уехать, сам видишь, на кого домишко то оставить?

– Ну, ладно, потолкуем ещё, поди к лошади-то.

Сергеич вышел; Калистратыч разделся и, усевшись на давку, подумал: «А что, не взять ли его мне с собою, парень он под руку – мне сгодится», и в этом он не ошибся.

На веку своём Сергеич порядком поразбойничал, не мало ограбил и подушил людей; несколько раз сидел за такие деяния в остроге, но от каторги и ссылки увёртывался. Калистратыч всё это хорошо знал, не раз Сергеич же выручал его укрывательством от розысков по следам преступления. Словом, Сергеич был ему человеком подходящим, на которого можно было во всем положиться, и при том охулки на руку он не даст: силища у него была богатырская. Так раздумывал Калистратыч о своём предполагаемом работнике, к которому другого и подобрать трудно.

Сергеич вернулся со двора и принялся за самовар. Калистратыч помог ему нащипать лучины, и через несколько минут они уже сидели и потягивали китайское зелье.

– Так какими же судьбами, Панкрат Калистратыч, заехал ты в нашу сторону, по делам, знать?

– Вестимо, по делам, да ещё по каким, ахнешь, Сергеич! Неволя занесла меня сюда, своего ворога еду разыскивать.

– Какого это такого? – с удивлением спросил тот.

– Самого злющего. Знаешь ты, какое со мною горе приключилось? Трёх работников моих убили и лошадей у них, серых-то моих, угнали; не попадались ли они тебе здесь?

– Нет, не видал. Где же их убили?

– Неподалёку от вас, в лесу на дороге, разве ты не слыхал?

– Ни, ни; сижу всё дома, никуда не выхожу. Когда же это случилось?

– Третьяго дня, – протянул Калистратыч и рассказал Сергеичу всё, как было дело.

– Ну, ну! Вот чего не ожидал, – покачивая головой, сокрушался Сергеич.

– Вот и еду разыскивать этих приятелей, да одному неповадно, не поедешь ли ты со мной? За все заплачу, знаю, что ты мужик надёжный.

– С охотой бы размял свои косточки, да дом не на кого оставить.

– Возьми, да запри. Дня три, не больше, проездим, будь другом, сослужи мне службу.

– Что ж, пожалуй, коли так просишь, – поедем.

– Вот за что я тебя люблю, дай мне свою руку, да побожись на распятие, что ты мне ни в чем не изменишь и не выдашь, если в чём придётся.

Сергеич пожал руку Калистратычу, перекрестился на распятие, так как оба они были старообрядцы.

– Уж найду же я этого купца, отомщу ему за смерть ребят, дорого он мне за них поплатится.

– А где мы их разыщем?

– В Ирбите они, за товаром туда поехали. Не увернутся, так ли я говорю?

– Знамо, не увернутся. Что мне захватить-то с собою? Разве дубину взять?

– Бери её, да топор возьми. Нельзя ли тебе узнать, у кого они в вашем селении останавливались? Лошади, не забудь, были у них серые.

– Знаю, ты ведь сказывал, – ответил Сергеич, накинул на плечи халат и пошёл осведомляться на постоялые дворы.

– Да ты не рассказывай там, что я у тебя сижу, – сказал ему вслед разбойник.

– Зачем говорить, узнают, так пойдут разные разговоры, – хлопнув дверью, промычал Сергеич.

– Ну, вот я теперь и сам-друг, а то одному непригодно ехать, вдвоём без опаски будет, – сказал Калистратыч и вышел на двор поглядеть лошадку.

В какие-нибудь двадцать минут Сергеич обегал все постоялые дворы и, вернувшись, принёс ответ, что никаких купцов на серых лошадях в эти дни не останавливалось.

– Значит, мимо проехали, чтобы след замять, – подумав немного, сказал Калистратыч.

– Должно быть, так.

– Купец-то, видно, себе на уме, хитёр, пёс, – проворчал разбойник.

– Когда же, сейчас, что ли, в дорогу собираться?

– Теперь неловко, пускай стемнеет и поедем.

– С тобой есть какой нибудь припас?

– Есть пистолет о двух зарядах; он, пожалуй, не понадобится, одним топором обойдёмся: в городе ведь, а не в поле придётся с ними расплачиваться, – заметил Калистратыч и прилёг на лавку отдохнуть.

Начало смеркаться. Сергеич, не беспокоя своего друга, запряг лошадь, и когда все было готово к отъезду, разбудил его; тот оделся, Сергеич взял топор, уложил в сани дубину, запер на замок избу, отворил потихоньку ворота, чтобы не слыхали соседи, уселся с Калистратычем в сани; они выехали на дорогу, лихо промчались по селению и выбрались в поле.

На последнем своём переезде к Ирбиту Чуркин поднялся с логовища необыкновенно рано, разбудил каторжника, приказал ему распорядиться о самоваре и приготовляться к отъезду. Тот потянулся, протёр глаза, поднялся с лавки и проговорил:

– Раненько же ты, Василий Васильич, сегодня поднялся: кажись, ещё и не рассветало!

– Не спится что-то, – отвечал тот, причёсывая волосы.

– Что? Знать думы тебя одолели?

– Без того нельзя, подумаешь: не к тестю в гости едем, – небось, знаешь, – а к незнакомым людям, да и город-то чужой, надо поразмыслить; а там, пожалуй, Калистратыч за нами гонится.

– Ну, он и не посмеет; куда тащиться и зачем?

– Не такой он человек, в походе нас не оставит: коснись и до меня, я даром бы никому не простил того, что мы с его ребятами устроили. Ступай, да вели самовар поскорей подавать.

Осип вышел.

Разбойник принялся ходить по комнате; он то останавливался у стола, на котором горела сальная свечка, то подходил к окну и глядел сквозь стекло на улицу, покрытую ещё мраком ночи; на лице его лежала глубокая дума о предстоящем приезде на ярмарку: в мыслях своих он соображал, как быть и что делать по приезде в город и, в случае появления Калистратыча, как от него отделаться: все эти задачи для него были нелёгкие и требовали величайшей аккуратности и сметливости, которой, впрочем, он обижен не был.

Принесли самовар, явился и каторжник, доложил своему атаману, что лошади запряжены и готовы уже в дорогу.

– Спроси, сколько там с нас следует, – сказал Чуркин женщине, принёсшей самовар.

– Хорошо, я пришлю хозяина, – проговорила та и вышла из комнаты.

– Вот что, брат, парики-то мы с тобой дома забыли, а они нам понадобятся, – обратился разбойник к. Осипу.