В то время, когда Калистратыч выезжал из Волховой на место упокоения трёх его подручных, Чуркин был уже далеко, в слободе Низвенской, в одном переезде до Ирбита. Он остановился на ночлег в одном из постоялых дворов и беседовал с каторжником за самоваром, раздумывая, как и что им делать по приезде в город.

– С лошадками-то, пожалуй, и расстаться нам придётся, – говорил Чуркин, приглаживая на голове свои кудрявые волосы.

– Зачем же, Василий Васильевич? Других таких, пожалуй, и не подберёшь, – отвечал Осип.

– Так надо: они могут нас выдать. Калистратыч нас в покое не оставит, – не такой он человек, – сюда, пожалуй, явится, будет разыскивать, и по лошадям мы от него не увернёмся.

– Разумно говоришь, атаман, – согласился каторжник, протягивая руку за куском сахара.

– Так и должно быть, сбыть их придётся в Ирбите, на Конной, а других купим на всякий случай.

Вошёл хозяин постоялого двора, поздоровался с проезжающими и сказал:

– В Ирбит, знать, на ярмарку едете?

– Да, за товарцем пробираемся.

– Сами-то откуда будете?

– Мы издалеча, из-за Верхотурья едем.

– Лошадки-то ваши, кажись, мне знакомы: в прошлом году, в это же самое время купцы из села Поддорожного на них проезжали и у меня останавливались.

– Может быть, их кони сходство какое-нибудь с нашими имеют, а эти лошадки три года у нас живут, – заявил, каторжник, поглядывая исподлобья на дворника.

– Бывает, и сходятся мастью, но уж оченно они похожи на тех.

– Как звали тех купцов? – спросил разбойник.

– Забыл, год с тех пор прошёл, помню только… что они из Поддорожного были. Не знаю, правда ли только, а рассказывали, что тех купцов на обратном пути с ярмарки, между Останином и Михаловым, убитыми нашли.

– Мало ли чего ноговорят, только слушай! У вас ведь по дороге, кажись, шалостей не бывает?

– Случается, не без того.

– Да и кому здесь такими делами заниматься? Разве что только беглые появляются, как и у нас, но они никого не трогают.

– Есть в Волховой один человек, на него поговаривают, Калистратычем его зовут, на всю дорогу страх наводит, – сказал дворник, почёсывая рукою у себя за ухом.

– И давно он такими делами занимается?

– Сколько лет разбойничает, целую шайку у себя держит. Неужели вам о нем не говорили дорогою?

– Нет, мы ничего не слыхали. Где же он разбойничает?

– По всей дороге, где рука подойдёт. Вам поужинать-то не подать ли?

– Вот, после чаю, пожалуй, закусим. Далеко ли будет от вас до Ирбита?

– Вёрст тридцать, не больше; завтра к вечеру доедете, дорожка будет хорошая, ухабов немного, я вчера только оттуда приехал.

– Ну, что, как ярмарка?

– Идёт за первый сорт, съезд большой, торгуют хорошо.

– Зачем ездили?

– Купить кое-что, кстати на Конной побывал, лошадку себе купил; дороги они нонче: за восемь красненьких не ахтительную дали, – убирая со стола самовар, говорил хозяин постоялого двора и затем вышел из комнаты.

Каторжник поднялся с лавки, подошёл к дверям, приложил к ним ухо и сказал:

– Ушёл.

Чуркин ходил по комнате, заложа руки за спину; лицо его было как бы чем-то отуманено, лоб покрылся морщинами.

– Вот, брат, втюрились, так втюрились мы с этими лошадьми! – сказал он, подойдя к Осипу.

– Кто ж ожидал, что они такие, – проворчал тот.

– Смелость какая у Калистратыча, убил купцов и на их же лошадях катается, значит, ничего не боится.

– Чего ему бояться, в такой стороне живёт, где всё с рук сходит. Ты, атаман, не в него – всего трусишь.

– Наше дело другое, не на том полозу едем, каждая малость может кавардак наделать.

Принесли ужин, стол был покрыт скатертью, сам дворник находился тут же и предложил постояльцам водки.

– Отчего же не выпить? Можно, подайте графинчик.

– Уж извините, патента не имеем, а для гостей по малости придерживаем; нельзя, требуют, такой уж напиток, без него не обойдёшься, – объяснял дворник.

– Вестимо, не обойдёшься, – заметил разбойник.

Дворник вышел. Подана была водка, и ночлежники принялись за ужин, который продолжался недолго, и затем они стали укладываться на покой.

Вдруг до их слуха донёсся какой-то шум на улице. Осип взглянул в окно, увидал бегавших с фонарями людей и сказал:

– Атаман, взгляни-ка-сь, что за суматоха такая поднялась на улице-то.

Разбойник подошёл к окну и начал присматриваться; он видел, как мужички сгруппировались около дома, в котором они остановились, с несколькими фонарями в руках, и недоумевал, что бы такое случилось? «Уж не нас ли ищут?» – подумал он, не отходя от окна.

– Не выйти ли мне, да не узнать ли, в чем дело? – обратился к нему каторжник.

– Пойдём вместе, – ощупывая в кармане свой револьвер, отвечал Чуркин, и, вынув его, зарядил на все стволы.

– Это ты зачем же, атаман, разве нам опасность какая грозит?

– А кто знает: на всякий случай, надо приготовиться, не зря же в руки отдаваться.

Осип как бы струсил, вынул из-за голенища кистень, убрал его в правый рукав своего кафтана, подал Чуркину тулуп, и оба вышли из комнаты на двор.

– Вы что, или лошадок своих поглядеть вздумали? Будьте покойны, у нас насчёт всего такого тихо, – сказал им дворник, попавшийся на встречу.

Говор на улице был слышен со двора; душегубы подошли к своим лошадям и, в сопровождении хозяина дома, оглядели их.

– Хватит ли им на ночь корма, не подсыпать ли ещё полмерочки овсеца? – спросил хозяин.

– Нет, достаточно, меру всыпал, и ту, пожалуй, не уберут, – буркнул Осип, поглядывая по направлению к воротам. – Вот попоить бы их следовало, – прибавил он.

– Сейчас я работника пришлю, он принесёт воды, – сказал дворник и пошёл к воротам.

– Не в ловушку ли мы попали? – смотря при свете фонаря на атамана, прошептал каторжник.

– Всё может быть, из-за лошадей чего не вышло бы.

– Живыми в руки не дадимся.

Явился с ведром работник и начал доставать из колодца воды, поднёс ведро к лошадям, а те и пить не стали.

– Сыты они у вас, – выливая на снег воду, сказал он.

– Ну, не хотят, так и не надо, – проворчал каторжник.

– Что это у вас за шум на улице? – спросил у работника Чуркин.

– Мужики вчерашнего дня ищут, топор у них за поясом, а они его не найдут.

– Да что такое случилось?

– Лошадь от постоялого двора ушла, а они думали, что её уведи.

– Ну, что ж, нашли?

– Куда ей деваться? За наш двор зашла, там и стоит, – ответил мужичок и направился к избе.

– Только страху на нас нагнали, – прошипел каторжник.

Чуркин молча пошёл на свою квартиру, за ним зашагал и его товарищ.

– Пугливы стали мы с тобой, атаман, – сказал Осип, войдя в комнату и запирая на крючок двери.

– Нельзя, брат, осторожность не мешает, – сбрасывая с себя тулуп, отвечал тот.

– Всякого шороха стали бояться, да и нельзя, как ты говоришь, вожжи-то распускать, как раз в беду втюришься, лошадки эти и в правду могут нас выдать, опознали их, слишком приметны вышли.

– Только бы отсюда благополучно уехать, а в Ирбите ничего, кто их там узнает? – сказал Чуркин, укладываясь на боковую.

– Теперь, кажись, ничего, обойдётся; дворник уверился, что кони наши, а ни чьи-нибудь, да и догадаться ему трудно; что мы их отбили у Калистратыча.

– Всё пока хорошо, а что завтра будет, увидим, давай спать.

Через несколько минут разбойники спали уже крепким сном; успокоился и постоялый двор.

Калистратыч приехал к месту побоища на рассвете дня, вылез из саней и стал, как вкопанный, на месте. Страшная картина открылась перед ним; мускулы его передёрнулись не от страха, а от злости. Кровавое побоище не покоробило его: к нему он уже давно привык, а ему досадно стало только то, как его ребята опростоволосились и легли под ударами какого-то купца и его кучера. Долго он стоял на одном месте, затем сделал несколько шагов вперёд, подошёл к лежавшим в крови лошадям и, увидав у них разбитые головы, подумал: «Вот это вижу, что работа моих ребят была, так я им приказывал». Оборотившись, глаза его наткнулись на два трупа; оба они лежали навзничь, с простреленными головами. «Да, чистая работа, – сказал он сам себе. – А где же третий? Уж не увёз ли его купец с собою?» – оглядываясь вокруг, размышлял Калистратыч и в эту минуту заметил в стороне торчавший из-под снега зипун, подошёл к тому месту, открыл лицо своего работника, покачал, глядя на труп головою и промолвил: «Эх, брат Степан, отбился ты от своих, должно быть, наутёк пошёл, а тут тебя, голубчика, и накрыли». Калистратыч увидал, что голова Степана так же была прострелена. Дубины лежали при каждом из погибших; он собрал их и зарыл в снег, чтобы скрыть их от начальства, которое приедет на следствие, и не подать вида, что его парни были нападающими. «Нет, голубчики, за смерть смертью и я вам заплачу», – сверкая глазами, думал Калистратыч.