С рассветом дня, на пепелище домика колдуньи явилась полиция для составления протокола, обошла кругом пожарище, на половину занесённое уже снегом, и хотела было удалиться, но один из числа её членов, находясь близ уцелевшей печки, услыхал чьи-то стоны, прислушался, – стоны повторились.

– Стойте, здесь есть где-то живое существо! – крикнул он своим товарищам.

– Из чего это ты заключаешь? – спросили у него.

С удивлением взглянули они друг на друга и начали прислушиваться; стоны не прекращались, и один из городовых заявил надзирателю.

– Ваше благородие, кажись, кто-то под печкой есть, не прикажете ли осмотреть?

– Взгляните, кто это туда попал. Кузьмин, помоги ему! – крикнул надзиратель другому солдатику.

Служивые живо откинули от печки кирпичи и оставшиеся от пожара головни. Тогда человеческие стоны сделались сильнее.

– Ну, что? – спросил надзиратель.

– Кто-то стонет, да не вылезает, – ответили ему городовые.

– Тащите его из-под печки!

Городовые сунулись туда и ощупали там связанные ноги, о чем и доложили начальству.

– Волоки, сказано, нечего тут разговаривать, – подтвердил надзиратель, подойдя к солдатикам.

Выволокли наконец и от удивления опустили руки: человек оказался одному из городовых знакомым; он объяснил надзирателю, откуда и кто был страдалец.

– Как ты сюда попал? – спросили у виночерпия.

Тот как пласт лежал на снегу, ничего не отвечал, а только стонал. Ему дали опамятоваться; нашли под печкой и окровавленную чуйку каторжника, оглядели её; надзиратель пожал плечами, уставив глаза на Лукича, и впал в глубокое раздумье об этом таинственном приключении.

Прошло четверть часа. Лукич открыл глаза, обозрел перед ним стоявших, тяжело вздохнул и тихо проговорил:

– Братцы, где я?

– В поле, на пепелище домика колдуньи лежишь. Как ты сюда попал?

– Не помню, горло у меня стиснуто.

Полицейский осмотрел горло и нашёл на нем синяки, на которых отпечатались несколько пальцев.

– Кто тебя сюда упрятал?

– Разбойники лошадей у меня отбили и угнали.

– Какие разбойники?

– Я и сам их не знаю, поглядите, там ещё человек лежит.

– Где такое?

Лукич показал рукою на печку, опять закрыл глаза и застонал.

– Ну-ка, ребята, пошарьте ещё под печкой.

В самом заду небольшого пространства, имевшегося под печью, городовые ощупали труп и выволокли его. Это был остов небольшого роста старухи, в котором все признали колдунью; она, как можно было догадаться по ужасным конвульсиям лица, задохнулась от дыма.

– Здесь совершилось что-то ужасное, – заметил его благородие, сделал несколько шагов в сторону, наступил на что-то твёрдое и начал отгребать с предмета ногами снежок.

– Ваше благородие, позвольте, я очищу, – кинувшись к офицеру, сказал городовой.

– Погляди, не имущество ли какое валяется? Надо его сберечь.

– Глядите, не то человек сгоревший, не то скотина какая, – произнёс служивый.

– А вот и другой рядком лежит, – сказал товарищ служивого.

– Вот так происшествие, такого во всей моей служебной практике подобно ещё не было, – утирая платочком выступивший на лбу пот, заметил его благородие.

– Что же нам теперь прикажете делать? – обратились к своему начальнику городовые.

– Бегите кто-нибудь из вас к начальнику полиции и пригласите его сюда: «Так и так, мол, ваше благородие»… Ну понимаешь, как нужно доложить?

– Понимаю, ваше высокоблагородие, – отвечал тот и побежал.

И в городе Ирбите, как гласит народное предание в рассказах о разбойнике Чуркине, произошел великий переполох…

Через некоторое время на место приключения явился сам начальник полиции с целой ватагой своих подчиненных. Надзиратель встретил его, держа руку под козырёк. Мрачный, суровый, как и всегда в выдающихся преступлениях, его высокородие, в нахлобученной на глаза фуражке с красным околышем, как бы нехотя вылез из саней и спросил у своего подчиненного:

– Что тут у вас случилось?

– Ужасное преступление открыто: три мёртвых трупа мною найдено.

– Что такое?

– Три трупа найдено на пожарище.

– Вы, кажется, сказали – «мертвых»?

– Так точно.

– Да разве трупы живые бывают?

– Виноват, ваше высокоблагородие, обмолвился, уж дело-то очень серьёзное.

– Покажите, где эти покойники?

Надзиратель повёл его на место пожарища и показал два обгорелых остова.

– А третий где?

– Здесь, вон, около печки.

– Вижу, а это кто валяется? – показывая рукою на виночерпия, спросил начальник.

– Здешний мещанин Степан Лукин, кабачок он в городе ещё содержит, мы его связанного из-под печки вытащили.

– Как он туда попал?

– Говорит, разбойники туда его упрятали и лошадей его угнали.

– Какие разбойники, откуда они взялись?

– Не могу знать, ваше высокоблагородие, у Лукина надо спросить, а он теперь без языка лежит.

– Да разве он у него отрезан?

– Нет, в целости находится, только говорить не может.

– За доктором посылали?

– Нет ещё, мы вашего распоряжения дожидались.

– Сейчас же гоните за ним, да следственного пригласите, – заревело начальство и, подойдя к Лукичу, поворотило его ногою и отвернулось.

Городовые были откомандированы по приказанию его высокоблагородия, который, прохаживаясь по пепелищу, увидал валявшийся топор и закричал, подпихивая его своей ногою:

– Это ещё что такое?

– Топор, ваше высокоблагородие, – ответили подскочившие городовые.

– Положить его к сторонке.

Неподалеку от того места, трое городовых, один за другим, поднимали что-то со снега, бросали обратно и переговаривались между собою:

– Сказать, что ли, ведь это пистолет?

– Не нужно, опять заорёт, – отвечали другие, показывая носами на начальство.

– Что вы там собрались? – послышался голос его высокоблагородия.

– Пистолет валяется, – струсил один из служивых.

– Подать его сюда!

Подали. Начальник осмотрел его, подул в дуло и сказал:

– Кажись, заряжён. Ну-ка-сь, попробуй! – подавая оружие надзирателю, прибавил он.

– Выстрелить прикажите?

– Ну, да! два раза, что ли, повторять мне?

Тот взвёл курок, прижал его; выстрела не последовало.

– Брось его к топору.

– Слушаю, ваше высокоблагородие. Прикажите составить об этом протокол.

– Необходимо, и обо всем вечером донести мне, – направляясь к своим саночкам, сказало начальство.

– С умирающим что прикажете делать?

– Приедет доктор и распорядится.

– Не прикажите ли его на квартиру отправить, там всё ж-таки ему скорее пособие подадут. У него свой дом, ваше высокоблагородие, и жена, доложил городовой.

– Молчать, когда тебя не спрашивают, – прикрикнул на него сердитый начальник и уехал.

– Ну, слава Тебе, Господи, унесло, – прошептал надзиратель и закурил папироску.

Городовые вздохнули свободно, переглянулись между собою и один из них перекрестился и сказал:

– Службу всю царскую прослужил, под турку сражаться ходил, а такого зверя не видал.

– Да и не увидишь, – добавил другой. – Он, говорят, на каторжных работах в надзирателях служил и оттуда в отставку вышел.

– Не годился, значит, строг больно.

– Так оно вот и выходит, – дал заключение городовой, лицо которого было украшено длинными седыми бакенбардами.

Между тем к месту происшествия из города валил народ; пока его высокоблагородие не уезжал, все стояли на довольно почтительном от пепелища расстоянии, а затем все сгруппировались на месте несчастья. Между любопытными находились люди всякого возраста и пола и, конечно, поднялись вздохи и аханье, но что совершилось и как – никто понять не мог. Надзиратель предполагал, что у колдуньи сошлись какие-нибудь соперники относительно женского пола подрались, и вот произошла свалка; старушки же уверяли, что во всем играла роль нечистая сила, и при виде трупа самой колдуньи ещё больше в этом уверялись и вели такие речи: