– Ещё бы не найти, ведь он не шило, а человек, небось и притом вдвоём с кучером путается, – ответил Сергеич.

– Топор-то всё-таки с собой захвати, запрячь его за кушак по полушубку, а сверху халат накинь, чтобы не видать топора-то было.

– Ладно, возьму. Раненько, небось, ещё выходить нам, пусть малость рассветёт.

– Вестимо, обождать надо. А ты кистень не забудь.

– Он на руке, без него нельзя.

Начало рассветать и они вышли на улицу, на которой никто ещё не показывался, только с некоторых постоялых дворов извозчики вели на водопой лошадей своих. Калистратыч, одетый в овчинный тулуп, крытый тёмно-синим сукном, шёл впереди, останавливался у ворот каждого постоялого двора и разговаривал с привратниками, расспрашивая у них о постояльцах. Впросонках иные отвечали ему ни то, ни сё, но Калистратыч всё-таки соображал из их ответов то, что ему было нужно. Один из привратников сказал ему:

– Да, у нас два купца остановились.

– Когда они приехали?

– Дня три или четыре уже живут.

– Откуда они, ты не знаешь?

– Кажись, Верхотурские будут.

– На своих лошадях или нет?

– Вот уж этого не знаю.

– Поди, голубчик, разузнай.

– Вам для чего это требуется?

– Своих знакомых мы отыскиваем, приехали они сюда и не знаем, где остановились, мы тебе на чаёк дадим.

Мужичок нехотя поднялся со скамеечки и побрёл на двор, а Калистратыч уселся на его место и сказал:

– Это непременно они будут, смотри, будь настороже, как бы они нам на встречу не вышли.

Сергеич стал в оборонительную позу и сказал:

– Неловко же здесь с ними расправляться, место не такое.

– Я знаю, но всё-таки на случай следует приготовиться, могут и они на нас накинуться.

Мужичок возвратился и объяснил, что у купцов лошадей не имеется, а они, «вишь ты, пешком пришли», – добавил он.

– Какие они из себя?

– Небольшого роста, русые, зайдите к ним, небось они встали.

– Нет, зачем же их беспокоить, – заметил Калистратыч и пошёл дальше.

Отойдя несколько шагов, он остановился и шепнул Сергеичу:

– Это не они.

– Что же делать? Надо искать.

Так обошли они все постоялые дворы, ничего не узнав, и затем отправились справляться по гостиницам, побывали в одной, в другой и, наконец подошли к подъезду той, в которой останавливался Чуркин, и едва лишь успели сказать швейцару слово, как из дверей подъезда показались полицейские.

– Вам что нужно? – обратился к Калистратычу один из них.

– Так, справиться о знакомых, – отвечал им Калистратыч.

– О каких это знакомых? – пристал к нему один из полицейских.

– Да о приезжих.

Полицейские оставили в покое Калистратыча и пошли своей дорогой.

– Вы кого спрашивали?

– Купца из Верхотурья, он сам-друг должен был приехать.

– Мало-ли их у нас останавливаются, надо знать фамилию.

– Да он без фамилии.

– А звать как?

– Иван Сидорыч.

– Нет, такие у нас не живут.

– Он не один, а должен быть с рыжим кучером.

– Вам-то они на что?

– Земляки будут, повидаться хотелось бы.

Швейцар оглядел обоих с ног до головы, почесал в затылке и подумал: «Вот штука-то, не из одной ли это шайки с ворами-то будут?»

– Земляки ваши – вот что! – проговорил швейцар.

– Да ты что ж, на нас так поглядываешь? – спросил у него Калистратыч.

– Так, ничего, хороши земляки! Сегодня ночью они у нас одного купца на восемь тысяч рублей обокрали.

– Как обокрали?

– Деньги у него из номера унесли; вот и вас нужно бы в полицию забрать.

– Ты, любезный, ошибаешься, мы не из таковских.

– А вот погодите маленько, я приказчику скажу, он, может, вам и разъяснит кое-что, брякнул швейцар и побежал наверх с докладом.

Калистратыч рассудил, что приказчика гостиницы ему дожидаться нечего, – пожалуй, ещё заберут, дёрнул Сергеича за рукав и быстрыми шагами удалился по направленно к Гостинному двору.

– Вот было влопались-то, как куры во щи попали, в чужом пиру похмелье пришлось бы нам расхлёбывать, – говорил он своему спутнику.

– Да, чуть-чуть не втесались, подожди минутку, – быть бы нам в полиции. Каков купец-то? Восемь тысяч загвоздил!

– Это он, непременно он, – ворчал Калистратыч.

– Должно быть не из простых, а из травлёных, – заметил Сергеич.

– По-видимому, так; волк матёрый, по делу он и не купец, а только этим званием прикрывается.

– Как бы нам узнать, кто он такой на самом деле?

– Не узнаешь, разве что погадать, да не к кому обратиться. А интересно, что скажут об нем.

– К цыганам полевым наведаться надо.

– Да разве они здесь имеются?

– Видел я на задворках, на речке, около постоялых дворов, целый табор их там раскинулся; сходим, если думаешь.

– Цыганки не то, вот колдуньи такие бывают, те на разных снадобьях раскидывают, те скорей узнают.

– Где их теперь разыщешь, в деревнях они ещё водятся, а в городах их сейчас на осину вздёрнут.

– Помню я, лет десяток тому назад, жила здесь одна такая старуха, был я у ней, по одному делу, ничего, сказала она мне тогда всё верно.

– Пожалуй, её теперь и не найдёшь, небось, под холстину давно пошла.

– Они бабки живучие, другие лет по сту и больше по свету путаются: пройдём к ней, она в дальней слободке живёт, только днём не принимает, а по ночам к ней ходят.

– Все равно, ночью отправимся, а днём недруга на улицах поглядим, может, и появится где, не кротом же он живёт, да и пристанища теперь не имеет, путается, небось, по городу из улицы в улицу.

– Не думаю, этот зверь теперь показываться не будет: его, небось, разыскивают полицейские-то власти, которые нам у гостиницы встретились, надо рассчитывать, не даром там были, ведь восемь тысяч стянул, денег много, без розысков такая кража не пройдёт.

– Куда же бы ему деваться? На постоялых дворах его нет, в гостиницах тоже.

– Есть здесь особые квартирки, наймёт где-нибудь комнатку, и там его никто не разыщет, заключил Калистратыч, входя в ряды Гостинного двора.

– Зачем сюда-то мы пришли?

– Да так, пошляемся, может, не встретим ли здесь и приятеля нашего, купца-то из Верхотурья.

Долго бродили они по Гостинному двору, вглядываясь в проходивших по рядам лавок, но понапрасну и затем решили отправиться на квартиру.

Проходя по линии постоялых дворов, Калистратыч вознамерился зайти в харчевню Гольчихи, где его сочли за купца и пригласили в особую залу, где не так давно пировал Чуркин с ограбленным им в это утро приятелем Прасковьи Максимовны Гаврилой Иванычем.

Между тем розыски похитителей денег у Гаврилы Иваныча продолжались; несколько городовых и других полицейских деятелей обнюхали в городе все уголки и подполья, служащие притоном тёмных личностей, забрали несколько беспаспортных и подозрительных людей, наполнили ими все свободные при полиции места заключения, но тех, кого они искали, всё-таки между этим отребьем не было.

Сам начальник полиции был сильно возмущён кражей у Гаврилы Иваныча, хотя потерпевший и не хотел официально заявлять о ней. Начальство пожелало лично видеть обворованного купца и послало за ним офицера, который в гостинице его не нашёл.

– Куда же он девался? – допытывался посланный у гостиничных приказчиков.

– С утра ушёл и не возвращался, – отвечали ему.

Офицер доложил о результате своей командировки; начальник понюхал табачку, прикусил нижнюю губу и выпалил:

– Уж не повесился ли он с горя?

– Едва ли, ваше высокородие: примеров таких не было, чтобы купцы на себя руки накладывали: это не такой народец, – осмелился выразиться подчинённый.

– Он сам говорил это при дознании, – поправляя воротник мундира, пояснило начальство.

– Об нём горевать нечего, удавился, ну, и чёрту баран.

– Как чёрту баран? вы с ума спятили, пошли вон! – гаркнул на него начальник полиции.

Офицер кубарем выкатился из кабинета его высокородия в канцелярию.